Вообще его отношение к иностранцам заслуживает отдельного разговора. Ермолов, по его словам, "сроднился с толпой", а потому знал: "если успехи не довольно решительны, не совсем согласны с ожиданием, первое свойство, которое приписывает русский солдат начальнику иноземцу, есть измена, и он не избегает недоверчивости, негодования и самой ненависти". В то же время он видел, что "властитель слабый и лукавый" Александр I буквально окружил себя немцами, коих возвел на самые высокие должности. И Алексей Петрович похоже полемизирует с царем, когда в своих "Записках" порицает "доверенность, которой весьма легко предаемся мы в отношении к иноземцам, готовы будучи почитать способности их всегда превосходными". А однажды, когда император спросил Алексея Петровича о желаемой награде, тот невозмутимо ответил: "Произведите меня в немцы, государь!". Подобное настроение найдет потом выражение в стихотворении П.А. Вяземского "Русский бог":

"Бог бродяжных иноземцев,

К нам зашедших на порог,

Бог в особенности немцев,

Вот он, вот он русский бог".

Рассказывают, что как-то Ермолов ездил на главную квартиру Барклая де Толли, где правителем канцелярии был некто Безродный. "Ну что, каково там?" - спрашивали его по возвращении. - "Плохо, - отвечал Алексей Петрович, - все немцы, чисто немцы. Я нашел там одного русского, да и тот Безродный". А вот поступок просто вызывающий. Ермолов явился в штаб Витгенштейна. Толпа генералов окружала главнокомандующего: Блюхер, Берг, Йорк, Клейст, Клюкс, Цайс, Винценгенроде, Сакен, Мантейфель, Корф. Немцы на русской службе громко галдели на голштинском, швабском, берлинском и прочих диалектах. Ермолов вышел на середину зала и зычно спросил: "Господа! Здесь кто-нибудь говорит по-русски?". Но русскость для Ермолова вовсе не определялась химическим составом крови. Для него - это понятие не этническое, а скорее культурное. Он благоговел, например, перед своим наставником по Благородному пансиону профессором-немцем И.А. Геймом - автором трудов по истории отечественной науки и просвещения и русско-немецко-французских словарей. А другого немца, но славянофила по убеждению Вильгельма Карловича Кюхельбеккера он настоятельно предлагает переименовать в Василия Карповича Хлебопекаря. По его мнению, так складнее, а не то противоречие получается!

С началом Отечественной войны 1812 г. Ермолов был назначен начальником штаба 1-й Западной армии Барклая-де-Толли. Он весьма тяготился отступлением русских, но все же смирял свое самолюбие "во имя пользы Отечества". Интересно, что много лет спустя он повесит позади своего кресла портрет Наполеона. "Знаете, почему я повесил Бонапарта у себя за спиной?" - cпросит он, и сам ответит: "Оттого, что он при жизни своей привык видеть только наши спины". Тогда же, в 1812 г., по личной просьбе Александра I он писал ему обо всем происходившем и много сделал для успешного соединения российских армий под Смоленском. Алексей Петрович организовал оборону сего города, затем отличился в баталии при Лубне и за выдающиеся боевые заслуги был произведен в генерал-лейтенанты.

В сражении у Бородино он находился при главнокомандующем фельдмаршале М.И. Кутузове. В разгар битвы фельдмаршал направил его на левый фланг, и наш отважный генерал помог преодолеть там смятение войск. Увидев, что центральная батарея Н.Н. Раевского взята французами, он организовал контратаку, отбил батарею и руководил ее обороной, пока не был контужен картечью. За Бородино он был награжден орденом Св. Анны 1-й степени. Стихотворцы изображали Ермолова не знающим страха военачальником, мечущим громы и молнии. В ход шли славянизмы и атрибуты древней языческой мифологии, что работало на создание образа именно русского героя:

"Хвала сподвижникам - вождям!

Ермолов - витязь юный!

Ты ратным брат, ты жизнь полкам,

И страх твои перуны!"

(В.А. Жуковский).

"Ермолов! Я лечу - веди меня - я твой!

О, обреченный быть побед любимым сыном,

Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!"

(Д.В. Давыдов).

После ухода из Москвы Алексей Петрович исполнял обязанности начальника объединенного штаба 1-й и 2-й армий, сыграл видную роль в сражении под Малоярославцем, где он отдавал распоряжения от имени главнокомандующего. Выдвинув корпус генерала Д.С. Дохтурова на Калужскую дорогу, он преградил путь армии Наполеона и сражался весь день до подхода главных сил. Наполеон вынужден был отступить по разоренной Смоленской дороге.

После перехода через Неман Ермолов возглавил артиллерию союзных армий, а с апреля 1813 г. командовал различными соединениями. В 1813-1814 гг. умело действовал в сражениях под Бауценом, покрыл себя славой в битве под Кульмом, в боях за Париж руководил гренадерским корпусом и награжден орденом Св. Георгия 2-й степени.

Замечательно, что в 1814 г. Александр I поручает Алексею Петровичу написать манифест о взятии Парижа. Вообще-то большинство воззваний военного времени царь доверял известному адмиралу А.С. Шишкову, вошедшему в историю словесности как пурист и ревнитель старого русского слога. Но поскольку сего Бояна в Париже не было, а Ермолов был для императора не столько остроумцем, сколько составителем весьма толковых писем, военных распоряжений и реляций (это было вменено ему в должностные обязанности), августейший выбор пал именно на него. И наш генерал не подкачал! Представленный им манифест обнаруживает в его авторе высокий талант певца России. Он патетически восклицает: "Буря брани, врагом общего спокойствия, врагом России непримиримым подъятая, недавно свирепствовавшая в сердце Отечества нашего, ныне в страну неприятелей наших перенесенная, на ней отяготилась. Исполнилась мера терпения Бога - защитника правых! Всемогущий ополчил Россию, да возвратит свободу народам и царствам, да воздвигнет падшие! Товарищи! 1812 год тяжкими ранами, принятыми в грудь Отечества нашего, для низложения коварных замыслов властолюбивого врага, вознес Россию на верх славы, явил перед лицом вселенныя ее величие...". Важно то, что Ермолов, пожалуй, одним из первых, обращаясь ко всем россиянам, употребляет слово "товарищи". И слово это обретает в его устах особое, доверительное и вместе с тем торжественное звучание. И разве его вина, что впоследствии оно превратится в расхожий штамп, лишенный своего изначально глубокого смысла!? Чистота слога Ермолова поражает: не случайно известный историк Н.Я. Эйдельман назовет его "отменным стилистом".

Алексей Петрович был кумиром среднего и боевого офицерства, но начальство не любило его за резкость, "неумытую" правду и прямоту, и наградило завистливо-презрительным прозвищем "герой прапорщиков". "У Вас много врагов," - сказал ему однажды Константин Павлович. - "Я считал их, - отвечал Ермолов, - когда их было много, но теперь набралось без счету, и я перестал о них думать".

По возвращении в Россию популярный генерал, которого прочили даже в военные министры, был стараниями того же Аракчеева, а также начальника Главного штаба князя Петра Волконского ("Петрохана", как называл его Ермолов) удален подальше от Северной Пальмиры. В 1816 г. он был назначен главнокомандующим в Грузию, командиром отдельного Кавказского корпуса и чрезвычайным и полномочным послом в Иране. О своей успешной дипломатической миссии в Персию в 1816-1817 гг., в результате которой удалось сохранить все российские завоевания на Кавказе, Алексей Петрович написал специальное сочинение. Позднее оно было опубликовано анонимно П.П. Свиньиным в журнале "Отечественные записки" (декабрь 1827 г. √ март 1828 г.) под заглавием "Выписки из журнала Российского посольства в Персию". В тексте то и дело проскальзывает cарказм, тонкая ирония автора. Читаем: "Где нет понятия о чести, там, конечно, остается искать одних только выгод". О виднейшем персидском сановнике он пишет: "В злодейское Али-Магмед-хана правление неоднократно подвергался он казни и в школе его изучился видеть и делать беззаконие равнодушно". А вот как глумится он над самовольным захватом власти правителем Фетх-Али: "Шах имел хороших лошадей, оставалось только уметь приехать скоро...Здесь не всегда нужны права более основательные ".