— Где ж мне тягаться с таким молодым парнем!

— Просто ты бережешь новые подметки.

Они ковыляют, они движутся. Дорога неблизкая…

Немного спустя Абель написал, что вернулся в Сидней; школу механиков, в Веллингтоне, он бросил, учиться слишком долго, а будущее ненадежное, да к тому же все три недели в Веллингтоне стояла прескверная погода. Здесь, в Сиднее, он записался было в мореходную школу, но пришлось и ее бросить: учителя его отставили и сказали, что ему все равно не потянуть. Ему и впрямь это было нелегко, когда и язык чужой, и денег на жизнь так мало. Теперь он подрядился идти в Квебек. В Канаде его знают по прошлому разу, уж там-то он как-нибудь устроится.

Странный он тип, этот Абель, мотается по всему свету и нигде не осядет.

А как насчет того, чтобы хоть кем-нибудь стать? В Квебеке он, кажется, осел надолго и даже прислал оттуда несколько писем. Работает вроде механиком или кузнецом при новом форте, который еще не достроен. Миновало два года с тех пор, как Абель последний раз уехал из дома.

Теперь старый Бродерсен далеко не так охотно толковал о своем сыне, а если спрашивали напрямую, отвечал, что спасибо, мол, Абель хорошо устроился механиком в крепости и зарабатывает отлично. Но когда этот перекати-поле написал отцу очередное письмо, где сообщал, что покинул Квебек и устроился в лесу на лесопильне, отец только головой покачал, усомнившись, станет ли его сын хоть когда-нибудь человеком. Впрочем, одного у Абеля не отнять: он всякий раз выкручивался сам и ни разу не попросил помощи из дому, вдобавок он вроде бы не жаловался на свою переменчивую судьбу и всегда был доволен.

Шли дни, и старый Бродерсен немножко сдал, но все так же влачил свои праздные дни, дома — скудно и всухомятку, а обед — в трактире. Оно бы и ничего, но мало для настоящего мужчины, да и глядеть, как швартуются у причала катера с макрелью, тоже круглый год нельзя, вдобавок во всем городке не осталось ни единой улочки, что была бы ему незнакома. Конечно, он ходил вечерами на свой наблюдательный пункт, проверял, горит ли лампа на маяке, мигает ли как положено, мало ли какая возникнет в нем нужда. Но для настоящего мужчины этого недостаточно.

Постоянные отношения он поддерживал только с Робертсенами. Сам Робертсен когда-то служил у него штурманом, но моряк он был не ахти, без всяких шансов в будущем стать капитаном, а потому и подался в таможню, где его повысили в чине, так что он даже процветал со своим твердым жалованьем. Жили при нем две дочери-подростка, а ему с женой перевалило за сорок.

Уютный дом, куда приятно зайти, здесь для старого Бродерсена сразу смахивали пыль со стула, здесь можно было задаром набить трубку, вдобавок его всегда величали здесь капитаном, так уж повелось с моряцких дней Робертсена.

— А теперь присоединяйтесь, капитан, — говорила жена Робертсена, — похлебайте с нами горохового супа.

Бродерсен отнюдь не возражал: он таким манером экономил крону на обед. Да вдобавок суп был не простой, а из костей копченого мяса, с чабрецом и луком, и полно гороху. А на закуску — трубочка.

Обычно семейство расспрашивало про Абеля. И жена и дочери проявляли к Абелю неизменный интерес, словно у них была при этом какая-то задняя мысль. Но Бродерсен, вместо того чтобы ответить, переводил разговор на другие темы:

— Говорят, в Атлантике был страшный шторм.

— Да, ужасный, — говорит Робертсен, — хорошо, нас там с вами не было.

— А что, мы, может, и справились бы.

— Не сомневаюсь. Уж я-то достаточно вас знаю.

— Одного не пойму, — говорит Бродерсен, — чего они нынче поднимают столько шума из-за каждого шторма? Кричат и суетятся и рассылают телеграммы по всему свету. Вам ведь тоже доводилось попадать под холодный ветер, верно, штурман?

Робертсен покачивает головой. Они напоминают друг другу про тот случай и про этот.

Подают кофе.

— Благодарствую, — говорит Бродерсен, — но я пришел не затем, чтобы съесть целый обед.

Жена спрашивает про Абеля:

— Он домой не собирается?

— Да нет! — только и отвечает Бродерсен, помотав головой. — А как вам моторка, штурман?

— Вполне. Летит как вихрь. Я ее выкрасил.

— Стало быть, вы довольны?

— Абсолютно.

Робертсен помешан на лодках и не в силах остановиться, когда о них заходит разговор. У каждого свой конек — у кого лодки, у кого почтовые марки.

— Толковый парень этот Абель, — говорит он. — В ней восемнадцать футов длины, а мотор на три лошадиные силы…

Робертсен еще не договорил до конца, но жена перебивает его:

— Капитан, вы мне так и не ответили про Абеля. Он вам не пишет?

— Как не писать, по письму из каждой страны на карте. Но вот штурман Робертсен и я, мы знаем, чего хотим, и твердо этого держимся.

Робертсен:

— Абель, ваш сын… Как подумаю, что две лошадиные силы — это слишком мало, а четыре слишком много при таких размерах, но Абель это знал…

— Да будет тебе, — перебивает жена. — Он из каждой страны вам пишет? Значит, он много разъезжает?

Бродерсен, коротко:

— Да.

На сей раз Робертсен укрощен и вступает:

— Да, он приглядывается, тут ничего не скажешь. Последний раз он был в крепости, уж можете мне поверить, что только достойных людей допускают ко всяким секретам.

— Да, в крепости, но это было еще в прошлом году. А потом на лесопильне.

— Ох уж этот Абель. Все-то он хочет перепробовать.

— А теперь он переехал в Штаты.

Жена:

— Вы недавно получили письмо?

— Да. В общем-то недавно.

— Но ведь у него все в порядке?

— Какое в порядке, когда он женился.

— Женился? — хором ахают жена и обе дочери.

— Вот удивительно, — говорит Робертсен.

Семейство приходит в себя и продолжает расспросы:

— Значит, у него теперь, наверно, куча денег? А как она выглядит? Он, конечно, прислал вам фото?

Бродерсен отвечает коротко и желчно, как бы подытоживая:

— Он никогда ничего не присылает и ничего не объясняет. Кроме того, что ему надоело мотаться по свету и потому он женился на девушке из южных штатов.

В комнате воцаряется тишина. Тут уж Робертсену надо спасать положение, а потому он продолжает:

— Вот увидите, он подстрелил золотую птичку.

Старый Бродерсен начисто исключает эту возможность, если б так, он послал бы чек старому отцу. Неужели это такое уж чрезмерное требование? Но даже будь у нее миллион, все равно ему бы надо сперва кем-нибудь стать, а не жениться очертя голову. Вы только поглядите на молодого Рибера Карлсена — совсем высоко поднялся, уже стоял в нашей церкви при полном облачении и читал проповедь. Абель ничего не доводит до конца, все меняет и меняет. Интересно, чем он займется, когда приедет сюда со своей мадам? Не машинист, не моряк, корабля ему не получить…

Робертсен осовел, он сидит и зевает:

— Ничего, он еще молодой.

Бродерсен благодарит и хочет уйти.

Мимо окна проезжает целая процессия — ландо, запряженные парой лошадей, — свадебный кортеж. Это что ж такое? Дамы бросаются к окну и восклицают, перебивая друг друга:

— Это Ольга, она сегодня обвенчалась! Ты только погляди, она нарочно поехала обратно другой дорогой, мимо нас, чтоб весь город мог полюбоваться.

Бродерсен словно издалека:

— Ольга?

— Аптекарева Ольга! Она такая своенравная, с тех пор как умерла ее мать, на нее управы нет. Ты только подумай, сначала она обручилась с Рибером Карлсеном, который стал пастором, а потом порвала с ним, когда его направили в Финмарк. Нет, туда Ольга ехать не пожелала! Потом она обручилась с молодым Клеменсом, сыном нотариуса, но он звезд с неба не хватает…

Старый Бродерсен трюхает к дому. Он возмущен Абелем, но его утешает, что он сберег крону на обед. По пути он заходит к своему бакалейщику за провизией и спичками, но его разморило от горохового супа и тянет домой вздремнуть после сытной еды.

— А в городе у нас свадьба, — говорит старый бакалейщик.