У деревьев были крупные листья — по пять на одном корешке. Их края уже задела сентябрьская желтизна. Среди листьев качались колючие зелёные шарики.

Деревья назывались «каштаны». Шарики тоже назывались «каштаны». Если с шарика содрать колючую кожуру, под ней окажется ядро — твёрдое, как деревяшка. Это и есть по-настоящему каштан. Говорят, их как-то жарят и едят. Спросить надо бабу Веру…

Крупный шарик с длинными шипами словно услыхал Славкины мысли. Он лопнул у Славки на глазах, и лаковый коричневый орех запрыгал по ракушечным плитам: лови меня и жарь.

Славка даже ойкнул. Потом засмеялся и кинулся за каштаном.

И запнулся. За край каменной плиты.

Недаром говорят, что запинаться левой ногой — к несчастью. Славка грохнулся так, что, кажется, звон пошёл над улицей. И не только грохнулся, а ещё проехался по ракушечнику. Сумка улетела вперёд, из неё выкатился пакет с солью.

Славка полежал, приходя в себя. Поднялся, постанывая. Боль раскатывалась по нему колючими тяжёлыми клубками. Славке показалось, что они похожи на неочищенные каштаны, только не на зелёные, а на багрово-красные. Славка рукавом вытер глаза, подобрал и уложил соль. Потом присел на краешек тротуара, прислушался, где и что особенно болит.

Сильнее всего болела левая нога. Но хуже было другое: штанина оказалась распластанной от калена до самого низа. Видимо, зацепилась за острый угол плиты. На ноге Славка увидел длинную кровавую царапину.

Но царапина — что? Заживёт. А брюки…

«Ой, мамочка…» — сокрушённо подумал Славка.

И словно эхо отозвалось на улице:

— Ой, мамочка, не надо! Больше не буду! Пустите!

Славку будто прижало к тротуару. Издалека, из давних недобрых времён, прилетел эти крик.

— Ой, мамочка, не надо! Больно!

Да что же это? Неужели здесь может быть такое?!

Славка вскочил.

На другой стороне улицы крепкая женщина в розовом брючном костюме вела за ухо толстого мальчишку лет девяти. Он неуклюже пританцовывал на ходу и верещал.

Собственная боль придала Славке смелости. Он бросился через дорогу. Порванная штанина захлопала по ноге.

— Вы что! — закричал Славка. — Не надо!

Женщина остановилась и отпустила мальчишку. Он отскочил к забору и взялся за ухо. Женщина повернулась к Славке.

— Чего не надо? Ты откуда такой заступник?

Славка почувствовал, как вся его решимость испаряется. Но сказал:

— Ему же больно…

Женщина визгливо крикнула:

— Больно?! Ещё не так надо! Ещё штаны снять да хворостиной!..

Славку снова толкнула злость. Он вспомнил мать Юрки Зырянова. И сказал сипловато, но храбро:

— Это никто не имеет права, даже родители. За это можно и в милицию…

Он вдруг увидел, что глаза у женщины налились слезами.

— Да? — сказала она тонким голосом. — В милицию? — И неожиданно

заплакала, шумно хлюпая носом и фыркая. — А если у него рук-ног не останется, тогда в какую милицию? Кого поведут?

Славка совсем растерялся. Он готов был, что она заругается, даже стукнуть попробует, а тут — вон что.

— Легко грозить-то! — причитала тётка. — Все заступники, все храбрые. Вам всё игрушки, а матерям да отцам потом слёзы на всю жизнь!

Качая высокой крашеной причёской, она пошла от Славки, но потом обернулась и плачущим голосом закричала с новой силой:

— От Андрюшки Илюхина что осталось? Матери и посмотреть не дали! Гроб заколотили, а что там, никто не знает! А вам что в лоб, что по лбу!.. Обожди, матери всё равно скажу! Она тебе покажет, как патроны ковырять! Она тебе ремнём поковыряет!

Последние слова были уже не для Славки, а для толстого мальчишки. Прокричав их, женщина ещё раз громко шмыгнула носом и зашагала вдоль забора. Скрылась в ближней калитке.

Славка проводил её взглядом и посмотрел на мальчишку. Тот всё ещё держался за ухо. Лицо у него оставалось злым, но на Славку он глянул виновато и смущённо. Это был толстый неуклюжий мальчишка, но глаза у него были хорошие: большие, тёмно-коричневые. Славка их разглядел, хотя уже наползали сумерки. В глазах у мальчишки всё ещё блестели слёзы.

Славка хмуро спросил:

— Что за патрон ты расковыривал? Голова-то у тебя есть?

— Да он пустой же, — отозвался мальчишка. — Ржавая гильза от зенитки, я её в Сухой балке нашёл. Ничего я не расковыривал, а только чистил. Хотел из неё автомат сделать…

— Бывает, что гильза пустая, а капсюль в ней целый. В нём гремучая ртуть, — сказал Славка. — Она может сто лет лежать, а потом взрывается от одного чиха. Я это… в книжке про сапёров читал.

— Там капсюль выстреленный, — возразил мальчишка. — В нём ямка… Я чистить начал, а эта дура как подскочит! Прямо на улице… Гильзу куда-то кинула, а меня за ухо…

— Наверно, она не со зла, — сказал Славка. — Просто перепугалась. Вон, даже заплакала…

— А она всегда такая, то ругается, то ревёт. Я её давно знаю, это наша соседка.

— Я сперва думал, что это твоя мама…

— Ты что! — возмущённо сказал мальчишка. — Мама никогда не дерётся… Откуда ты взял, что это мама моя?

— Ну… ты же сам кричал: «Мамочка!»

Мальчишка вздохнул и со взрослой серьёзностью ответил: — Что же ещё кричать, если больно…

Они помолчали.

— У тебя брючина порвалась, — неловко сказал мальчишка.

Будто Славка сам не знал!

Мальчишка вдруг, предложил: — Хочешь, пойдём ко мне? Мама зашьёт.

— Нет уж, — вздохнул Славка. — У меня своя мама есть.

И, хромая, он зашагал домой, хотя свидание с мамой на этот раз не обещало ему радости.

Когда Славка вернулся, бабы Веры не было дома: видимо, ушла к соседям. А мама была. И конечно, нервничала. Она спросила, где Славка изволил болтаться столько времени.

Славка шагнул на свет и с сокрушённым видом встал посреди комнаты: чтобы мама сразу увидела порванную штанину.

Мама сказала неприятным голосом: — Миленький сюрпризик.

— Я же не нарочно, — буркнул Славка.

— Если человек спокойно идёт по улице, брюки у него не рвутся.

— Я запнулся.

— Ты выгладишь так, будто не запнулся, а побывал в хорошей свалке. И дышишь, как после драки.

— Потому что… Там к мальчишке приставали…

Мама посмотрела недоверчиво:

— И ты полез заступаться?

— Что же было делать, — скромно сказал Славка. Он сразу почувствовал, что вопрос о брюках теряет опасную остроту.

— И сколько их было, этих… обидчиков?

Славка смутился.

— Одна… К нему соседка привязалась, такая здоровая тётка. Он кричит на всю улицу, а она… за ухо тащит.

Мама слегка встревожилась:

— Но, надеюсь, ты не грубил этой женщине

Славка дипломатично пожал плечами. — Она его отпустила и ушла куда-то…

Мама покачала головой.

— Никогда не думала, что ты способен вмешиваться в уличные скандалы. У тебя переменился характер… Жаль.

— Что жаль? Значит, пускай уши отрывает? — Я не про то. Жаль, что я не знала заранее. Купила бы не только рубашку, но и брюки. Хотя, конечно, денег в обрез…

— Разве нельзя зашить эти?

Мама нагнулась.

— Ну где же… Если бы по шву, а то вон как разодрал. Да и машинка у Веры Анатольевны не работает… А это что? Та-ак. — Она увидела царапину.

— Чепуха, — поспешно сказал Славка.

— Открой тумбочку, принеси йод.

— Ну, мама…

— Стыд какой! В пятом классе, а боится йода, как детсадовский ребёнок.

— Лучше уж зелёнкой, она не так щиплет.

— Йод испарится, а зелёнка липучая и долго не смывается. Или ваше сиятельство намерено ходить размалёванным на потеху публике?

У Славки тоскливо засосало под желудком. Горестно вздыхая, Славка по плечи забрался в самые недра тумбочки. Маму он понял сразу.

Мама каждый день спрашивала, почему он жарится в шерстяных брюках и не хочет носить шорты. Лёгкая одежда — это так эстетично и полезно для здоровья!

— Не понимаю твоего упрямства, — огорчалась она. — Ходят же в шортах твои одноклассники.

— Всего три человека…

— Я уверена, что они — самые умные. Почему тебе не быть четвёртым?