Итак, мы медленно продвигаемся вперед при плохой видимости, останавливаясь каждый час, измеряя глубины лотом Томсона. Идем, что называется, на ощупь… Вдруг справа из тумана нам навстречу вышло большое груженое судно. Американец. Он шел параллельным курсом - это укрепило мою уверенность.

Мы разошлись всего в сотне метров.

Не замечаю, как сменяются вахты, не замечаю, что не завтракал и не обедал. Буфетчица приносила горячий кофе на мостик, я пил, обжигаясь и не отводя глаз от моря.

- Константин Сергеевич, вроде бы обратно повернуть время, - деликатно посоветовал старпом, - берег совсем близко, вон водоросли плывут, трава какая-то…

- Еще немного, Петр Николаевич, - отозвался я.- Должен открыться берег.

Положение действительно тяжелое. Наступает темнота. Если бы не встречное судно на параллельном курсе, я, наверное, не выдержал бы и повернул в море. На мостике тихо. Несколько человек молча прислушиваются и приглядываются. Здесь и вахта и подвахта. Даже радист, обладающий острым слухом, пытается услышать туманный сигнал маяка. Слышно, как шлепают по воде лопасти полуоголенного винта, шумит разрезаемая форштевнем вода.

И вдруг меня ударило будто сильным током - слева увидел проблеск маячного огня. Он открылся на высоком берегу.

- Маяк, пеленг, быстро!

Старпом бросился к пеленгатору. Он тоже увидел огонь.

- Двести восемьдесят четыре! - сразу же раздался его голос.

Мгновение понадобилось, чтобы проложить пеленг на кар-

те. Все правильно, мы входим в пролив Хуан-де-Фука. Открывается еще один маяк, теперь на правом берегу. Место хорошее, вошли в пролив удачно. Еще десять минут - и теплоход очутился будто в другом мире: справа и слева горят десятки огней, над головой ясное небо, видны звезды. Ни тумана, ни облаков. И без пеленгов понятно, что мы находимся в безопасности.

Вскоре отдали якорь в Порт-Анджелесе, там, где предписывала лоция. Оставив на мостике старшего помощника, я спустился в каюту, без сил свалился в кресло и долго сидел, не замечая, как с намокшего пальто на ковер стекали ручейки.

Только что все силы были напряжены до предела. Я не замечал времени. Не будь этого творческого подъема, нельзя было бы продержаться такое длительное время на ногах без сна и отдыха.

Приходилось удивляться, с каким спокойствием мои товарищи по плаванию выполняли свои обязанности. Наши палубные ученики, впервые попавшие в морскую передрягу, выдержали экзамен отлично. Стояли, без всяких скидок, на вахте, выполняли любую работу под руководством боцмана Пономарева. А машинная команда! Ни одной поломки, ни одной остановки двигателя по ее вине.

Вскоре на борт прибыл санитарный врач. Через тридцать минут все формальности были закончены, и мы снялись с рейда Порт-Анджелеса и отправились в порт Такома для выгрузки остатков руды. Всю ночь шли под проводкой лоцмана. В десять утра наш теплоход стоял у причала; прибыли таможенники и портовые власти. Все прошло гладко, без всяких осложнений. Весь экипаж получил специальные карточки, которые будут официальными документами при пребывании на американском берегу. Началась выгрузка руды.

Наш теплоход должен был следовать после выгрузки в порт Портленд на реке Колумбия. Бар Колумбии опасен, фарватер на реке узкий и извилистый. Естественно, мы не могли идти в плавание с неисправным рулем.

Все мои опасения я высказал капитану, известному полярнику Александру Павловичу Бочеку. Он был здесь “старшим на рейде”.

Я просил водолазный осмотр перед переходом в Портленд. Александр Павлович сразу согласился. Вместе с инженером Мартисовым, работавшим в Сиэтле в числе советских представителей, и Николаем Врызгиным, помощником Бочека, мы вернулись в Такому. Инженер Мартисов тут же направился в рулевую. Включили электрический привод руля. Мартисов положил руль на борт вправо, потом влево. Руль работал.

- Я гарантирую благополучный переход в Портленд, - сказал Мартисов. - Ваше беспокойствр необоснованно, капитан.

Я вспылил - слишком свежи были воспоминания о переходе.

- Я повторяю: покуда не буду знать причину заклинивания руля, из Такомы не уйду. Я и так достаточно рисковал.

- Водолазы дорого стоят.

- Теплоход и люди стоят дороже.

В конце концов я добился осмотра руля и всей подводной части. Брызгин отвез меня на своей машине в Такому. На теплоходе мы поужинали и разговорились.

Оказалось, что Николай Брызгин плавал старпомом на танкере “Майкоп” (капитаном был Анатолий Васильевич Левченко), потопленном японскими бомбардировщиками у берегов острова Минданао в конце декабря 1941 года.

- Одна из бомб попала в штурманскую рубку и радиорубку. Радист Женя Дианов был убит в своем кресле у телеграфного ключа. Меня ранило. Осколками ранило еще пять человек из команды.

- Как вы попали в Минданао? Ведь это Филиппины?

- Возвращались во Владивосток из порта Сурабай на Яве, и нас застала война. Японцы объявили войну Америке, Англии и Голландии.

- Но ведь с нами Япония не воевала.

- Мы тоже так думали: ведь у нас на корме был поднят флаг Советского Союза и на палубе мы нарисовали флаги, чтобы летчики видели. Однако ничего не помогло. Бомбили, и не один раз.

Сколько было таких случаев на Дальнем Востоке!

- Самое страшное, - сказал Николай Брызгин,- безнаказанность: ведь у нас никакого оружия. Анатолий Васильевич, наш капитан, делал все, что мог: уклонялся от бомб, беспрерывно маневрировал. Меня до сих пор трясет от злости, когда я вспоминаю японских летчиков, хладнокровно уничтожавших безоружных людей…

- Танкер погиб?

- Двадцать шестого декабря сорок первого года наш “Майкоп” разломился посередине и ушел под воду. На спасательной шлюпке экипаж добрался до берега. Я был ранен и в эти дни находился в госпитале.

- Как отнеслись к вам, потерпевшим кораблекрушение, местные власти? Ведь там были и американские войска?

- Грешить не буду, власти приняли нас радушно. Однако никто не мог отправить нас на родину - шла война. Но когда пришли завоеватели-японцы в мае сорок второго года, начались издевательства. Дело доходило до рукоприкладства. Даже капитану пришлось почувствовать отношение самураев. Однажды солдат ударил его и пытался пригнуть голову: ему показалось, что он недостаточно почтителен перед офицером - лейтенантом. Кормили отвратительно, в пище часто попадалось битое стекло.

- Надо было сообщить нашим людям.

- Пытались, хотели отправить телеграмму в Токио, советскому послу, но японцы запретили. Они устроили поголовный допрос всей команде. Все пытались выудить хоть от кого-нибудь признание, что “Майкоп” потопили американцы. Устанавливали правила поведения и предупреждали, что за малейшее нарушение будут “бить морду”. Наши моряки вели себя достойно. Приказы капитана выполнялись беспрекословно, никто не подписал извращенных показаний на допросах, несмотря на всякие ухищрения японцев.

Поздно вечером я проводил Брызгина в Сиэтл. Когда вернулся, решил обойти теплоход. Мне показалось, что я нахожусь в заколдованном царстве. Все мои товарищи, кроме вахтенных, крепко спали. За много дней спали раздетые, под простынями. Из каждой каюты доносился богатырский храп.

Как надо устать моряку, чтобы он не сошел на берег в иностранном порту!..

Водолазы обнаружили, что три бронзовых болта подшипника оторвались и концы их выходят между пером и рамой рудерпоста. Каждый из них при сотрясении мог вывести из строя руль. В этом и была причина заклинивания. Хорошо, что я проявил упорство, добиваясь осмотра руля.

Руду выгрузили тщательно, до последней лопаты.

Прибыли портовые власти оформить отход. Мы идем в Сиэтл для пополнения топливом. По готовности тронулись к выходу в море. В десять часов вечера 20 января лоцмана снял подошедший катер, и мы легли курсом на плавмаяк Колумбия. Шли без малого сутки. Погода прекрасная, плавание, как мы говорили, “курортное”.

…Плавучий маяк хорошо виден. К нам приближается лоцманский бот, белый, с развевающимся звездным флагом. Наш теплоход ложится в дрейф, и по штормтрапу поднимается худощавый жизнерадостный человек в форме морского офицера. Это лоцман.