"Он знает дорогу домой," —  сказала его мать.

Оливер наклонился вперед и схватил ключ. Перед глазами уже начинало темнеть, когда он вставил его в замок на сундуке.

Он вошел очень легко и без труда открыл замок. Из сундука вылетело черное облако чернил.

В сундуке не было ни золота, ни драгоценностей, ничего, что можно было бы назвать сокровищем.

Морские нимфы показывали ему один предмет за другим.

Огнетушитель.

Мегафон.

Зуб акулы.

Оливер моргал в удивлении. —  Но это же никакие не сокровища, —  произнес он с трудом.

— Сокровище тогда становится сокровищем, —  отвечала Марина, —  если ты считаешь его таковым, если нуждаешься в нем больше всего на свете, —  она протянула руку к Ондине, сняла компас с шеи сестры и сунула его в руку Оливеру.

Оливер задумался над ее словами. И в тот момент, когда он потерял сознание, он понял, что это был лучший совет в отношении любви, который он мог получить.

 О Делайле Макфи мне известно следующее: Она грызет ногти, когда нервничает.

Она фальшиво поет.  Она так странно подчеркивает некоторые слова своим необычным акцентом, хотя, может быть, это я произношу их не правильно.

У нее невероятно завораживающие глаза, как будто ей совсем не нужны слова, потому, что все что она чувствует, написано в ее глазах

— Ты меня не слушаешь, — жалуется Делайла.

После нескольких часов разлуки мы, наконец, снова вместе. Ее немного трудно понимать, потому что из этого чудоящика, который она называет радио, гремит музыка, так она надеется, что ее мать нас не услышит, если мы будем громко разговаривать.

За плечами Делайлы видна знакомая обстановка ее спальни—  розовые стены, розовые абажуры, все розовое.

Краем глаза я вижу плюшевую подушку, отделанную бахромой. И конечно же она тоже розовая.

— Потому что ты приводишь меня в замешательство— , отвечаю я.

—  Я же просто здесь сижу и разговариваю с тобой!

—  Вот именно, — отвечаю я и улыбаюсь.

Мне нравится, что она краснеет, когда я ей вот так улыбаюсь. Тоже самое происходит, когда я улыбаюсь Серафиме, но у нее это получается далеко не так очаровательно. Интересно, правда?

Я наблюдаю за ресницами Делайлы, которые отбрасывают тени на ее щеки. В то время как она болтает сама с собой, я думаю о том, какого цвета ее волосы —  полированной древесины или скорее молочного шоколада.

— Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь себя запертым, —  говорит Делайла. —  Но лучше быть взаперти, но живым—  что бы это не означало в книжном мире—  чем свободным, но мертвым.

Определенно древесина или может быть орех.

—  Если даже такое простое существо как паук не может выбраться из книги, то, как это может получиться у человека? И что если я заберу тебя из книги, а ты окажешься всего лишь... словом?

Она встает с кровати и начинает ходить с книгой взад вперед по комнате.

С этого ракурса я могу лучше разглядеть помещение сзади нее: зеркало, в раму которого воткнуты фотографии Делайлы и той девушки, с которой она разговаривала сегодня, Делайлы на вершине горы с широко распростертыми руками, Делайлы и ее матери, корчащих гримасы.

Если я когда-нибудь выберусь из этой книги, то первое что я сделаю, это стащу одну из этих фотографий, чтобы всегда иметь ее при себе.

И я еще кое- что я могу сейчас разглядеть: ее странную одежду, своего рода голубые брюки с различными прорезями и дырками, показывающими всю ее фигуру. Вещь так ее облегает, что кажется, как-будто на ней практически ничего не надето.

—  Почему ты не надела платье? - вырвалось у меня.

Делайла останавливается и смотрит мне в лицо.

—  Что ты сказал? Это что еще такое?

—  Твое облачение неприлично!

Она фыркает. —  Это намного приличней того, что носят девушки в моей школе. Расслабься Оливер, это всего лишь джинсы.

Я уже видел читателей в странных одеяниях, но они, как правило, так близко наклоняются над страницей, что я до сих пор не замечал различий между моей и их одеждой. У Делайлы же они явно бросаются в глаза.

—  Как я уже сказала, я бы и правда рада тебе помочь. Но я весь день раздумывала о тебе- поверь, я только о тебе и думала...

Услышав это, я ухмыляюсь.

—  И я пришла к выводу, что не прощу себе, если тебя из- за этого убью.

Я вскинул голову.

—  Убить меня? На кой черт тебе это делать?

— Оливер, ты вообще слушал? Я не могу рисковать, чтобы с тобой произошло тоже самое, что и с пауком. Она садится и пристально смотрит на колени.

—  Я же только что нашел тебя. Я не могу потерять тебя снова.

В сказке мне вообще никогда не приходила мысль о смерти. Я знаю, что морские нимфы не дадут мне утонуть. Знаю, что всегда одолею дракона. Знаю, что побеждаю каждый раз над Раскуллио.

Но в этом другом мире все совершенно не так. Там нет второго шанса. Там смерть —  это что-то реальное.

Понимание, что я лучше бы умер, чем, вероятно, никогда по настоящему не поцелую Делайлу МакФи, врывается в меня как удар.

Возможно, я никогда не умирал в сказке потому, что никогда не имел чего-то, ради чего стоило бы умереть.

— Нам просто нужно придумать другой способ побега, —  предлагаю я. —  Определенно есть другой путь.

Я слышу, как мама Делайлы кричит ее имя, и внезапно книга захлопывается. В надежде, что Делайла сейчас вернется, я жду некоторое время.

Она делает это и открывает книгу снова на сорок третьей странице.

— Мне очень жаль, —  объясняет она. Она проносится через комнату и хватает рюкзак, в который запихивает полотенце. —  Мне нужно на тренировку по плаванию.

— Я уверен, ты скоро выучишь хитрый прием, —  отвечаю я. — У меня это так было.

— Я уже могу плавать, —  возражает Делайла. —  Так называется вид спорта, и он доставляет удовольствие.

Но если в комплексном плавании всегда оказываться последней как я, это дается немного сложно, получать

от этого удовольствие.

— Почему тогда ты делаешь это?

— Моя мама считает, что это поможет мне лучше интегрироваться.

— Скажи ей просто, что хотела бы  прекратить тренироваться.

Она останавливается и смотрит на меня. —  Почему ты не говоришь своей маме твое мнение, если она осложняет твою жизнь?

— Это совершенно другое. Я так написан.

— В одном ты можешь мне поверить, —  говорит Делайла. —  Быть подростком не очень сильно отличается от того, чтобы быть частью истории, которую выдумал кто-то другой. Всегда есть кто-нибудь, кто считает, что знает все лучше чем ты.

Я дарю ей мою очаровывающую улыбку.

— Ты могла бы вместо этого остаться со мной.

— Я бы хотела, —  вздыхает Делайла. —  Но этого не произойдет.

— Тогда возьми меня с собой.

— Книги и вода не совместимы.

— ДЕЛАЙЛА! —  снова с заднего плана гремит голос ее матери.

И так она закрывает книгу, на этот раз более аккуратно, и покидает меня.

Я сажусь в углу сорок третьей страницы и сразу же начинаю скучать по ней, когда королева Морин проходит через край страницы. Так происходит, если книгу закрыли,

каждый из нас может гулять везде, нет никакого личного пространства. —  Ой, мне ужасно жаль! —  говорит она и разворачивается, чтобы уйти. —  Я не знала, что кто-то есть на этой странице!

— Нет, нет, —  говорю я и встаю. — Все в порядке.

Королева Морин, конечно, не моя настоящая мама. Собственно, автор, написав эту историю, подарила всем нам жизнь. Но, как известно два актера, которые давно играют роль, Морин и я понимаем очень хорошо друг друга и идентифицируем нас с нашими персонажами, что она уже почти исполняет роль моей матери за пределами этой книги.

Мне нравится, что она всегда, когда она в настроении печь, приносит для меня из кухни замка имбирное печенье. И время от времени я прихожу к ней за советом, если поспорил с Фрампом или Серафима сотворила себе иллюзию так, что преследует меня постоянно в наше свободное время. Я ценю советы Морин.