Тем временем погода ухудшилась. Ветер от юго-запада усилился до одиннадцати баллов. Жестокий шторм. Теплоход валяло с борта на борт, но на этот раз чем хуже была погода, тем лучше мы себя чувствовали.

Торопились мы изо всех сил, однако не успели в светлое время подойти к условленному месту. Несомненно, отсюда начинались минные поля. Чтобы не болтаться в море и не привлекать к себе внимания врага, решили идти в расположенную поблизости бухту Моржовую.

Лето кончалось, на деревьях и кустарниках по берегам бухты пестрели листья желтоватых и красноватых оттенков. Краснела крупная камчатская рябина. Березка, рябина, милые сердцу деревья, волновали душу. Вот она, родина! Здесь нет секвойи, огромные, необъятные стволы которой мы видели в штате Орегон. Здесь нет и пышной вечнозеленой растительности. Но все в этой тихой бухте казалось прекрасным, незабываемым. Здесь мы чувствовали себя дома, спокойно, словно за стенами могучей крепости.

Бухта глубокая, но узкая. Помню, с большим трудом нам удалось развернуться и встать носом к выходу.

В этот день под проводкой лоцмана мы вошли в Азачин-скую губу. Я никогда не видел столь обширного скопления советских судов в одном месте, разве только во Владивостоке; с трудом отыскал местечко для своего теплохода и встал на якорь.

На рейде сновали катера и шлюпки, моряки обменивались новостями. Новости тревожные: шли ожесточенные бои на острове Шумшу. Вечером со спущенным флагом пришел номерной военный транспорт, на нем находились раненые. Когда мы отходили из Портленда, войска Камчатского оборонительного района приступили к штурму островов Шумшу, Парамушир, Онекотан.

Остров Шумшу, отделяющийся от Камчатки Первым Курильским проливом, был крепким орешком и считался самым укрепленным островом Курильской гряды. Все участки, доступные для высадки десанта, перекрывались огнем дотов и дзотов с подземными ходами и траншеями.

В Авачинскую бухту входили искалеченные в бою транспорты с ранеными и убитыми, а выходили груженные боеприпасами и войсками.

Прошло еще три томительных дня. Моряки, участвовавшие в штурме острова Шумшу, рассказывали о чрезвычайном упорстве японцев. Каждый метр берега был полит кровью советских солдат и моряков. Кто-то рассказывал о боцмане плавбазы “Север” коммунисте Николае Вилкове. Он повторил подвиг Александра Матросова, закрыв грудью амбразуру вражеского дота.

Все мы чувствовали, что где-то недалеко, совсем рядом, гремело тяжелое сражение. Отзвуки войны глухо доносились до петропавловского рейда.

Но вот 2 сентября вечером в Авачинской губе вдруг раздались выстрелы. Это был салют победы над Японией. Советские войска наголову разбили Квантунскую армию. Радисты на судах приняли сообщение о безоговорочной капитуляции. Кто-то из капитанов выстрелил первым, и началось… Строчили из пулеметов трассирующими разноцветными пулями, били из орудий осветительными снарядами, кое-кто стрелял и боевыми. Салют продолжался довольно долго и с трудом был остановлен капитаном порта, выехавшим к стрелявшим судам на катере. Я не удержался и тоже стрелял из своей пушки осветительными снарядами.

Мирные жители Петропавловска, всю войну не знавшие ни обстрелов, ни бомбежек, были перепуганы неожиданной канонадой. Конечно, это было самоуправство. Но трудно было морякам удержаться - слишком радостной была весть.

Утром получили разрешение следовать во Владивосток.

Снова море. Впервые за долгое время мы шли, не думая о японских торпедах.

Находясь в проливе Лаперуза, послали радиограмму в рыбокомбинат Микояновск с запросом о судьбе кочегара Ильи Сергеевича Бургалова. Отныне нам опасаться некого. Радиосвязь свободная. Получили ответ: Бургалов вылечился и выписался из больницы. Крестные “отцы”, то есть члены экипажа нашего теплохода, очень обрадовались известию.

Опасными для нас теперь были только плавающие мины.