Мы расхохотались: бежали спасать курицу, а пришлось спасать пса.

Ай да курочка!

Храброй стала, когда пришлось защищать цыплят!

Была у меня кошка Мурка — серенькая шкурка.

Очень она меня любила.

По утрам собираюсь я в школу, а она вскочит ко мне на плечо и мурлычет на ухо: «Хор-роший, хор-роший…»

Я знал, что это по дружбе. И ничуть не зазнавался.

Однажды я сильно захворал. Целый месяц был в больнице. Потом меня привезли домой и еще в постель уложили. Мурке разок меня показали и больше в комнату ее не пускали, чтоб на постель грязи со двора не занесла.

Она караулила под дверьми, но ее отталкивали и перед носом захлопывали дверь.

И вот слышу раз: кто-то лезет со двора в форточку. Смотрю — Мурка. И в зубах несет мышку. Подошла, положила мышку ко мне на одеяло, а сама мурлычет, точно угощает:

«Попр-равляйся поскор-рей… Я тебя по-кор-рмлю…»

— Что ты, Мурка! Я не ем мышей, — засмеялся я. — Убери эту гадость!

Мурка взяла мышку и убежала.

Но через полчаса вижу: лезет Мурка снова и тащит большую крысу. Я даже руками замахал и закричал нарочно сердитым голосом:

— Уходи отсюда! Убирайся со своей крысой!

Мурка посмотрела, посмотрела на меня, осторожно повернулась и спрыгнула назад во двор. А я задремал…

Вдруг что-то влажное ткнулось мне в щеку. Открываю глаза и вижу: лежит на подушке птичка. А Мурка сидит рядом на одеяле, смотрит на меня, как будто говорит: «Ты не захотел мышку, ты не захотел крысу — я поймала тебе птичку. Уж вкуснее этого не бывает!»

Я расхохотался, погладил Мурку, а птичку спрятал в коробочку из-под лекарства.

Летом встречался я в Крыму с испанскими ребятами. Сидели мы как-то в тени тополей у моря и беседовали. И вот что рассказал мне один пионер про своего старшего брата Пабло.

Было тогда Пабло лет десять.

Отец их долго оставался без работы. Им совсем нечего было есть. Весной удалось отцу наняться к богачу-садоводу. Нужно было обрезать густые ветви на тополях, которые заслоняли солнце от фруктового сада.

Это — опасная работа. Не всякий за нее возьмется. Тополя — высоченные. Стволы у них прямые, толстые — не обхватишь. А сучья — длинные, тонкие, по всему стволу вверх растут.

И забираться нужно на самую верхушку, оттуда и начинать: над головой ветки срубать, а за нижние держаться и так постепенно спускаться. А когда ветки будут обрублены, то уж по гладкому стволу не полезешь.

Тополя росли в ряд вдоль забора. Целую неделю работал отец Пабло, да вдруг рассек топором руку. Остался необрубленным только один крайний тополь.

А богач-хозяин денег не отдает. Сперва, говорит, закончи всю работу.

Тогда Пабло сказал отцу:

— Я за тебя кончу работу.

Взял топор и залез на тополь. С такой высоты отец на земле казался ему совсем маленьким. Дома — точно игрушечные. А коровы в поле — не больше мышей. Ветром сильно раскачивало верхушку тополя. Пабло прижался к стволу и стал срубать сучья.

Вдруг тяжелый топор выскользнул у него из рук. Хотел Пабло поймать его на лету, да сорвался и полетел вниз головой…

Отец закричал и в ужасе закрыл глаза.

Пабло летел вниз сквозь ветви, которые — с треском ломались под ним. Он не растерялся: загреб наудачу руками и прижал попавшиеся сучья к груди — и так задержался.

Но тонкие сучья не выдержали его тяжести, перегнулись и обломились. Пабло сорвался опять. Прямо лицом больно наткнулся он на ветку пониже, но тотчас обхватил ее.

Длинная ветка далеко отклонилась от ствола. Пабло держался за самый конец. Он повис высоко в воздухе. Отец, бледный как скатерть, в ужасе смотрел на него.

— Не бойся, папа! — крикнул Пабло.

А ветка все больше перегибалась в дугу и стала уж трещать.

Пабло стал осторожно раскачиваться, как на качелях, и вдруг ловко уцепился ногами за ствол, выпустил свою ветку и схватился за толстый сук.

— Теперь уж не страшно! — веселым голосом воскликнул он и спустился на землю за топором. Отец никак не хотел пускать его второй раз. А Пабло поцеловал отца и тотчас снова залез на тополь. И обрубил все ветки.

— А где же теперь Пабло? — спросил я мальчика.

— Теперь он летчик. На фронте сражается с фашистами, и про него говорят, что он ничего не боится.

Это было во время гражданской войны.

Красный партизан Михо нашел в горах орленка с перебитым крылом Подобрал его Михо, вылечил и выкормил Вырос орленок в огромного орла-беркута. Михо назвал его «Раши», что значит стремительный.

Беркуты — это самые сильные из орлов. Они не боятся вступать в бой даже с волками.

Раши часто охотился на крупных козлят-джайранов и возвращался с добычей на свист своего хозяина.

Товарищи Михо, красные партизаны, не раз угощались свежей дичью.

Все любили Раши. А он любил своего Михо.

Иногда кто-нибудь в шутку повалит Михо на землю. А Михо свистнет на помощь орла. И Раши налетал на обидчика, да так, что тому поневоле приходилось выпустить Михо.

Однажды ушел Михо в разведку. В узком ущелье он неожиданно столкнулся с конным отрядом белогвардейцев. Враги ранили его и схватили. Один белый привязал Михо к седлу перед собой и поскакал по дороге в штаб. Офицеры в штабе допросят партизана, где скрывается отряд. Но ничего не скажет белякам Михо. И еще не было случая, чтобы белогвардейцы оставили живым пленного красного партизана.

— Прощайте, товарищи, и вы, родные горы, прощай, солнышко, — шептал Михо.

А белый гнал лошадь, торопился.

Вдруг знакомая тень бесшумно мелькнула над головой. Михо тихо свистнул. Как молния, налетел Раши на белого и так клюнул его, что тот свалился с седла.

Лошадь рванулась, понесла и ускакала с привязанным к седлу Михо.

Белый остался далеко позади, за выступом горы. Слышно было, как он громко кричал.

Михо видел, как его орел поднялся высоко над скалой.

— Спасибо, Раши, спасибо, друг, — шептал Михо.

Вдруг раздался выстрел.

И, подстреленный белым, орел перевернулся в воздухе и с жалобным криком упал далеко вниз, в глубокое ущелье.

Михо выпутал руки, развязался, пересел в седло и по горным тропам грустный вернулся к своим товарищам.

Я плыл в лодочке по реке. Поглядел на небо и вижу: летят на юг гуси, а вдали показался самолет.

Вдруг два ястреба стремглав поднялись из леса, отбили от косяка одного гуся и стали его терзать.

Один снизу налетел, а другой сверху гуся клевал.

— Эх, пропал гусь! — невольно вскрикнул я. — Вот был бы я на самолете, я бы показал ястребам!

И тут самолет вдруг повернул на птиц.

Должно быть, летчик тоже заметил гуся и пожалел его.

Ястребы мгновенно разлетелись в разные стороны. А гусь в страхе ринулся вниз и спрятался в камышах.

Мне стало смешно. Самолет спас гуся. А гусь-то, должно быть, подумал, что еще один враг, страшней ястребов, тоже хотел напасть на него.

Я давно мечтал стать охотником. Да только не было у меня ружья… Но я каждую неделю ходил в тир учиться стрелять.

И вдруг в школе премируют меня ружьем и всем охотничьим снаряжением.

За отличную учебу.

На всем свете в этот день, наверно, не было школьника счастливее меня.

И вот, дождавшись осени, когда разрешают стрелять дичь, отправился я на свою первую охоту.