Взгляд Раскуллио потемнел. —  Ты хоть понимаешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы так идеально изобразить мое убежище?

Мне очень жаль, Оливер, я просто не могу...

— Конечно, ты можешь. Так как, как только начнется история, полотно станет снова, таким как прежде, с прежним изображением.

Я наблюдаю за ним, пока он обрабатывает эту информацию. — Это верно, — добааляет Раскуллио.

— Мне нужна комната, в которой стоит кровать.

Спальня, —  объясняю я ему.

—  В большинстве случаях, если стоит кровать...

— И она должна быть очень... девчачьей. Стены должны быть розовыми.

Раскуллио берет кисточку и смешивает два цвета. —  Вероятно, вот так? —  Спрашивает он, и стены комнаты Делайлы обретают жизнь.

Да! — говорю я, указываю в угол полотна. —  Вот здесь стоит зеркало. Нет, дерево чуть светлее, и оно стоит на комоде. Ты можешь его переделать, нужно пять ящиков, а не четыре.

Это трудно объяснить Раскуллио, как ему наполнить комнату предметами, которые он никогда в жизни не видел. Когда он даже не знает таких вещей ( плафон, радио— будильник), я рисую грубый эскиз этого предмета палкой на грязном полу пещеры.

—  А на кровати лежит книга, —  продолжаю я. —  Она красная с золотыми буквами на ребре. «Мое сердце между строк» написано на ней.

Он поднимает брови. —  Точно также... как наша история?

— Хм, да. Мне показалось, это было бы красивой деталью, —  нет смысла объяснять ему, почему книга непременно должна быть там. Я продолжаю со своими указаниями и исправляю,

если нужно: нет, магнит в форме сапога, а не круглый. И постельное белье скорее более розовое чем пастель-фиолетовый.

Когда Раскуллио наконец закончил, я осматриваю холст и вижу точное отображение комнаты Делайлы перед собой. —  Ну как? —  хочет он знать.

— Идеально, —  бормочу я. — Это абсолютно идеально.

Теперь наступила самая трудная часть. Делайле и мне было ясно, что Раскуллио ни в коем случае не должен видеть, как я буду рисовать себя на холсте.

Риск слишком большой, что, если я доверю ему мой план, а он попытается помешать мне? Или расскажет Фрампу или еще кому-нибудь, что я пытаюсь покинуть историю?

Возможно, я мог бы прибегнуть к хитрости, чтобы изобразить на холсте себя как часть подарка, но, если он все поймет в середине процесса, я застряну наполовину в мире Делайлы и в своем мире? Я, конечно не такой уж и хороший художник, но на не остается ничего другого.

Вместе с Делайлой мы составили план, при помощи чего-то, что называется Google и при помощи которого можно найти редкие виды бабочек.

Если я буду придерживаться нашего замысла, Раскуллио оставит меня одного, по крайней мере Делайла уверена, и, надеюсь, достаточно надолго, чтобы я смог схватить кисть и нарисовать себя на холсте.

— Такого просто не может быть, —  кричу я и поворачиваю голову в сторону дырки в стене пещеры. —  Ты видел это?

— Что именно?

— ах, наверное, ничего. Просто бабочка.

— Бабочка? —  глаза Раскуллио становятся огромными. —  Как именно она выглядела?

— Маленькая, цвета голубого неба... с черными и белыми ободками на крыльях?

Он делает шаг в сторону отверстия. — Торфянка? Но они якобы все вымерли! —  медлит Раскуллио. —  Это не была серебряная голубянка, или?

— Нет, точно не серебряная голубянка, —  возражаю я. —  Определенно никакая не серебряная голубянка, —  что вообще такое эта серебряная голубянка?

— Хм, —  он снова смотрит на отверстие.

— Мы же уже закончили? Если ты не против, я хотел бы прогуляться со своей сетью и проверить, смогу ли я поймать торфянку, до того как нас снова начнут читать.

— Конечно, иди, —  говорю я. —  Полностью тебя понимаю.

Я киваю ему вслед, когда он выскакивает из пещеры.

Затем я снова смотрю на полотно. Изображение комнаты Делайлы доволно реалистично. Я хотел бы обладать талантом как Раскуллио.

— Определенно сорвется, —  бормочу я и беру кисть в руки, которую Раскуллио оставил лежать на палитре. И из заднего угла пещеры я приношу старое зеркало

Делайла и я оба думаем, с изображением перед самым носом я буду в состоянии нарисовать себя хоть в некоторой степени приемлемо, даже при условии, что я никакой не художник. Я касаюсь холста кончиком кисти и оставляю маленькое пятнышко в цвет моего рукава. Затем ополаскиваю кисть и смешиваю краски в цвет моей кожи.

Но все, же медлю, откладываю кисть и иду к столу, где внутри банки все еще безрезультатно бьется об стенки бабочка. Я снимаю крышку и вижу, как она улетает через дырку в пешере.

Только на случай, если что-то поедет не так, по крайней мере, хоть один из нас будет свободен.

Почему же он так долго?

Уже полтора часа я жду его, и ничего не происходит. Ничего. Ошибка.

Я могла бы раскрыть книгу.

Но я сказала ему, что не буду раскрывать книгу.

Так как, как только я это сделаю, все, что он, возможно, достиг с Раскуллио, исчезнет, и история начнется с самого начала.

— Оливер, —  говорю я громко. —  Это смешно.

— Ты сорвала слова с языка.

Я съеживаюсь, когда слышу голос моей мамы. С озабоченным взглядом она стоит в дверях.

— Делайла, уже за полночь. И ты весь вечер разговариваешь сама с собой. Пожалуйста, не возражай мне сейчас. Я слышала тебя за дверью...

— Ты подслушивала за мной?

— Сокровище мое, —  говорит мама и садится на кровать. — Может быть тебе нужен кто— то, чтобы поговорить? —  она медлит.— Кто-то, кто существует в действительности, я имею в виду.

— Я разговариваю с кое-кем...

— Делайла, я знаю признаки депрессии, и я знаю, что при этом испытывают. Когда твой отец покинул нас, я вынуждена была заставлять себя вставать с кровати только для того, чтобы отвести тебя в школу, и затем проводить остаток дня так, как будто все в порядке. Но ради меня тебе не нужно разыгрывать театр.

— Мама, я не в депрессии...

— Ты часами сидишь в своей комнате.

— Ты говоришь, что ненавидишь плавание, ненавидишь школу. И твоя единственная подруга выглядит как вампир...

— Ты всегда же рассказывала мне, что не нужно осуждать людей за их внешний вид, —  возражаю я и начинаю сразу думать об Оливере. — Со мной все в порядке. Я хотела бы остаться одна.

По выражению лица моей матери я понимаю, что именно это я не должна была говорить. —  Я попытаюсь назначить прием у доктора Духарме на понедельник...

— Но я не больна.

— Доктор Духарме — психолог, —  говорит моя мама нежно.

Я хочу возразить, но прежде чем я могу открыть рот, я замечаю, что за левым плечом моей матери что-то блестит.

— Это рука.

Бестелесная, парящая, практически прозрачная рука.

Я моргаю и тру глаза. Мне нужно как-то сделать так, чтобы моя мама покинула комнату, и прямо сейчас.

— Ну, хорошо, —  говорю я. —  Как ты хочешь.

Она остается стоять с открытым ртом. —  Прости? Ты не устроишь из-за этого сцену?

— Нет. Доктор Дувахиммер. Понедельник. Поняла. —  Я поднимаю ее и открываю дверь.

— Господи, я совсем не заметила, как я устала!

Спокойной ночи!

Я закрываю дверь и поворачиваюсь, убежденная, что рука исчезнет, но она все еще там, да еще и вторая рука появилась там же.

Только рука плоская и двухмерная.

Как в комиксе. Я опасалась именно этого, Оливер должен был создать переход в наш мир.

Мне было бы лучше, если бы он остался таким, какой он есть, и ничего бы не менялось. Если бы только другие люди,

например, моя мама, точно также думали, в отношении меня.

Я хватаю книгу и раскрываю ее на сорок третьей странице. Оливер стоит внизу скалы.