Я поднимаю ее, отряхиваю пыль и хочу добросовестно ее убрать, но тогда мне в глаза бросается, что я уже видел ее однажды.

Переплет из красной кожи и украшена золотым шрифтом.

"Мое сердце между строк" читаю я на корешке. Я открываю книгу перед собой на первой странице, и как будто смотрю в зеркало. —  Однажды..., —  говорю я громко.

Вероятно, один из романов здесь вдохновит меня.

— Молоко или сахар? —  я слышу шаги Раскуллио в узком коридоре, поэтому я убираю книгу в камзол, затем беру другую и делаю вид, как будто бы я листаю ее, в то время как хозяин приносит чай.

Все мое знакомство с Делайлой началось со слов, с послания, которое было выцарапано на стене скалы. Кто сказал, что она не может закончиться таким образом?

Может быть я не могу изобразить себя в другом мире, но, вероятно, я могу стереть себя из этого мира.

Моя мама виновата в том, что я так помешана на сказках.

После того, как мой отец покинул нас, моя мама и я стали одержимы болезненной страстью после фильмов Диснея, а именно после тех рисованных мультфильмов, которые представляют только старые, тусклые сказки. В версии Диснея морская нимфа прыгает не в воду и не рассеивается в пене, а празднует великую свадьбу на лодке и плывет под парусом с ее принцем навсегда оттуда.

У золушки в сказке две злые сестры, одна из которых отрезает часть пятки, а другая палец ноги, чтобы им подошла туфелька золушки. Моя мать и я нуждались в мягкой зарисовке Диснея.

Мы сидели с большой миской попкорна на диване, закутанные в большой, мягкий плед, и погружались в заколдованный мир, где мужчины их любимых не бросали, а спасали. В месте, где казалось, что положение настолько плохо, всегда наступал хэппи энд.

Это глупо, я знаю, но для меня моя мать была всегда золушкой Диснея. Она целый день чистила квартиры, а когда она приходила домой, она помогала мне во время школьной работы, варила ужин и стирала наше белье.

Когда я была маленькой, я каждый раз ждала, если звонили в дверь и мужчина из службы доставки или почтальон или доставщик пиццы стоял перед дверью, оказался бы принцем, который носил бы ее на руках и забрал бы ее совершенно в другую жизнь.

Но этого никогда не происходило.

Я не часто думаю о моем отце. Он сейчас живет в Австралии с его новой женой и его девочками-близнецами, которые выглядели как принцессы со своими светлыми локонами и детскими голубыми глазами. Это, как будто он создал свою собственную сказку, на другом конце света, без меня.

Моя мама, правда, клянется, это не моя вина, что мой отец нас покинул, но я сомневаюсь в этом. Вероятно, я не была достаточно умна или достаточно красива... просто не настолько, чтобы воплотить в реальность дочь, о которой он желал.

Раз или два в год я мечтаю о нем. Это всегда та же самая мечта, как он учит меня кататься на коньках. Он едет передо мной назад и протягивает при этом ко мне руки, чтобы я не потеряла равновесие.

" Ты можешь сделать поворот, Лила," —  говорит он: "он всегда так называл меня. Тогда он освобождает мои руки, и к моей неожиданности я не падаю. Я просто скольжу вперед, переставляя одну ногу за другой, как будто бы я летела. "Смотри", —  кричу я ему: "я могу!" Но когда я поднимаю взгляд вверх, он исчезает, и я одна в ледяном холоде.

После этого сна я всегда просыпаюсь вся дрожа. И чувствую себя ужасно одинокой.

Когда это происходит в этот раз, я смотрю некоторое время в потолок, затем переворачиваюсь на бок и беру книгу с тумбочки. Я открываю ее на сорок третьей странице.

— Слава богу! —  кричит Оливер. —  Где ты была?

— Я спала, —  говорю я.

Взглянув на мое лицо, он остолбенел. —  Что у тебя там?

— Ничего, —  как кажется, в последнее время я слишком часто даю такой ответ.

— А почему ты тогда плачешь?

Удивленно я прикасаюсь к своей щеке и понимаю, что они мокрые. Должно быть, я плакала во сне. —  Мне снился сон о папе.

Оливер наклоняет голову в бок. —  Что с ним?

— Я не видела его, уже пять лет.

Он сейчас совершенно другой человек, с новой семьей. Новая история, —  я качаю головой. —  Это идиотизм. Твоя книга понравилась мне прежде всего из-за первой строчки в начала, где стоит, что ты вырос без отца. При этом Морис по правде никогда не был твоим отцом. А только персонаж книги, как и все остальные.

— Все же я знаю, как ты себя чувствуешь, —  говорит Оливер тихо. —  Если посмотреть. Ты даже не представляешь, как часто я кричал в мыслях, чтобы читатель увидел во мне больше чем то, чем я должен был быть для них, обычной нелепой фигурой в книге.

— Пока не появилась я, —  говорю я.

Он кивает. — Да. Делайла. Пока не появилась ты.

Даже мое имя, произнесенное им, звучит более мягко, в отличие от других. — Я действительно понимаю тебя, —  говорит Оливер. —  Иначе ты никогда бы не увидел меня.

— Однако ты единственный. Мой отец отстранился от меня, и моя мать держит меня в последнее время за сумасшедшую.

— Почему?

— Я не знаю. Потому что я не участвую в клубе дебатов или не хожу по вечерам в пятницу с типами, которые смотрят все три части "Властелина колец" и говорят по эльфийски, а вместо этого тратило все свое время в пустую, что не соответствует моему возрасту...

— Ну да, я не сумасшедшая и я трачу попусту свое время в книге, не подходящее мне по возрасту...

Это заставляет меня улыбнуться. —  Вероятно, мы вместе можем быть сумасшедшими.

— Да, возможно, —  говорит Оливер, широко улыбаясь. —  Я нашел другой путь выбраться отсюда.

Мои глаза становятся больше. —  О чем ты говоришь? —  шепчу я. —  Почему ты говоришь это только сейчас?

— Потому что ты плакала, —  отвечает он, удивительно правдиво. —  Это важнее.

Цах, партнер по лабораторной работе, в которого я недавно хотела влюбиться, последний раз, когда мы вместе шли в класс, придержал мне дверь. Я могла бы привыкнуть к рыцарству Оливера.

Оливер лезет в камзол и вытаскивает книгу с золотыми буквами, точная копия экземпляра, который я держу перед собой.

— Я нашел ее на одной из полок Раскуллио. Автор нарисовала ее в иллюстрации в его пещере, вместе с сотней других заголовков. Если углубиться в историю, их вовсе не замечают, но они существуют. И они тоже остаются там, если книгу захлопывают.

И смотри, —  он листает книгу, чтобы я могла видеть. —  Она абсолютно идентична, не правда ли?

По-видимому, да. В то время как Оливер переворачивает страницы, я вижу Пиро, плюющего огненные шары, и Фрампа, бегущего через колдовской лес, сбегая от волшебниц. Я вижу также крохотную иллюстрацию Оливера за штурвалом корабля капитана Крабба, волосы развеваются на ветру.

Я задаюсь вопросом, желает ли этот крохотный выдуманный принц в этот момент, чтобы кто- то заметил его и вытащил из этой истории.

— Вполне логично, что я не могу вытащить из истории сам себя, так как книга не рисунок. Но ты уже замечала вещи раньше, которые я нарисовал в книге или написал, как шахматная доска или послание на утесе. Если я изменяю историю в моем экземпляре, она, вероятно, меняется также и в этой.

— Попытаться определенно стоило бы, —  говорю я.

— Что стоило бы попытаться?

Голос моей матери проникает под одеяло, под которым я спряталась. Я выныриваю оттуда. —  Ничего! —  отвечаю я.

— Что ты там делаешь?

Я краснею. — Ничего, мам. Правда!

— Делайла, —  говорит мама с яростным выражением лица. —  Ты принимаешь наркотики?

— Что? —  хватаю я воздух. —  Нет!

Она отбрасывает одеяло и видит книгу. —  Почему ты ее прячешь?

— Я не прячу ее.

— Ты читала ее под подушкой... несмотря на то, что никого нет в комнате.

Я пожимаю плечами. —  Я хотела бы иметь личное пространство.