Поэт — не холоп.

Его оперенье старо,

когда существует ракета.

Крылышко и перо — весь инвентарь поэта.

Смешной повелитель планет

и сторож аттракционный,

поэт, когда он поэт, живет на Авиа-

ционной!

Независимо от пола, веры и нации

граждане СССР пользуются правом реанимации.

А помнишь, на заре реанимации,

мальчишеское слово: «Мацай!»

Сей город одичал и вымер

лишь потому и оттого,

что не проходит Володимер

по вешним улицам его.

О Вольдемар! Весна резвится,

ночами стонут провода,

и одинокая девица одна, одна,

как никогда.

Кромсай меня и так и эдак,

кишки, мерзавец, тереби,

лишь, чем опасен для соседок,

нечаянно не отруби.

Два эпоса последних лет,

каких еще не видел свет:

экранизация Толстого,

реанимация Блинова.

Я волком бы выгрыз,

да нечего грызть,

словесной не место язве,

из Москвы Вам желает счастливую жисть

товарищ Краузе.

Был организм уязвлен,

а нынче крепок и силен.

Была душа уязвлена,

а нынче снова влюблена.

Да здравствуют метаморфозы,

во всем являющие прыть!

Уйдем в леса, в поля, в колхозы,

а кто остался — нечем крыть!

Кисель, кисель в моем меню…

Ну, как тут спиться на корню?

Еще мы пить с тобою станем,

мы победим твою хворобу,

еще пельменями растянем

твою прекрасную утробу!

23 февраля 1983 года, в очередной день рождения Владимира, с утра до вечера беспрерывно валил снег. Вот на какие строки он мог бы вдохновить некоторых участников праздничного застолья, включая и самого именинника…

Шел тихий снег, как чей-то аспирант,

уставший размышлять о непонятном.

Лежал сугроб, как некий немец Кант,

привыкший думать способом приватным.

Мозги всегда — основа бытия,

и только им дано должно быть слово.

Блинов не нов; сколь не воззрюся я —

не вижу я системы у Блинова.

Есть красота и чувства — все при нем,

но где же философия при этом?

А кто-то где-то прекратил прием,

барьер поставив умственный поэтам!

Но мне отмщение — и аз воздам.

Мне по мозгам, и я вам — по мозгам!

Расцвели в небесах голубые акации,

и под ними я в синих сугробах лежу,

у меня за душой есть две-три провокации,

я их в письменном виде на снегу изложу.

Надо снегу хлеборобам,

чтобы хлебушко взыграл,

лейся, струйка, но сугробам,

выводи инициал.

Только вывел буквицы,

чтоб прославить друга —

залетели в брюквицы

и пурга и вьюга.

Снег летит во всю Сибирь,

выйду, выйду к рынку,

крикну, крикну во всю ширь:

«Застегни ширинку!»

Грустные мысли наводит порывистый ветер,

грустно почувствовать снег на виске, на затылке…

Но, как последнее, что нас согреет на свете,

есть еще пар в нашей старой заветной парилке.

Не береза ветку клонит,

это веник спину ломит.

До свиданья, эх, до свидульки

на застолье у Вовульки!

Скачет ли рюмка внутри потрясенного тела,

мчит ли за нею закуска, как птица, вдогонку…

Под простынею душа, как гитара, запела…

Ах, отчего же, друзья, мы не пьем самогонку?

Не береза ветку дарит,

это веник спину шпарит.

До свиданья, эх, до свидульки

на застолье у Вовульки!

Снегом город занесен.

Третью ночь все тот же сон:

посреди татаро-монгольского ига

Куликовым полем

лежит моя книга.

А в книге — княгиня,

народный вождь.

Или — вождиха?

Готовит восстание, ядрена вошь!

Снег. Дождь. Тихо.

И вдруг.

«Мать-перемать,

мать-перемать,

мать-перемать» —

В колокола забузгали

люмпен, подонок, тать.

Короче, алкаш на алкаше.

Но все патриоты в душе.

Русь, не трусь! Русь, проснись!

Все равно тебя, заспанную, подымем!

А против них сам хан Чингиз

да еще вот с таким Батыем!

Ничаво!

Добузгают, пока не сопьются,

ухая, эхая, крякая, рыгая!

Не победила их революция,

через пять веков победит другая.

Княгинюшка, мать твою так и разэдак,

отчего ты не одна из моих соседок?

Парчу надень, епанчу надень,

развесь по грудям диадемы,

приходи ко мне на день-рождень,

повякаем

на исторические

темы.

Владимир Первый, новгородский князь

и киевский впоследствии, трудясь

на благо нашей матушки Руси,

ввел христианство, бог его спаси.

Народ его в бородку целовал

и нежно — Красным Солнышком — прозвал.

Второй Владимир, он же — Мономах,

имел он государственный размах.

Объединил он Киевскую Русь,

грозя врагам: «Я с вами разберусь!»

Владимир Третий, славный сын Ильи

идеи гениальные свои

бесплатно пролетариям дарил

«Объединяйтесь, что ли!» — говорил.

И вняв ему, рабочий русский класс

в семнадцатом буржую двинул в глаз.

И если бы не Сталин, негодяй,

давно уж на Руси расцвел бы рай.

Владимир Третий в мавзолее спит

и по ночам зубами он скрипит…

Четвертый был любимый наш поэт.

К штыку перо он приравнял чуть свет.

Душою чист, но телом не монах,

там не одно лишь облако в штанах!

Серпастый паспорт он боготворил.

Вдруг застрелился. Что он натворил!

Владимир Пятый под гитару пел,

как только КГБ его терпел.

Владимир Пятый много водки пил,

на будущее денег не копил.

Зато теперь вовсю идет грызня:

сто тысяч записалися в друзья.

И миллионы на его костях

берет спокойно с нас Госкомиздат…

Я пятерню Владимиров беру,

бью по эпохе крепким кулаком,

и гляньте: в эпохальную дыру

Шестой влезает. Он нам всем знаком!

Как первый, добрый он христианин,

но, правда, и отчасти печенег,

и, как второй, Отчизны верный сын,

кем быть непросто в наш суровый век.

Он вместе с третьим — антисталинист,

он, как четвертый — лирик и талант,