«Здравствуйте, мамочка и папа!

Живем мы дружно. Шелкопряды уже вьют коконы. До чего ж это интересно! Сначала они плетут себе маленький гамак, а потом делают крышу. Весь день в питомнике стоит шорох от их работы. Я несколько коконов привезу в Москву, к нам в школу.

Вчера наше звено окапывало молоденькие акации и дубки, из которых скоро вырастет в поле лес.

На дубках по шесть-семь листиков. Тоже очень интересно — таких дубков я никогда раньше не видела. В колхозе этот лес называют пионерским, потому что его выращивают пионеры.

Мама, у тети Луши столько в саду яблок, слив и подсолнухов, что надоело их есть.

Я хожу босиком, загорела.

По соседству с нами живет собака Варяг. Вечером Варяга спускают с цепи, и он прибегает к нам в сад гулять. Я его никогда не видела днем, а всегда только вечером, когда уже совсем темно. Так что ничего не могу написать про него подробно, как он выглядит, потому что не знаю.

А Петух научил всех телят бодаться, и его хотят выгнать из колхоза. Димка Петуха научил свистеть. Вначале Петух очень сипел, а сейчас получается хорошо. Еще Петух заимел преогромную соломенную шляпу и разгуливает в ней, как гриб маслюк».

Тамара перевернулась на спину, прикусила кончик карандаша и стала глядеть в небо сквозь листья дерева.

Сколько еще надо было написать маме и папе о таком интересном, о таком волнующем, никогда прежде не виданном и не испытанном! И о том, как была в инкубаторе, и как ездила с Геной на самоходном комбайне, и как работала у молотилки — зерна попадали даже в волосы, и дома приходилось потом их вычесывать, — и как собирала в огороде помидоры, и о том, как с Нюрой на школьном празднике в красных сапожках-сафьянцах плясала гопачка:

Ой вы, мои чеботы

Из бычка,

Гарно танцювать в них

Гопачка...

И еще о многом и многом.

В солнечном глубоком небе летали быстрые стрижи, а вон высоко, словно капелька ртути, проплыл самолет.

Может, Генин брат управляет этим самолетом и летит этот самолет в Москву?

А над дорогой все звучали, перекликались радостные песни. Одна удалялась — другая приближалась. И Тамара знала, что эти песни будут звучать сегодня до позднего вечера, будут звучать и завтра и послезавтра — счастливые урожайные песни.

«ГАЗЕТЧИКИ»

После занятий в класс пришел секретарь комитета комсомола Слава Филимонов и попросил, чтобы редколлегия стенгазеты «Горнист» осталась на своих местах.

— Вот, ребята, какое дело, — сказал Слава. — Райком комсомола поручил школе ответственное задание: выделить редколлегию лучшей стенгазеты и направить на строительство метро. Ваш «Горнист» лучший в школе. Поэтому комитет комсомола и совет дружины решили послать вас.

— В метро? — удивились ребята. — А для чего?

— А вот для чего. Нужно на станции «Белорусская-кольцевая» выпустить экстренный номер стенгазеты. Как приедете на эту станцию, спросите парторга стройки Тельпугова Ивана Федотовича. Он вам подробно обо всем и расскажет.

Когда Слава ушел, ребята заторопились по домам, с тем чтобы в три часа встретиться у Белорусского вокзала. И вот ровно в назначенное время друзья — а их было четверо — сошлись в условленном месте: главный редактор газеты Толя Смирнов, спецкорреспондент Леня Захаров и два художника — Гафур Абдулаев и Вася Ершов.

Стройку ребята нашли сразу. Они еще издали увидели деревянную вышку и широкие двухстворчатые ворота, из которых поминутно выезжали тяжелые самосвалы с маленькой фигуркой медведя на радиаторе. Самосвалы были нагружены красной мокрой глиной, а это уже всем в Москве известно, что красную глину возят со строительства метро.

Ребят пропустили через проходную будку, и вскоре они отыскали здание правления строительства, о котором им сказал дежурный из проходной. В коридоре правления, на первом этаже, на одной двери было написано «Шахтком», а на другой — «Партком».

— Нам сюда, — сказал Толя и осторожно постучал в дверь с надписью «Партком».

— Да-да! Кто там? — раздался в ответ громкий голос. — Смелее шагай!

Ребята переглянулись и смело шагнули. Шагнули и попали в просторную комнату, где за письменным столом, подперев кулаком щеку, сидел человек в теплом свитере. Рядом за столом, на спинке стула, висел пиджак.

Толя Смирнов, немного запинаясь от волнения, проговорил:

— Нам нужен... товарищ Тельпугов Иван Федотович. Нас направил райком комсомола.

— A-а, газетчики! — весело сказал Иван Федотович. — Идите-ка сюда поближе.

Ребята подошли.

— Да вы, как я погляжу, подобрались все чернявые, чубатые, и выправка у вас настоящая, пионерская. Только вон у одного какие-то нелады с пуговицами, — и парторг показал на Васю Ершова, у которого перекосилось пальто, потому что петли были застегнуты не на те пуговицы.

Вася сперва смутился, а потом ответил:

— Это я в проходной пуговицы перепутал, когда пропуск в карман куртки прятал.

— Ничего, бывает, — сказал Иван Федотович. — А теперь садитесь, будем знакомиться.

Леня, Толя и Гафур расположились на диване, а Вася устроился в кресле, которое стояло у самого стола. Кресло было таким большим и глубоким, что от Васи над столом остался торчать только взъерошенный чуб.

— Вы, значит, редколлегия «Горниста»? — продолжал Иван Федотович. — Кто же из вас в газете чем занимается?

Ребята представились. При этом им показалось, что Иван Федотович с некоторым сомнением поглядывал на них как на мастеров пера и кисти. Видимо, он ожидал, что редколлегия будет более взрослой. После представления он снял телефонную трубку и вызвал какого-то Шувалова Климентия Никаноровича.

— Послушай, Климентий, ты скоро на смену заступаешь? Так зайди предварительно ко мне. Пионеры к нам на подмогу прибыли. Газету выпускать. Целая редколлегия. Есть и редактор, и корреспондент, и художники. В шахту их с собой прихватишь.

Ребята восторженно переглянулись: в шахту!

Вася Ершов от важности даже откинулся на спинку кресла: как же, «пришли на подмогу... целая редколлегия... есть и художники»... Правда, когда Вася принял такую солидную позу, не стало видно даже его чубчика.

Пока ждали Шувалова, ребята узнали от Ивана Федотовича, что сейчас на строительстве самые горячие дни: заканчивается прокладка путей, и вскоре по новой трассе метро должен пройти первый поезд. На нем никаких пассажиров еще не будет, а потому поезд этот называется пробным. Пускают его для того, чтобы узнать, хорошо ли везде пригнаны рельсы, стрелки, как работают светофоры.

— А вы должны нам помочь оформить специальный выпуск стенгазеты, посвященный пуску пробного поезда. Посмотрите шахту, — продолжал Иван Федотович, — познакомитесь с рабочими. Они вам дадут заметки. Постойте! — вдруг спохватился он. — Вас, кажется, было больше. Ну да, художника недостает! Он ведь где-то здесь, около стола сидел.

Вася тотчас выпрямился в кресле, и над столом снова показался его чуб.

— Да он, оказывается, на месте! — удивился Иван Федотович.

Ребята засмеялись. Им определенно нравился этот человек.

Пришел Шувалов, и ребята отправились с ним в раздевалку, где переоделись в огромные, не по росту комбинезоны и резиновые сапоги. На головы им выдали шахтерские шлемы.

В шахту спускались в клети — огромном железном лифте, в котором, кроме ребят и Шувалова, поместились еще вагонетки с бетоном, шпалы, трансформаторы и ящики с изоляторами. Посредине в полу Толя заметил маленькое отверстие. В это отверстие далеко внизу виден был слабенький огонек. Веяло холодом и сыростью. Вначале клеть опускалась медленно, потом на мгновение приостановилась и вдруг, точно падая, сразу заскользила вниз. Толя наблюдал, как огонек со стремительной быстротой разгорался, увеличивался. Казалось, вот-вот — и клеть его раздавит. Но в этот момент клеть пошла медленнее и, наконец, остановилась, освещенная электрической лампочкой, которая висела перед входом в шахту.