Первый раз я исполнила роль маминой ассистентки больше по необходимости, чем по какой-то иной причине. У нас просто не было денег, чтобы нанять настоящего помощника. К тому же я много лет наблюдала за второсортными иллюзионистами, и различные фокусы давались мне легко. Очередное доказательство в пользу маминой теории о личности моего отца. Ведь не могло же так случиться, что я просто талантлива. Конечно, нет! Причина всегда кроется в моем происхождении.

Я ерзаю на сиденье и смотрю в окно. Театр «Ньюмарк» находится недалеко от Бродвея, на сорок второй улице. Мое волнение растет, когда мы проезжаем мимо сверкающих рекламных вывесок. Мама тихо сидит рядом, застывшая и неподвижная, словно кошка, затаившаяся перед прыжком.

Точно не знаю, когда я вдруг осознала, что она не похожа на других матерей. Если все время путешествуешь, трудно понять, что является нормальным, а что – нет. Но когда мне было девять, мы застряли в Сиэтле на достаточно долгий срок, чтобы я успела подружиться с Лиззи. И ее мама не проводила вечера, выступая на сцене или ужиная с незнакомцами. Вместо этого она оставалась дома и сама готовила что-нибудь вкусное. А еще она часто обнимала своих детей и смеялась, громко и искренне.

Моя же мать, с ее изменчивым настроением и острым языком, внушала мне ужас – да и сейчас внушает.

Лимузин останавливается, и я пропускаю маму вперед, прежде чем последовать за ней. Она плывет к театру, не обращая внимания на очередь жаждущих купить билеты. Не могу поверить, что все эти люди собрались здесь, чтобы увидеть нас! Должна признать, Жак отлично справился со своими обязанностями агента.

Кирпичное здание театра – большое и степенное, с белыми колоннами по бокам от главного входа, над которым горят огнями гигантские буквы:

«МАДАМ ВАН ХАУСЕН – ВЫДАЮЩИЙСЯ МЕНТАЛИСТ И МЕДИУМ».

Моего имени, естественно, нет.

Я не обладаю маминой выдержкой, так что не могу удержаться и не поглазеть на толпу, и внутри меня растет волнение. Я смотрю на парочки в очереди: они держатся за руки, болтают, смеются и курят. Мужчины в черных фраках кажутся мрачными, почти зловещими, по сравнению со своими спутницами – яркими модницами в дерзких коротких полушубках и шифоновых и шелковых платьях с бахромой.

Как правило, внешняя красно-бархатная роскошь театра не распространяется за кулисы и в гримерки. Там, как известно, тесно и уныло. Поэтому я приятно удивлена простором комнаты, в которую Жак приводит нас перед генеральной репетицией. Один из служащих театра приносит мне корзину с записками. На каждом листке – по вопросу от зрителей, что уже сидят в зале. Я смотрю на маму, ожидая ее решения.

Она скидывает свою меховую пелерину на бархатный диванчик.

– Пусть сегодня будет восемь. Это ведь наша премьера.

Я киваю и быстро перебираю записки, отмечая красным крестиком те вопросы, на которые маме будет проще всего ответить. Позже, во время шоу, она выберет несколько листочков «наугад» и удивит зрителей своей «восприимчивостью». Трюк настолько прост – даже не верится, что люди на это ведутся. Но, как всегда говорит моя мать, публика верит в то, во что ей хочется верить.

Пока я занимаюсь делом, мама проверяет свой макияж. Она всегда молчалива перед выступлением. Во мне же все звенит от предвкушения, но я стараюсь этого не показывать. Я никогда не говорила матери, как сильно люблю творить иллюзии, даже если это старые заезженные фокусы. Эту тайну я храню глубоко в душе, опасаясь, что, если она будет раскрыта, меня лишат любимого занятия. Иногда я притворяюсь, будто я – звезда собственного шоу. Что люди в зале с нетерпением ждут только моего появления. Подобные мысли заставляют меня трепетать, но и задаваться вопросом: как же это сочетается с тихой и спокойной жизнью, о которой я тоже так давно мечтаю? Я вздыхаю. Иногда я сама не знаю, чего хочу.

В дверь стучат, и я отвечаю: «Войдите». Это еще один служащий театра с гигантским букетом красных роз для моей матери и маленьким букетиком белых – для меня. Цветы от Жака, что заметно охлаждает мой пыл.

Следующий стук в дверь возвещает о том, что пора на выход. Мама прекращает суетиться над букетом и с обезоруживающей улыбкой поворачивается ко мне.

– Мы готовы? – спрашивает.

Она всегда задает этот вопрос.

Я тоже улыбаюсь и отвечаю:

– Насколько это вообще возможно.

Неважно, находимся мы в дешевом уродливом отеле безымянного городишки или в изысканном театре – выступления всегда начинаются одинаково.

– Удивим их?

– Как всегда.

Мама протягивает руку и сжимает мою ладонь, и мы вместе следуем за сопровождающим по узкому коридору к сцене. Я быстро оглядываю погруженную во мрак площадку, убеждаясь, что наш реквизит на месте. Все уже проверяли рабочие сцены и Жак, но я люблю перепроверять дважды, трижды, а то и четырежды.

Какое-то время мы ждем, затаив дыхание; каждое мгновение кажется вечностью, и возбуждение разрывает мою грудь на части. Когда красный занавес начинает подниматься, мама отпускает мою руку и выходит вперед.

Не заблуждайтесь: на этой сцене есть место только для одной звезды.

Я вижу лишь материнский силуэт в свете рамп, пока красный занавес тихо поднимается в темноту. Ослепительный прожектор выглядит как солнце на горизонте, и хотя я не вижу людей в зале – их присутствие выдает запах духов и дорогих сигар, а также чрезмерно вежливые, сдержанные аплодисменты.

Ничего страшного. К концу вечера эти люди станут преданными поклонниками моей матери. В отличие от других медиумов и менталистов, она разбавляет свое выступление озорными шутками, что застает зрителя врасплох. В то время как кто-то полагается на мрачность, драму и обман, мадам Ван Хаусен подмигивает и спрашивает: «Нет, ну вы можете в это поверить?» Публика это обожает.

– Спасибо, большое спасибо, дамы и господа!

Хотя голос мамы разносится по всему залу, он по-прежнему звучит нежно и женственно. Она стоит на месте, пока глаза не привыкают к свету софитов, а потом скользит вперед, чтобы зрители лучше ее видели. Ее темная, изысканная красота раскрывается перед ними как цветок.

– Надеюсь, вам понравится сегодняшнее шоу, но еще больше я надеюсь на то, что вы узнаете что-нибудь о мире духов. Он может быть мрачным и опасным.

Мама делает паузу, чтобы зрители переварили услышанное, а затем шаловливо улыбается и морщит носик. Я практически слышу, как публика расслабляется. И звезда шоу продолжает:

– Я одарена способностью читать мысли и предсказывать будущее, в чем кое-кто из вас сможет убедиться лично.

Она снова замолкает и слегка покачивается, словно потеряв равновесие. Мой выход. Я мчусь из темноты, чтобы поддержать маму. Она гладит меня по плечу и улыбается зрителям дрожащими губами.

– Мне очень жаль. Просто меня охватило всепоглощающее чувство, что кто-то из присутствующих совсем скоро присоединится к миру духов.

Кто-то вскрикивает и вылетает из зала. Подсадной актер.

Мама ждет, пока стихают отголоски грохота захлопнувшейся двери.

– Если кто-то еще чувствует себя неуютно – он тоже может уйти.

Она сжимает ладони вместе и опускает очи долу – ну прямо Пресвятая Дева в печали.

Никто не двигается с места. За многие годы наших выступлений никто ни разу не ушел.

Мама поворачивается ко мне:

– Это моя дочь и помощница, Анна. Она собирается немного развлечь вас магией, пока мы ждем, что духи откликнутся на мое присутствие.

Хоть она и называет меня своей помощницей, в этой части шоу скорее мама помогает мне, чем наоборот, что вызывает неудобства и раздражает нас обеих, хоть мы никогда и не говорим об этом вслух. Она ненавидит, когда я в центре внимания, а я терпеть не могу хоть в чем-то зависеть от матери. Уж слишком рано я узнала, что она не относится к категории самых благонадежных людей.

Я начинаю с легких фокусов: заставляю недовольных голубей исчезать из клетки и появляться в разных местах, разрезаю веревку и вновь делаю ее целой, достаю шарф из клубка пламени. Мама умело рассеивает внимание зрителей, чтобы моя «ловкость рук» не бросалась в глаза.