— Мама, почему мы не встретились раньше?

Мать улыбнулась:

— Андрюша, тебе всегда нравились другие девочки…

— Какие? — изумился Андрей.

— Постарше, поопытнее… — осторожно ответила она, стараясь не обидеть сына, не задеть больное место. — Во всяком случае, отличниц ты никогда не принимал всерьез.

Это ее ироническое замечание кое-что напомнило Андрею — их давние споры с матерью, ее отношение к Алисе — отрицательное с самого начала, а он сердился на нее и слушать не хотел. Ах, как она была права и как не хотелось ему признавать это, даже сейчас! Андрей сложил в аккуратную стопочку выбранные снимки.

— Я возьму эти фотографии, можно?

Анна Алексеевна понимающе кивнула.

— Возьми. У меня, кстати, еще есть. Хочешь посмотреть? Только они где-то в другом альбоме.

Она порылась на другой полке, нашла несколько фотографий с одинаковой надписью на обороте: “Любимой учительнице на память от Веры”. Протянула их Андрею. Он разложил снимки перед собой. Вера-студентка — в аудитории, на субботнике, у костра в горах, на пляже. И везде — рядом неизменный Егор. Впереди, сбоку, на заднем плане… Улыбающийся, хмурый, серьезный, хохочущий… Взрослеющий вместе с Верой.

Андрей бросил фотографии на стол.

— Что мне с ним делать?! — вскрикнул он, морщась, словно от зубной боли. — Как его убрать с фотографий и из моей жизни?

Анна Алексеевна поставила альбом на место. Помолчала, подумала.

— Будущее в твоих руках, а прошлое ты изменить не в силах.

— В силах! — крикнул Андрей и рванул фотографию. Егор легко отделился от Веры и упал на пол.

Анна Алексеевна засмеялась.

— Ты как ребенок. Потопчи еще. Сотри в порошок! — А потом добавила совершенно серьезно: — Все будет так, как решит Вера. Я ее знаю.

На другой день Андрей с утра непрестанно звонил Вере. Дома никто не брал трубку, на работе отвечали, что ее нет. Он уже отчаялся, но к вечеру Вера вдруг сама позвонила и напряженным, официальным голосом предложила ему приехать в институт. И сразу же положила трубку, как бы опасаясь его расспросов, не желая больше слышать его тревожный, умоляющий голос.

Андрей ворвался в лабораторию с цветами, с шампанским и обручальным кольцом в кармане. Он попытался обнять Веру, но она остановила его одним строгим взглядом и направилась к сейфу. Набрала комбинацию цифр, открыла тяжелую дверцу и достала шкатулку. С грохотом поставила перед Андреем.

— Проверь, все ли на месте, и забирай. Извелась я с этими драгметаллами. Утром везла сюда, шарахалась от каждого встречного. Днем мне пришлось уйти — так только об этом и думала… Забирай! — Она смотрела на него холодно, почти враждебно.

Андрей сдвинул шкатулку на край стола, достал из внутреннего кармана крохотный футляр и торжественно начал:

— Вера! Я тут думал, думал… — Мысли его путались, счастливая улыбка бродила по лицу, он чувствовал, что выглядит смешно. И неожиданно закончил: — И придумал. Выходи за меня замуж.

Андрей открыл футляр, достал тоненькое колечко с бриллиантом и попытался надеть Вере на палец. Вера отдернула руку и гневно воскликнула:

— Андрей! Выслушай меня! Я только что из клиники неврозов…

Андрей пошутил:

— Неужели? Что с тобой?

Вера вспыхнула:

— Не со мной! Егору плохо. Он пытался покончить с собой… — Голос ее сорвался, щеки покрылись пятнистым нервным румянцем. — Его пришлось госпитализировать. У него нервный срыв.

Андрей растерянно пожал плечами. Он знал, что следует согнать с лица счастливую улыбку и говорить печальным тоном, но у него это плохо получалось. Он не только не жалел Егора, но почти откровенно рад был устранению соперника. Андрей вздохнул.

— Н-ну, я сочувствую. Я, конечно, постараюсь помочь. Если нужны лекарства какие-то или консультации известных психиатров… Может быть, отправить его в Швейцарию? Там прекрасные клиники, говорят лучшие в мире.

Глаза Веры запылали гневом.

— Не Швейцария ему нужна, а я! Неужели ты не понимаешь?! Он мне так верил! Так любил! А что я сделала с его жизнью? Ты пойми, весь мир для него рухнул! Сейчас я его не брошу… Не могу… Это было бы самым подлым предательством, последней каплей. Не могу… Потом поговорим, я тебе позвоню.

Андрей побледнел и спрятал кольцо.

— Вера, я не могу ждать, пока Егор выйдет из депрессии, — заговорил он, стараясь быть спокойным. — Я не считаю себя виноватым. И ты не виновата. Мы любим друг друга, и должны быть вместе.

Он взял Веру за плечи, повернул к себе, стараясь заглянуть в глаза. Она оттолкнула его.

— Ты не понимаешь…

— Я все понимаю, — Андрей начал терять самообладание, волна гнева захватывала и несла его. — Это шантаж. С его стороны. А с твоей — синдром сиделки.

— Что?! — изумилась Вера.

Неразумное, непреодолимое желание сделать ей больно охватило Андрея. Чтобы она поняла, каково ему, чтобы почувствовала его страдание, разочарование, обиду! Злые слова слетали с его губ и хлестали ее:

— Да, тебе нравится сидеть у постели безнадежно больного, выхаживать, жертвовать собой, вызывая всеобщее восхищение и уважение… Ты живешь в придуманном мире, где все подчиняется тебе, все в твоих руках. И ты не хочешь столкновения с реальной жизнью и нормальным здоровым мужчиной. Раньше я тебе нравился, не так ли? Ты жалела меня потому, что я был слаб, несчастен, всеми брошен. А здоровый я тебе не нужен?

У Веры затряслись губы.

— Нет, неправда! Я люблю тебя.

— Так в чем же дело? — жестко спросил Андрей.

Его холодный тон, прищуренные глаза, губы, сжатые в тонкую полоску, ошеломили Веру. Ей показалось, что перед ней стоит совершенно чужой человек.

— Во-первых, ты не разведен. — Она старалась говорить спокойно, отстраненно, но ей это плохо удавалось. — Во-вторых, Егор болен. В-третьих, я не бизнесмен, не “новый русский”, я — “старая русская”, я не могу идти по головам, не считаю, что цель оправдывает средства, и не бросаю друзей в беде. — И Вера заплакала. Она вдруг вспомнила застывшее серое лицо Егора, его руки, высовывающиеся из слишком коротких рукавов застиранной больничной пижамы… Но разве Андрей может понять? — Он так жалок, так жалок… — Она хотела объяснить, донести до него весь ужас ситуации не столько словами, сколько интонацией и выражением лица. — Так изменился… Его мать и тетка умоляли меня… Я с ними всю жизнь знакома, мы почти родня…

Андрей бессильно стукнул кулаком по столу. Любовь и счастье, едва обретенные, уходили от него, исчезали в сплетении нелепых случайностей. Он воскликнул, отбросив гордость и самолюбие, с нескрываемой мукой в голосе:

— Вера! Неужели все, что было между нами, ничего не значит? Не бросай меня! Мне плохо без тебя!

Вера уронила голову на руки, рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Андрей осторожно взял ее за руку, еще на что-то надеясь. Она подняла залитое слезами лицо и поглядела ему прямо в глаза. И вдруг Андрей понял, внутренний голос ясно сказал ему, что она не изменит своим убеждениям. «Мать, — с горечью подумал он, была права: как Вера решит — так и будет». За внешностью слабой хрупкой женщины таились несгибаемый дух и уверенность в своей правоте. Андрей молча встал и пошел к двери.

— Андрей… — позвала Вера.

С облегчением и мгновенно вспыхнувшей надеждой он рванулся к ней… Она показывала на шкатулку. Андрей схватил ненавистный ларец и зашагал по коридору, не разбирая дороги, не видя перед собой никого и ничего. Люди в белых халатах, скрытые для него туманом отчаяния, провожали его удивленными взглядами.

Прошло две недели. Лето вступило в свои права, тополиный пух летал по улицам, под каждым деревом гукал младенец в коляске, молодые мамы страстно обсуждали достоинства и недостатки памперсов и решали глобальный вопрос: прикармливать или не прикармливать овощными смесями?

В лаборатории обсуждали летние отпуска. Васька патриотически отрицал достоинства Багамских и Канарских островов и убеждал всех ехать в Перхушково — любоваться родной природой, удить рыбу, сушить грибы и сливаться с народом.