До конца урока плавания я взяла себя в руки. И в раздевалке, где все шушукались и ядовито сверкали глазами, и во время десятиминутной поездки домой.

Но сейчас, перед Оливером, я теряю самообладание и начинаю плакать. При этом слезы капают на страницу. Одна слезинка приземляется Оливеру на голову и разрывается как водяная бомба. Он промокает насквозь.

—  Извини, —  соплю я.—  У меня был ужасный вечер.

—  Может, я могу тебя ободрить? —  говорит Оливер. "Уже то, что ты здесь подбадривает меня," —  думаю я и понимаю, что после истории с носом Элли Макэндрюс, Оливер был единственным человеком, которого я хотела видеть.

Разве только Оливер, в сущности, не человек.

Я вытираю глаза. —  Я чуть не утопила самую популярную девушку в школе, ту самую, которой я раздробила коленную чашечку в прошлом году. Когда я в понедельник утром приду в школу, меня все будут ненавидеть.

—  Я не буду тебя ненавидеть, —  утешает меня Оливер.

Я робко улыбаюсь. —  Спасибо. Но, к сожалению, ты не ходишь в мою школу.

—  Но я мог бы, может даже раньше, чем ты думаешь...

У меня округляются глаза, когда я начинаю понимать, о чем он говорит. —  Ты нашел другой путь наружу? Мне больше нравится говорить о проблемах Оливера, чем о моих собственных.

—  По крайней мере, я нашел своего рода портал. Я был у Раскуллио. Он одаренный художник!

— Художник? Я думала он злодей!

— Нет, —  говорит Оливер. —  Разве ты забыла? Я же рассказывал тебе, что это только его роль в сказке. В любом случае он кое— что открыл. Если он нарисует предмет на специальном экране, на котором изображена его пещера...

тогда этот предмет по мановению волшебства становится реальным.

— Таким образом, он создал Пиро, дракона.

— Именно. Но, видимо, это работает даже, если историю никто не читает.

Я трясу головой. —  Но чем это может быть нам полезно?

Раскуллио не живет же здесь. Он не может просто нарисовать тебя в этом мире.

— Верно, но я думаю, он смог бы закрасить меня в этом мире.

Я думаю некоторое мгновение об этом. —  Это не сработает. Ты просто появишься где-нибудь еще в этой истории. Как клон.

— Пшеничная лепешка?

— Нет, кл... ах, не важно, —  взволновано я встаю с кровати и бегаю по комнате взад и вперед.

— Если бы была возможность создать картину моего мира в пещере Паскуллио, тогда, вероятно, пошло бы...

— Я подумала, что для тебя это будет хоть каким-то утешением...

Я оборачиваюсь на звук голоса, моя мама стоит в дверном проеме. Она принесла мне стакан молока и тост с сыром. Мама осматривает комнату.

— С кем ты собственного говорила, Делайла?

— C моим... с одним другом.

Моя мама снова осматривается вокруг. —  Но здесь, же никого ...

— Я говорю с Оливером по телефону, —  говорю я быстро. — О свободном речевом учреждении. Правильно, Оливер, или? —  конечно он не ответил, и я почувствовала, что становлюсь красной. — Связь довольно плохая.

Моя мама поднимает бровь. —  Юноша? —  говорит она одними губами.

Я киваю.

Она поднимает пальцы и уходит, оставив поднос.

— Это было близко, —  говорю я и вздыхаю.

Он ухмыляется. —  Что на ужин?

— Могли бы мы оставаться серьезными? —  прошу я его. —  Я думаю, что ты брал уроки рисования?

Оливер улыбается. — Это же только для принцесс, —  возражает он.

— Ах так? Расскажи об этом Микеланджело. Предположим, что кто-то перекрасил бы магический холст так, чтобы на нем больше не была бы изображена пещера Раскуллио... а вместо этого моя комната. И тогда ты случайно нарисуешь себя там. Если следовать логике ты должен, собственно...

— ...появиться в твоей комнате!

Глаза Оливера светятся. —  Делайла, ты невероятна!

Когда он это говорит, у меня пробегает мороз по позвоночнику. Что бы произошло, если бы он сейчас здесь и сидел бы на моей кровати? Он бы пихнул меня? Или обнял?

Или поцеловал?

От этих мыслей мои щеки горят как огонь. Я прижимаю к ним ладони, чтобы Оливер не видел их.

— О, я поставил тебя в неловкое положение, —  говорит он. — Ну, прекрасно. Ты не невероятная. Ты совершенно нормальная. 0815 *. Вообще не стоит обсуждать.

(*набор цифр обозначает в разговорной речи, что данная вещь не является особенной)

— Закрой рот, —  говорю я, но при этом ухмыляюсь.

— Я хотела бы кое-что попробовать. Твой кинжал с тобой?

— Конечно, —  подтверждает Оливер. Он вытаскивает его из-за пояса. — Зачем?

— Начерти для меня одну картинку. На скале.

Он моргает. —  Прямо сейчас?

— Нет, в следующий четверг.

— О, хорошо, —  Оливер собирается убрать кинжал обратно.

— Это была шутка! Конечно, прямо сейчас!

Мне кажется или он стал слегка бледным? —  Ну, хорошо, —  бормочет Оливер. —  Портрет, —  медленно он направляет кончик кинжала на гранит. —  Твой, —  он делает шаг вперед и загораживает мне вид, когда начинает работать с камнем. Дважды он оглядывается через плечо, чтобы посмотреть на мое лицо.

Я думаю обо всех этих чудесных картинах, которые висят в помещениях выставок по всему миру,

на полотнах очаровательные музы: Мона Лиза, Венера Милоская, Девочка с жемчужной сережкой.

— Вуаля, —  объявляет Оливер и отходит в сторону.

На камне выцарапана фигура с ошибочными пропорциями, выпученными глазами, спутанными волосами и черта внизу представляет собой рот. В глазах Оливера я выгляжу как кукольная фигура.

— Не плохо, правда? —  спрашивает он. —  Хотя я, вероятно, не на сто процентов смог изобразить твой нос...

Не удивительно. Он нарисовал его в виде треугольника.

Я медлю. — Не обижайся на меня за это, Оливер, но ты, наверное, не тот, кто подходит для того, чтобы нарисовать картину моей комнаты.

Он рассматривает мой портрет, нахмурив лоб, а затем улыбается.

— Может быть, —  предполагает Оливер, —  но я знаю идеального кандидата для этого.

Принц Оливер мечтал, чтобы одна из морских нимф еще раз поцеловала его. Он попытался стряхнуть ее, едва получая воздух, и тогда открыл глаза. Это не морская нимфа целовала его, а Фрамп лизал его лицо, пока Сокс ржал в нескольких метрах поодаль и стучал копытами по земле.

Оливер сел мокрый и грязный на пляже. Он не помнил ничего о том, чтобы морские нимфы вытащили его на поверхность, и, вероятно, он посчитал бы все кошмарным сном, если бы он не держал компас в руке, а в другой мешок полный хлама, который морские нимфы называли сокровищами.

Через час пути Оливер и его верные друзья достигли реки раскаяния, бушующий бурный поток шириной около сотни метров, который отобрал уже жизнь у многих, кто пытался его пересечь. Единственная надежда перебраться через него был мост троллей, что по правде сказать,

было почти так же опасно.

Хорошо известно, что тролли всегда говорят правду, либо всегда врут. И что они строят каждый день два моста, один надежный, другой, который обрушивается от незначительной нагрузки.

Оливер спустился с лошади, погладил голову Фрампу и подошел к крутому берегу. На другой стороне он увидел, как трое маленьких, неуклюжих парней заняты строительством при помощи молотков и гвоздей. Один из мостов выглядел шатким и нестабильным, другой казался довольно солидным. Тем не менее, Оливер знал, что внешний вид мог ввести в заблуждение.

— Эээййй? —  проревел Оливер, но тролли продолжали свою работу, так как не могли услышать его из-за шума воды.

Оливер развернулся и вытащил мегафон, который был в числе сокровищ морских нимф, из мешка.

— Эээйй! —  крикнул он снова, и на этот раз все тролли посмотрели вверх. —  Дорогие господа, —  сказал Оливер. —  Какой мост мне стоит выбрать, чтобы перебраться на другую сторону?