— Гады! Сволочи! Трижды проклятый Пакистан! Паршивый поезд! Руслан, давай выйдем! — такого рода изречения (правда, в более грубой форме) нам пришлось слушать всю дорогу.
— Антон, я знал, что ты маньяк! Но не до такой же степени! Давай выйдем! переночуем и поедем на следующем! Трижды проклятый Пакистан! Руслан, давай выйдем! — и т. д..
Пакистанцы недоумённо косились на спятившего иностранца. За окном мелькали редкие огни пакистанских деревень. Поезд почти нигде не останавливался, влажный ветер из окон пытался протащить в толпу людей живительные молекулы кислорода, пакистанцы дремали в самых невообразимых позах, Максим непрерывно ругался, Руслан дремал, опутанный другими телами.
Две эмансипированные тётки курили, стоя у окна. Дым уносило предутренним ветром.
Настало утро. Мы прибыли в Суккур.
Очень скоро — только мы успели умыться — подошёл нужный нам поезд на Кветту, уже не такой забитый, даже с остатками сидячих мест. Тут-то и обнаружился неожиданный проводник.
— Есть ли у вас билеты? — вежливо поинтересовался он по-английски.
— Да, конечно, — отвечали мы, обходя проводника и просачиваясь в вагон.
— Покажите, пожалуйста!
Пришлось рассекретиться:
— К сожалению, у нас нет билетов. У нас денежные проблемы. Мы ездили в Индию, а теперь возвращаемся домой, в Россию, в Москву, через Пакистан, Иран. А деньги у нас кончились.
Проводник был удовлетворён объяснением и исчез, удивлённый. У нас, в России, это тоже удивило бы кого-нибудь. Садятся в поезд какие-нибудь испанцы и говорят, что они едут домой, скажем, из Китая, а денег нет.
В общем, проводник купился на неожиданность и отстал от нас.
Вскоре, часа через два, как только мы проехали Джейкобабад, в поезд сели контролёры (слабая наполненность вагонов позволяла им поместиться).
На них байки о безденежных иностранцах не произвели должного действия. Пришлось нам выйти.
Поезд уехал, и мы остались на небольшом полустанке среди пустыни.
Полустанок назывался DEVA ALLAH YAR. Мы спрятались под навесом от солнца, стараясь разобраться в расписании поездов, написанном на урду. Вскоре вокруг нас скопилось человек пятнадцать — возможно, все имеющиеся в наличии жители деревни. Жители показались нам бестолковыми, так как не могли объяснить, когда будет ближайший поезд на Кветту.
Мы, наверное, им тоже показались бестолковыми. Однако, пока нас рассматривали, подошёл местный поезд Джейкобабад—Кветта, и мы быстро влезли в него.
Но и в этом поезде нам не дали проехать спокойно. Поезд был наполнен до умеренной стоячести, но проводник в нашем вагоне всё же оказался.
Мы твёрдо уклонились от оплаты проезда, и проводник, удивлённый, исчез из нашего поля зрения.
Торговля в пакистанских «электричках» — отдельная песня. Вот идёт усатый молодой человек, в когда-то белом халате, и несёт в руках огромное железное блюдо диаметром с унитаз. На блюде кучками сложены варёные бобы, нарезанные помидоры, апельсины, огурцы, всякие разные овощи, стопка неаккуратно разорванных листочков из газет и большая пластмассовая солонка, заполненная смесью перца и соли.
— До рупия! До рупия! — рекламирует он свой салат.
Вот и очередной желающий позавтракать. Продавец, опершись краем блюда о полку позеда, отделяет кусок газетной бумаги и кладёт её прямо на овощи, на середину блюда. Затем кладёт на бумагу горсточку бобов, по щепотке резаных апельсинов, огурцов, помидоров, зелени (всё берёт, естественно, руками), обильно сыплет соль и накрывает вторым листочком бумаги. Перевернув «бутерброд» пару раз вверх ногами (видимо, чтобы соль пропитала весь салат), продавец протягивает его жаждущему. Мятая, грязная банкнота в две рупии бросается на это же блюдо поверх овощей. А вот уже и другие желающие приобрести порцию салата, и я среди них. Вот купюр на салате лежит уже несколько. Продавец, приготовив очередное угощение, той же рукой собирает деньги и кладёт их в потемневший от грязи карман халата.
— До рупия! До рупия!
Интересно, а в подмосковных электричках этот продавец имел бы большой успех! Несмотря на вопиющую антисанитарность, все бы скинулись по два рубля просто за то, чтобы посмотреть на процесс (а потом брезгливо выкинуть салат в окно). Я с аппетитом доедаю салат.
— До рупия! До рупия!
Во время стоянки на станции Сиби обиженный нами проводник объявился вторично.
— На минутку, — позвал он меня, и я вышел из вагона в станционную суету.
Проводник, подгоняя меня взглядом, приблизился к стоящему возле поезда скучающему пышному полицейскому и торопливо заговорил с ним. В общем, пришлось мне заплатить — вышло по два доллара на человека. Проводник, удовлетворённый, спрятал деньги в карман; ни билетов, ни квитанции я от него не получил.
Поезд дал свисток, и мы поехали вверх — по самому интересному участку нашего ж.д. маршрута. Эта однопутная железная дорога Карачи—Сиби—Кветта была проложена через горы ещё англичанами в конце прошлого века. Поезд медленно полз в Кветту, находящуюся на высоте 1700 метров над уровнем моря. Многочисленные тоннели, выжженные солнцем горы, пропасти, на дне которых — высохшие русла рек… Редкие разъезды, на станционных будках — надписи типа: 5210 Ft above sea level (футов над уровнем моря).
На каждом таком разъезде поезд останавливался на пару минут, и пассажиры, схватив пустые пластиковые бутылки-торпеды, выбегали из вагонов, чтобы набрать из колодца непрозрачную, густую воду — сок пустыни. Кроме колодцев, на этих полустанках ничего полезного не было выявлено.
На какой-то маленькой станции поезд стоял долго, минут десять. На перроне шла бойкая торговля всякими солёными и перчёными яствами, типа уже упоминавшегося салата. Вот двое мальчиков весело дерутся, отбирая друг у друга большое ружьё (видимо, папа дал поиграть). Вот продают финики в плетёных упаковках, похожих на лапти. Продавцы лаптей громко, зазывающе кричат: «Кочури-и-ия! Кочури-и-ия!» Вот огурцы с перцем. И вдруг — сладкие лепёшки! Я обрадовался необычайно (мне надоела уже перчено-солёная еда). Под навесом стоял продавец вкусностей, в одной железной кастрюле у него были лепёшки (оранжевые, тонкие, как большие блины), а в другой — сладкая еда типа кофейно-манной густой каши. В каждый блин продавец клал по ложке этой каши. Только я купил первые два блина, как сразу понял, что это самая вкусная вещь, какую можно встретить в Пакистане, и встал в очередь за добавкой. Однако, блины уже кончались, и пассажиры, хватая последнее, бежали обратно в поезд. Мне повезло! Последние два блина и две ложки каши достались мне. Продавец необычайно точно рассчитал количество каши — ее осталось полложки, и (как я успел увидеть уголком глаза) он высыпал её в ладони неожиданно подоспевшему нищему. Когда я запрыгнул в уже свистнувший поезд, было просто наслаждение съесть эти вкусности, тем более что Максим отказался от предложенной ему порции, страдая от желудка, климата, трижды проклятого Пакистана и поездов его.
* * *
Как уже упоминалось, очень многие пакистанцы — религиозные люди.
Вот настаёт время намаза. В уже сильно набитой «электричке» старики расчищают от людей примерно один квадратный метр пола. Постелив какую-то простыню, пакистанцы попарно (больше двух человек на этот пятачок не помещается) совершают намаз, обратясь лицом на запад, к Мекке. Первыми намазничают колоритные седобородые старики в белых халатах. Затем люди среднего и нормального возраста. Не все, конечно, уделяют внимание Богу в поездной толчее: вероятно, половина. Но Пакистан — удивительно разнообразная страна. Здесь одна женщина ходит в чадре, другая становится премьер-министром. Одни жуют сахарный тростник, другие взрывают атомную бомбу.
В соседнем Иране тоже ведь почти 100 % мусульман и более того! — религиозность усиленнно пропагандируется и вгоняется в головы молодым, но редкий иранец остановит машину и отправится на молитву (я ни разу не сталкивался с таким явлением), редкий иранец вспомнит о намазе в автобусе и вообще в повседневной жизни. А здесь религия пропитывает всю простую жизнь этого необычного народа.