На опушке леса я приостановился, поджидая «Болека». Он все не шел. Неужели он не может проползти? Я вернулся к проволоке и увидел, как он, наклонившись, поливает какой-то жидкостью из бутылки наши следы.

После продолжительного марша через лес мы присели, чтобы минутку передохнуть. Тут «Болек» и объяснил нам свои загадочные действия. Отправляясь вчера на операцию, он припомнил лекцию в тюремном «университете». Он сидел тогда вместе с уголовниками. От них и узнал о различных способах сбить со следа полицейскую собаку. Так, рассказывали они, можно рассыпать по земле молодой перец, полить ее уксусной эссенцией или керосином. В доме лесника под рукой оказался только керосин, вот «Болек» и взял его, чтобы «замести следы».

Мы добрались до намеченного места в лесу, где уложили в ров мешки, старательно маскируя их ветками и хвоей. На страже нашей добычи остался на безопасном расстоянии «Юзек». Он должен был проследить, обнаружат ли немцы наш след и как далеко он их заведет. Около полудня я сменил на посту «Юзека». До вечера немцы так и не появились.

Через два дня мы передали радиоприемник товарищам из Езерок. Он долго служил партии, вылавливая в эфире известия, которые мы помещали в газете «За Вольносць».

Хотя операция прошла не совсем удачно — оружия мы не добыли, — переполох среди гитлеровцев мы учинили немалый. Только на следующий день они рассыпали по всем направлениям подле казарм сотни воспитанников Райхсарбайтсдинста и местную полицию. Целый день прочесывали они местность, но вернулись с пустыми руками.

Теперь немцы не чувствовали себя спокойно даже в собственных казармах.

Весть о нашем налете широко разошлась среди трех тысяч польских рабочих фабрики «Батя» в Хелмеке. Вера в постоянно пропагандируемую немецкую силу была подорвана. До нас дошли слухи, что немецкая полиция предъявила серьезные претензии воякам из Райхсарбайтсдинста за то, что те подверглись нападению в собственных же казармах. Их коменданту пришлось выслушать немало неприятных слов и насмешек полиции. А несколько дней спустя мы дали им еще одну такую же возможность. Мы нанесли визит самому коменданту Райхсарбайтсдинста, рассчитывая найти у него оружие. Он жил в Хелмеке неподалеку от железнодорожной станции. Мы тихо пробрались в здание через окно подвала, однако и здесь нас ждала неудача. Какие-то две женщины на ломаном польском языке объяснили нам, что «герр командант» уехал по делам службы в Катовице. Мы обыскали все помещение, но оружия так и не нашли. Только в шкафу на плечиках висел элегантный мундир Райхсарбайтсдинста.

— Он отлично подойдет мне, — сказал я «Болеку».

— Ну-ка примерь, посмотрим, — отозвался тот.

Мундир сидел хорошо, и мы забрали его с собой. Это была единственная награда за наш визит к коменданту. Мундиром этим я потом не раз пользовался, поскольку он был неплохим прикрытием во время ночных хождений. Я даже сфотографировался в нем на память.

Поскольку ни в казармах, ни у коменданта Райхсарбайтсдинста нам так и не удалось добыть оружия, я решил по-прежнему искать его у бауэров — немецких колонистов. Каждый из них был вооружен. По отношению к польскому населению они вели себя нагло, давая почувствовать свою принадлежность к «расе господ».

Хозяйства бауэров лежали ближе к ментковской группе, которая находилась под моим непосредственным командованием. Ребятам там еще не приходилось сталкиваться лицом к лицу с гитлеровцами. За плечами у них был всего лишь опыт снабженческих операций, которые мы называли «тихими». Сотням расположенных в районе немцев мы могли противопоставить всего лишь горстку людей.

Я сообщил ментковской группе о своем плане. К моему предложению они отнеслись довольно скептически. Я понимал ребят. У них не хватало опыта и веры в собственные силы. А тут нужно было быть готовыми ко всяким неожиданностям. И неудивительно, что партизаны ментковской группы начали высказывать сомнения и опасения. Посыпались вопросы и ответы. Я приводил целый ряд примеров, известных мне по литературе и из нашей газеты «Гвардиста», иногда даже выдумывал различные случаи, лишь бы доказать ребятам, что внезапностью и смелостью можно достигнуть многого. В конце концов мне удалось их убедить. Через несколько дней мы собрались в условленном месте.

Операцию мы решили провести на другом берегу Вислы, в деревне Подольшье. Вечером 13 апреля «Винцент» переправил нас через реку. Как обычно, я оставил его у лодки, а мы направились к хутору Бани.

Нашей целью был дом бауэра Штейера, рассчитанный на две семьи. Штейер, впрочем, как и все остальные немцы в деревне, славился тем, что постоянно ходил в поле, вооружившись двустволкой, и вылавливал заключенных, бежавших из лагеря в Освенциме, из лагерей военнопленных, среди которых было много немецких солдат, а также беглецов с принудительных работ в Германии. Эти несчастные с полным доверием заходили в деревню. Хозяева — немецкие бауэры — сдавали их прямо в освенцимские крематории.

Со мною шли три солдата — «Тадек», «Личко» и «Казек». Последнему не хватило огнестрельного оружия, поэтому он шел с топором.

Оставив на страже «Казека» и вооруженного карабином «Личко», мы с «Тадеком» направились к дому. Нервы были напряжены до предела, я был убежден, что слышу стук сердца стоящего рядом со мной «Тадека».

Я нажал на ручку. Дверь была заперта. Казалось, мы обсудили подробнейшим образом план предстоящего дела, но этого я почему-то не предусмотрел. Воспитанный в деревне, где не было обычая запирать входную дверь, пока все не отправлялись спать, я никак не предполагал, что может быть иначе. Стыдно признаться, но я попросту растерялся и, резко повернувшись, отошел в полном разочаровании. Не удалось именно то, на что я так рассчитывал, — ошеломить немцев. Получилось наоборот — ошеломленным оказался я сам.

— Возвращаемся, — скомандовал я.

Я был страшно зол на себя за эту неудачу. Когда мы вернулись с пустыми руками, у «Винцента» был повод для язвительных замечаний.

— Завтра мы выйдем раньше, — объявил я товарищам.

На следующий день с наступлением сумерек мы уже были у дома бауэра. Дверь снова не поддалась, но на этот раз я был подготовлен. Если не откроют — выломаем дверь. Я постучал. К двери подошла жена бауэра и спросила:

— Вэр ист да?[10]

На ломаном немецком языке я объяснил наспех придуманный повод для визита. С нетерпением мы отсчитывали затягивающиеся минуты, пока женщина колебалась. Наконец, успокоенная, она открыла дверь.

Мы молниеносно врываемся в прихожую, а затем — и в комнату, где вся семья, в том числе двое мужчин, сидит за столом.

С криком «хэнде хох!» мы направляем на них пистолеты. Бауэр, стоявший ближе к нам, делает попытку броситься на «Тадека», но тот опережает его и бьет пистолетом так, что от пистолета отлетает какая-то деталь. Дело выиграно. Они больше не сопротивляются. Мы приказываем им лечь на пол и вытянуть руки. Я зову со двора «Личко», который теперь помогает нам в поисках, сам же я слежу за немецкой семейкой, используя время на то, чтобы «поболтать» с лежащими. Перепуганные, они покорно поддакивают мне, жалуются на фашизм, проклинают Гитлера. Старательно пытаются втолковать мне, что никак не рассчитывают на его победу, что их просто силой заставили переселиться сюда.

Странное чувство испытывал я, глядя на врагов, лежащих у моих ног, у ног польского партизана. Впервые заносчивые бауэры оказались в наших руках и молили о пощаде. Это заставляло меня испытывать чувство внутренней гордости и одновременно с этим силы. Сейчас я был по-настоящему командиром. Мы ненавидели гитлеровцев, и несмотря на это, глядя на покорно лежащих бауэров, трудно было решиться на какую бы то ни было месть. Они вызывали у меня попросту жалость. Трудно мне было мстить безоружным, хотя, отправляясь на задание, я был намерен жестоко наказать их. Мы только приказали в резкой форме соответствующим образом относиться к польскому населению. Они тут же согласились на все.