В армии, однако, меня, как и остальных юношей, заставляли заниматься на турниках, брусьях, поэтому моё тело оставалось в хорошей спортивной форме. Ещё надо сказать, что я каждое лето проводил на море у своих родственников, поэтому и после армии я каждую весну начинал качаться на турниках, чтобы не стыдно было раздеться на пляже.

Последние два года или даже три я не занимался своей физической формой. Но вот, когда бросил курить, отыскал турники и стал подтягиваться и качать пресс. Мне было приятно, что нарушенная было традиция восстановлена. Хотя то, ради чего я занимался, а именно ради собственного счастья и торжества гармонии, и не было ни мною, ни кем-либо достигнуто…

Ладно. Но зачем я занимаюсь этим сейчас? Кого я хочу очаровать, покорить? Какие идеалы я собираюсь отстаивать?

Эти вопросы если и проносились в моей голове, то ответ был прост. Я НИЧЕГО НЕ ХОТЕЛ, НО НАДЕЯЛСЯ, что счастье ещё для меня возможно. Правда, теперь это счастье заключалось в малом: семья, дом. Всё чаще я подумывал о том, чтобы жить как все и посмотреть, что из этого выйдет.

На турнике я подтянулся десять раз, чувствуя вялость в теле. Сезон гимнастический подходит к концу, через неделю я, пожалуй, вообще брошу заниматься. Слишком холодно становится.

Я не стал отжиматься на брусьях и качать пресс и отправился в театр.

4.

Ужасно не люблю описывать помещения, обстановку, затрудняюсь, когда ведут разговор три или более персонажа, поэтому в описании окружения и бытовых деталей буду краток, буду исходить только из упорствующей целесообразности. Например, нельзя, чтоб как-то не описать моей работы и места работы. Театр этот находится в центре Москвы, на улице В-кого, это недалеко от метро «Арбатская». Помещения театра разбросаны по подвалам, квартирам многоэтажного довольно старого дома. Мой пост находится на первом этаже в бывшей коммунальной квартире, которая включает в себя репетиционные комнаты, режиссёрскую комнату и музей театра. Для дежурного здесь отведена небольшая комната у входа, в которую я и направлялся.

Мы не только сторожили ночью, но сидели у телефона, отвечая на звонки, вели дневник, в который вносили всякую насущную всячину, как то: просьбы, приказания, распоряжения; делали какие-то для себя пометки о поручениях, чтоб не забыть.

В театре было пусто, все разошлись по домам. Васильев, главный режиссёр театра, сейчас в Италии, поэтому в театре пусто, а так обычно здесь полно народу. Сидел один дежурный, вахтёр Андрей. Я обрадовался, потому что люблю с ним поболтать о жизни. Точнее, говорит обычно он, а я молчу. Он рассказывает мне о том о сём, чаще об одной девушке, которая вскружила ему голову, а я как инвалид с удовольствием слушаю его пылкие речи и даю советы бросить эту девушку, которая, как явствует из его невольных признаний, слишком легкомысленна и без сердца. Андрею двадцать один год, у него прекрасные, чистые, лучезарные голубые глаза, розовые щёки и юношеская щетинка на подбородке, которую он иногда забывает или ленится сбривать.

- Привет! - говорю я ему, и сердце моё теплеет.

Сегодня я как никогда нуждаюсь в дружеской беседе, ведь утром меня так унизили.

Андрей рад меня видеть, потому что никто с таким уважением и серьёзностью не относится к его сердечным проблемам. А для меня он воплощение юности и здоровья.

- Как дела? - продолжаю я, любуясь им. - Кто в театре?

- Никого нет. Может, картошки сварим? Я из дому принёс.

- Давай. У меня есть пачка супа и хлеб. Можем суп сварить… Брат твой сегодня будет? – я имел ввиду моего сменщика Матвея. Он часто ночует в театре, потому что репетиции в институте заканчиваются и в полночь, а ему нужно ехать в Подмосковье.

- Нет, Матвей сегодня домой едет.

- Что новенького?

Андрей немного смущается и говорит:

- Я тут познакомился случайно с одной женщиной… Понимаешь, я искал покупателя сигарет. Ну ты знаешь…

- Коммерция.

- Да. Так вот, я ей звоню по делу, спрашиваю, нужны ли сигареты, а она вдруг начинает заигрывать… то да сё. Как пьяная!

- Так может она пьяная была?

- Нет! - возражает Андрей. - Просто ей скучно было на работе сидеть, наверное… Ей голос мой понравился. Спросила, сколько мне лет. Пригласила в гости. Вот, адрес дала.

Андрей показывает листок, вырванный из служебной тетради, на котором аккуратным детским почерком записан адрес.

- Поздравляю… А сколько ей лет?

- Тридцать один.

- О!.. А вдруг она некрасивая?

Андрей задумывается, потом говорит:

- Понимаешь, она мне сама сказала, что она красивая и мне понравится.

- Что ж, съезди к ней, обязательно съезди.

- Ты думаешь?

- Конечно.

- Не знаю… Странная она какая-то.

- Ну тогда не езди, может она больная.

- Да нет, она нормальная…

- Ну тогда поезжай!

Я сижу, жду, может Андрей ещё что-нибудь скажет, но он молчит. Тогда я встаю и говорю, что пойду варить суп. Андрей отдаёт мне картошку, и я ухожу в другое помещение, которое принадлежит тоже театру, но находится в другом подъезде того же дома.

5.

На улице накрапывал дождь. Я подумал с огорчением, что завтра листва будет мокрая.

Спустился в подвал. Поставил кастрюлю c холодной водой на электроплиту, подошёл к стенду, где за стеклом статья Анатолия Васильева, пробежал глазами, может, в двадцатый раз статью и вновь подумал о благородстве текста. Но тут вспомнил, что надо почистить картошку.

У меня в голове всё проворачивалась эта сцена, что произошла сегодня утром. Я находил, что хотя меня и унизили, но я ушёл достойно. Я благодарил случай, что не сказал никаких лишних фраз и слов, а просто попрощался и ушёл. Так вышло хорошо.

Я не сразу услышал, как в дверь кто-то постучал. Моя рука застыла с пакетом супа над кипящей водой. Это наверно Андрей.

«Кто?» - спросил я у двери, прежде чем открыть. «Открывай, открывай, свои», - ворчливо ответил знакомый голос. Это Петя. Он здесь старший вахтёр. Он чудак. Ему кажется ниже своего достоинства представляться, стоя за дверью. А всё потому, что он попал в театр Васильева. И возомнил о себе. Про Васильева говорят, что он гений. Это так, но на самом деле, тайно думаю я, гений - это не так много.

Когда-то мы с Петей учились на одном курсе в институте. Его на втором курсе собирались отчислять, как слабого студента, и отчислили бы, если б мы, студенты, не помогали ему в работе. Теперь же, попав в театр Васильева и дослужившись до главного вахтёра, он набрался важности, отпустил длинные волосы и бороду, подражая Васильеву, стал отпускать сентенции типа: «Зачем помогать ближнему? Ведь этим ты причиняешь ему вред» и так далее. Я знал, чьи слова он повторяет. В общем, меня он забавлял.