Последний сеанс в этом кинотеатре начинается в девять вечера. Я отправился до площади Маяковского пешком, потому что оставалось в запасе много времени. По дороге я купил хлеба в булочной и пачку вермишелевого супа на вечер.

Я мыслями целый вечер был прикован к сцене, что произошла утром. Чуть ли не в сотый раз прокручивал как вошёл в деканат, что говорил, как сел, как отпрянули педагоги, как смутился Николай Пафнутьич, какие глаза, полные холодной ярости, были у Порожнего, его монолог, - и всё более погружался в тихое отчаяние. Я заставлял себя думать о чём-то другом, цеплялся за иные воспоминания, но это удавалось с трудом.

Глава четвёртая

1.

Фильм, который должен был демонстрироваться, назывался «Тутси». Когда-то я уже смотрел его, и мне он понравился, любопытно взглянуть сейчас. Я постоял у кинотеатра, потом вошёл. Пароль сработал безотказно. В баре, этажом ниже, было сильно накурено и шумно. Однако приятно после ходьбы и уличной тревоги ощутить себя в уютном, тесном кругу людей, к тому же не обращающих на тебя ни малейшего внимания.

По телевизору, что стоял на барной стойке за спиной у субтильного бармена, шло сольное выступление какой-то оперной певицы. Звук телевизора был приглушён, и гул человеческих голосов в зале заглушал её пение. Я, размешав ложечкой сахар, осторожно отхлебнул горячий чай, и некоторое время наблюдал за безмолвными гримасами певицы, потом стал рассматривать посетителей бара. Особенно привлекли моё внимание те, что сидели за соседним столиком: двое мужчин с двумя девицами. Вскоре я догадался, что эти девушки из начинающих проституток. Мужчины были восточного типа, безукоризненно элегантно одетые. Один сидел спиной ко мне, с мощной шеей и покатыми плечами, с маленькой головой, стриженной под ноль; другой в полупрофиль, такой же брутальный, только с длинными волосами и в очках с золотой или позолоченной оправой. Стол их был заставлен разными вкусными блюдами, стояла бутылка дорогой водки. Все четверо курили, ели, выпивали и общались. Одна из девиц, менее красивая, держалась поуверенней, но вульгарней своей подруги. Она выдыхала дым в лицо лысому ухажёру, временами громко и противно смеялась. Вторая старалась подражать первой, но то и дело румянец покрывал её щёки. Меня удивила именно она. Странно видеть стыдливый румянец у девушки, выбравшей стезю проститутки... Впрочем, ничего странного – веяние времени...

Минут за десять до начала сеанса на эстраду, что была прямо предо мною, влезло трое мужчин. Вначале я подумал, что это хулиганы - у них был угрюмый, недовольный вид, - но оказалось, что это музыканты. Один из них сел за рояль, другой повесил на грудь электрогитару, третий взял в руки саксофон, и через минуту полилась приятная, семидесятых годов, мелодия. Я посидел ещё минут семь, потом отправился наверх в кинозал.

2.

В заполненном зрителями зале стоял тихий, несколько унылый шумок. Я прошёл к противоположной стене, подальше от входной двери, через которую ещё минут пятнадцать будут входить опоздавшие. Едва я нашёл свободное место, как начался фильм.

Слева от меня одно кресло пустовало, и я запрокинул руку на его прохладную спинку. Хорошо. Фильм оказался недублирован. Однако пока шли титры - переводчик молчал. Это было не в правилах, поэтому зрители нетерпеливо ожидали перевода. Титры кончились, началась история, где герои разговаривали по-английски, а голоса переводчика всё не было. Это было так неожиданно, что все ошалело молчали. Что происходит? Может быть, на рекламном щите было написано, что фильм пойдёт без перевода? Ничего непонятно!..

«Перевод!» - вдруг раздался чей-то разъярённый бас. «Перевод! Перевод!» - закричали из разных мест. Кто-то оглушительно свистнул, несколько человек затопали ногами. Однако никакой реакции на волну возмущения не последовало, и фильм, продолжая идти, погасил эту волну. Воцарилась тишина. Все с враждебным недоумением уставились на экран. Наконец, новый заряд возмущения достиг апогея, прорвался в крики, свист, топанье и улюлюканье. Но фильм погасил и эту вспышку ярости. Волна неуверенности и смятения прокатилась по залу. Несколько человек покинули свои места и удалились. И вот, когда казалось, что можно сойти с ума от подобного безобразия, экран вдруг погас, в зале зажёгся свет. Раздались бурные аплодисменты. Все облегчённо вздохнули, весело поглядывая друг на друга. Возникла некая братская связь между людьми.

«Господа! - раздался вдруг мужской голос через микрофон. - Администрация просит у вас прощения, но переводчик по непонятной причине задерживается. Быть может, кто-то в зрительном зале, знающий английский, переведёт фильм?.. Встаньте, пожалуйста, билетёр вас проводит сюда наверх».

Всех охватило безудержное веселье. «А заплатят за перевод?» - выкрикнул кто-то звонким юным голосом. «Да, - тут же отозвался таинственный голос. - Кинотеатр заплатит». «Сколько? Сколько?» - стали выкрикивать из разных мест. Ответа не последовало. Это ещё более развеселило публику. Через минуту, когда весёлость вдруг сменилась унынием, таинственный голос произнёс следующее: «Господа! Даю вам две минуты на размышление. Если через две минуты не найдёте переводчика, мы покажем вам другую картину…»

Взрыв смеха заглушил дальнейшие его объяснения. Это было возмутительно! Как, нам ещё ставят условие?! Не верилось, что это происходит в центре Москвы… Не верилось, что это вообще происходит!

Впереди меня сидела семья: мать, отец, сын. Они встали и торжественно-скорбно покинули зал. Впрочем, едва они вышли, где-то через минуту, переводчик, ко всеобщему удовлетворению, нашёлся, и тот же голос успокоительно произнёс:

- Начинаем сеанс.

Однако на этом злоключение не кончилось. Едва раздался голос переводчика, как зал зааплодировал в естественном торжествующем порыве от ощущения одержанной победы. Переводчик же эти аплодисменты истолковал как поощрение той совершенно нелепой, дикой интонации, в которую он окрасил переводимую им первую фразу, и поэтому стал продолжать в том же духе. Некоторое время это вызывало хохот у известной части публики, но, наконец, сменилось почти общей досадой. Смех в зале прекратился, тишина, видимо, стушевала переводчика, его дикий артистизм угас, и он стал переводить как и положено - нейтрально.

Вот с таким трудом мне удалось посмотреть фильм в этот раз…

3.

Прежде чем идти на работу в театр, я зашёл на турники. Недалеко от театра, на улице Воровского, в одном из квадратных двориков, есть замечательные турники, брусья, лестничная стенка, чтобы качать пресс… Я ещё весной, едва устроился работать ночным сторожем, отыскал этот спортивный уголок.

Когда-то, в ранней юности, я занимался классической борьбой и даже имел успех областного масштаба. Но потом мне стали ненавистны сами стены спортивного зала, угнетавшие мою всё возраставшую мечтательность, включавшие в себя мир, постылый мне. Я бросил занятие борьбой, хотя счёл это малодушием, потому что продолжал считать, что юноша должен иметь красивое тело и уметь защититься от хулиганов. Кроме того, видя вокруг столько зла, мне всё казалось, что я должен себя готовить во имя высшей правды, которая непременно наступит, но ради торжества которой, быть может, понадобятся усилия душевные и физические. Поэтому меня мучили совесть и чувство неполноценности от того, что мне не хватает силы воли заставить себя заниматься этим видом спорта, в то время как окружавшие меня мальчики не только с лёгкостью заставляли себя заниматься борьбой, но и любили ею заниматься.