— А после работы?

— Он охотно разговаривал с предводителями еврейской общины.

— О чем они говорили?

— Мы гордый и недоверчивый народ… Иногда мы предпринимаем робкие попытки получения независимости. В глазах восторженного меньшинства Моисей представлялся организатором одной из них. С окончанием строительства Пи-Рамзеса эта безумная идея была быстро забыта.

— Один из рабочих, находящихся под твоим «покровительством», рассказал мне о визите к Моисею любопытного человека. Они долго общались наедине в комнате Моисея.

— Это правда… Никто не знал этого человека. Поговаривали, что он архитектор, прибывший с юга. Он вроде бы должен был давать Моисею какие-то технические советы, но его ни разу не видели на стройке.

— Опиши мне его.

— Примерно лет шестидесяти, высокий, худой, с лицом хищной птицы, выдающимся вперед носом, высокие скулы… очень тонкие губы и твердый подбородок.

— Во что он был одет?

— В обыкновенную тунику… Настоящий архитектор был бы одет получше. Казалось, этот человек старался быть незаметным, он говорил только с Моисеем.

— Еврей?

— Наверняка нет.

— Сколько раз он приезжал в Пи-Рамзес?

— По крайней мере раза два.

— После исчезновения Моисея его кто-нибудь видел?

— Нет.

Страдающий от жажды Серраманна опустошил амфору сладкого пива.

— Надеюсь, ты ничего не скрыл, Абнер. В противном случае мои нервы сдадут, и я выйду из себя.

— Я вам все рассказал об этом человеке!

— Я не требую от тебя стать честным человеком, для этого с твоей стороны потребуется слишком много усилий. Но постарайся по крайней мере, чтобы о тебе больше не было слышно.

— Не хотите ли… забрать с собой несколько амфор, похожих на ту, что вы только что выпили?

Серраманна сжал нос еврея между большим и указательным пальцами.

— А не оторвать ли мне твой нос в наказание?

Боль была такая острая, что Абнер потерял сознание.

Серраманна пожал плечами, вышел из дома и пошел ко дворцу, полностью погруженный в свои мысли.

Его расследование пролило свет на многое.

Моисей готовил заговор. Он рассчитывал встать во главе группы евреев, несомненно, чтобы потребовать новых привилегий для своего народа и, может быть, создания отдельного города в Дельте. А если тот таинственный человек был иноземцем, пришедшим к евреям с предложениями извне? В этом случае Моисей мог быть виновным в государственной измене.

Рамзес никогда не захочет и слышать о таких выводах. Перед тем, как их высказать и предостеречь Фараона от того, кого он считал своим другом, Серраманна надо было добыть доказательства.

Сард положил голову на плаху.

Красавица Изэт, вторая жена Рамзеса и мать его сына Ка, имела роскошные покои на территории дворца в Пи-Рамзесе. И хотя ее отношения с Нефертари не омрачала никакая тень, она предпочитала жить в Мемфисе. Изэт искала забвения в светских приемах, на которых все восхищались ее красотой.

С зелеными глазами, маленьким прямым носом и тонкими губами, грациозная, жизнерадостная и игривая, Красавица Изэт была обречена на роскошное, но пустое существование. Несмотря на свою молодость, она жила одними воспоминаниями. Когда-то она была первой любовницей Рамзеса и безумно любила его, теперь продолжала любить с той же страстностью, но уже без желания бороться, чтобы снова покорить его. Иногда она начинала ненавидеть этого властелина, которого боги наделили всеми своими дарами. Не владел ли он также умением соблазнить ее, тогда как сердце его принадлежало Нефертари?

Если бы, по крайней мере, Великая Супруга Фараона была уродлива, глупа и отвратительна… Но Красавица Изэт отдавала должное ее очарованию и блеску, признавая исключительным существом, под стать Рамзесу.

«Какая странная судьба, — думала молодая женщина, — видеть любимого мужчину в объятиях другой и допускать, что эта жестокая ситуация правильна и справедлива.»

Если бы Рамзес вернулся, Красавица Изэт ни в чем не упрекнула бы его. Она отдавалась бы любимому с тем же ослеплением, что и во время их первого соединения в тростниковой хижине, затерянной в полях. Был бы он пастухом или рыбаком, все равно необыкновенно сильное желание привело бы ее к нему.

Изэт не испытывала никакого желания властвовать. Она была не способна взять на себя обязанности правительницы Египта и взвалить на свои плечи ту ношу, что так утомляла Нефертари. Ей были совсем не знакомы зависть и ревность. Красавица Изэт благодарила небесные силы, давшие ей несравненное счастье: любить Рамзеса.

Этот летний день был счастливым.

Красавица Изэт играла с девятилетним Ка и дочерью Нефертари, Меритамон, четырехлетие которой должны были вскоре отпраздновать. Дети прекрасно ладили между собой. Ка не утратил страсти к чтению и письму. Он учил сестру писать иероглифы и помогал ей, когда она сомневалась. Сегодня урок посвящали рисованию птиц, требовавшему ловкости и точности.

— Идите искупайтесь, вода восхитительна.

— Я предпочитаю заниматься, — ответил Ка.

— Но и плавать ты должен уметь.

— Это меня не интересует.

— Может, твоя сестра хочет отдохнуть.

Дочь Рамзеса и Нефертари была так же прелестна, как и ее мать. Девочка колебалась из боязни не угодить Ка или его матери. Она любила плавать, но не хотела противоречить Ка, знавшему столько тайн!

— Ты позволишь мне пойти в воду? — тревожно спросила она брата.

Ка задумался.

— Хорошо, но не задерживайся. Ты еще должна переделать рисунок птенца перепелки; голова получилась недостаточно закругленной.

Меритамон побежала к Красавице Изэт, которая была счастлива тем, что Нефертари оказала ей доверие и позволила принимать участие в воспитании девочки.

Молодая женщина и девочка скользнули в прохладную чистую воду бассейна, находившегося в тени смоковницы. Да, этот день, действительно, был счастливым.

Жара в Мемфисе становилась удушливой. Дул северный ветер, и его обжигающие порывы иссушали людей и животных, было трудно дышать. Между крышами домов были натянуты тенты из плотной материи, дающие тень на улочках. Продающие воду прямо и не знали, что делать.

В своем комфортабельном доме маг Офир не страдал от сильной летней жары. Отверстия, проделанные в стенах под потолком, создавали движение воздуха. Место было тихим, спокойным и благоприятствовало сосредоточенности, необходимой для исполнения колдовских приемов.

Офир чувствовал необыкновенное возбуждение. Обычно ливиец занимался своей наукой с некоторой холодностью, почти безразличием. Но он никогда еще не брался за такую трудную работу, и размах дела будоражил его ум. Он, сын советника бывшего Фараона Эхнатона, совершал акт мести.

Именитый гость, Шенар, старший брат Рамзеса и верховный сановник, прибыл после полудня, когда улицы города как большие, так и маленькие, были пустынны. Шенар позаботился о том, чтобы приехать в колеснице, принадлежащей его союзнику Меба. Немой возница правил лошадьми.

Маг с почтением приветствовал Шенара. Последний, как и во время их предыдущей встречи, испытывал беспокойство. Ливиец с профилем хищной птицы обладал леденящим душу взглядом. Темно-зеленые глаза, выдающийся вперед нос, очень тонкие губы делали его больше похожим на демона, чем на человека. Однако его голос и манеры носили отпечатки мягкости. И время от времени можно было подумать, что разговариваешь со старым жрецом, чьи речи действуют умиротворяюще.

— К чему это приглашение, Офир? Мне вовсе не нравятся такого рода поступки.

— Я позвал вас, так как продолжил работу над нашим делом, господин. Вы не будете разочарованы.

— Я надеюсь на это для вашего же блага.

— Не угодно ли следовать за мной… Эти дамы ждут нас.

Шенар подарил это жилище магу, чтобы тот мог заниматься своим колдовством в полном спокойствии. Таким образом, Офир содействовал завоеванию Шенаром власти. Конечно, старший брат Рамзеса принял все меры предосторожности и снял дом на имя своей сестры Долент. Можно было найти сколько угодно ценных и удобных союзников… Аша, друг детства Рамзеса и гениальный заговорщик. Сирийский торговец Райя, ловкий хеттский шпион. А теперь еще и этот Офир, с которым его познакомил наивный Меба, бывший верховный сановник. Шенар занял его место и внушил Меба, что Рамзес отстранил его от дел. Шенар опасался странного и опасного мира, который представлял Офир, но не пренебрегал возможностями злых сил.