Зазвенел звонок в прихожей, и стоило ему открыть дверь, как Канамото тут же протянул записку:

— Вот, пожалуйста, собери всё это.

Подросток бросился по лестнице наверх, в комнату сестры, там он нашёл большую чёрную дорожную сумку фирмы «Прада», которая значилась в записке, и, вытащив из ящиков комода пижамы и бельё, собрав с туалетного столика расчёску, заколки, резинки, косметические салфетки, сложил всё, что отыскалось, в сумку. В ванной он взял зубную щётку, пасту, стаканчик, мыло, лосьон, крем, ватные тампоны, шапочку для душа, ковшик, два маленьких полотенца и одно банное и, набив этим сумку, ещё раз сверился с запиской.

Когда он спустился в прихожую, голова Коки уже лежала на коленях у Канамото, а правая рука тянулась к щеке и поглаживала остатки щетины, время от времени брат тихонько прыскал от смеха. Почти что всем необычная привязчивость Коки была неприятна, но Канамото держался совершенно естественно.

— Вместе пойдём, да? Давай вместе пойдём! — Коки вскочил и, продев обе руки Канамото подмышки, изо всех сил пытался поднять его со стула.

Канамото это ничуть не беспокоило, щенячья возня Коки напоминала ему игры подростка, когда тот был в возрасте четырёх или пяти лет. Не сведущий в болезни Коки, Канамото признавал в нём умственную отсталость, но считал, что любой человек станет таким, если у него отнять своекорыстие, но зато придать побольше общительности. Не зная даже, что эту болезнь ещё называют «синдром лица эльфа», Канамото верно подметил кроткий нрав Коки, являющийся одним из проявлений синдрома Вильямса.

— Вот карта, чтобы найти больницу. Телефон там тоже есть. В школу к ней, наверное, пусть лучше отец сообщит. Врачебное заключение имеется. — Канамото достал из внутреннего кармана своего льняного пиджака пару листков бумаги.

— А плата за лечение?

— Ну, я узнаю… Наверное, можно попросить их сделать полный расчёт при выписке из больницы.

— Вот двести тысяч, деньги на такси и прочее возьмёшь из них. — Подросток протянул Канамото коричневый конверт с деньгами.

Канамото опустил глаза на конверт и скривил губы:

— Принято, спасибо.

Он сунул конверт во внутренний карман. Подросток впервые в жизни видел Канамото при галстуке, и в глубине души он принял решение когда-нибудь назначить Канамото своим ближайшим поверенным, чтобы поручать ему особо секретные операции.

Через несколько минут после того, как они вышли на прогулку, ветер и солнце сделали своё дело — облака расползлись, открылось голубое небо. Мощённая булыжниками дорога под уклон была затенена ветвями деревьев, тянущимися из усадеб по обеим сторонам, но там и тут на ней всё же лежали солнечные пятна. Впереди, шатаясь из стороны в сторону, несобранной походкой шёл Коки, с его маленькой головкой на длинной шее и покатыми плечами, за ним следовали подросток и Канамото. Иногда Коки замедлял шаг и оборачивался, улыбаясь младенческой улыбкой в ожидании, когда двое приблизятся на расстояние вытянутой руки, тогда он бросался навстречу и повисал на шее у Канамото. Пройдя несколько метров, держа его за руку, Коки снова отрывался и забегал вперёд.

— Не знаю, как и сказать, но такого человека я первый раз встречаю… Прямо как ангел, в глазах-то звёзды! — В голосе Канамото звучало искреннее восхищение, словно он и в самом деле увидел чудо — по звёздочке в каждом глазу у Коки.

Когда они прошли весь склон Дзидзо до самого низа и углубились в торговый квартал Исикава, Канамото переложил сумку «Прада» из одной руки в другую и проронил:

— Лучше бы скрыть от отца, что это я отвёз Михо в больницу. История неприятная, вряд ли ему хочется, чтобы о ней знали посторонние.

— А вдруг тебя полицейские остановят — мол, сумку украл? — Подросток весело и по-мальчишески звонко рассмеялся.

Канамото улыбнулся, нарочно повесил сумку на плечо так, чтобы она была у всех на виду, и, улучив момент, чтобы этого не заметил удалившийся вперёд Коки, скрылся в боковой улочке.

Коки, опередивший их метров на пятьдесят, повесил голову и с погасшей улыбкой поджидал подростка:

— А Канамото?

— Пошёл в больницу отнести вещи для Михо.

— Так он ещё придёт? — Шея Коки распрямилась.

— Придёт!

Коки остановился перед витриной магазина импортной мебели, где был муляж стены из необожжённого кирпича. На фоне стены стояло огромное деревянное кресло-качалка, в нём мог бы уместиться великан. Светло-зелёная краска местами отставала и была похожа на облупленную от долгого пребывания на солнце кожу. Это кресло напоминало такое же дедовское, в котором он любил сидеть, пока ещё был жив. Когда дед уходил из дома, Коки с подростком наперегонки бежали к креслу, чтобы мать их покачала.

— Помнишь?

— Дедушкино кресло.

Подросток потерял к креслу интерес, когда ему не исполнилось и пяти лет, а Коки так и продолжал на нём играть. Ни горка, ни качели не были ему позволены, поэтому дедовское кресло-качалка было для него всё равно что детская площадка в парке. После смерти деда кресло как-то незаметно исчезло из дома.

— Хочешь?

— Хочу! — закивал Коки, улыбаясь.

— Сейчас у меня денег нет, а потом куплю, и они привезут его нам домой.

Коки выставил неправдоподобно крошечный согнутый мизинец, поэтому подростку пришлось сцепиться с ним мизинцами и потрясти.

Только они отошли от мебельного, как на этот раз Коки притянуло к игрушечному магазину, который был всего через три дома. Прилепив растопыренные, точно лягушачьи лапки, ладони к витринному стеклу, он засмеялся, заметив отражение лица подростка, однако тот посторонился и вышел за рамку витрины, словно уклоняясь от памятного снимка.

Коки зашёл в магазин, где то и дело вертел шеей и брал в руки приглянувшиеся вещи, наслаждаясь их весом и фактурой. Там были куколки — виниловые Белоснежка и семь гномов, которые надевались на руку, мягкий пушистый заяц, который жалобно плакал, если надавить на живот, жёлтая спортивная машинка, носившаяся небольшими кругами, патрульный автомобиль, в котором сидела женщина-полицейский, танцующий скелет из тоненьких, точно проволока, трубочек. Протянув обе руки, Коки взял покрытую слоем серебра музыкальную шкатулку и, обернувшись на брата, заглянул ему в лицо:

— Её сделали в дальних странах?

Подросток взял шкатулку из рук Коки, перевернул и прочёл вырезанные на основании маленькие буковки.

— Франция.

— Франция дальше, чем Америка?

— Дальше, наверное, — не задумываясь ответил подросток и, повернув ключик до упора, открыл крышку.

Коки, зажмурившись, вслушивался в мелодию, а когда пружинки, а вместе с ними и звуки, ослабели, открыл глаза.

— Странно звучит, но приятно, правда? — заулыбался он.

В каком-то журнале подросток, помнится, прочёл статью о том, что среди влюблённых распространилась мода дарить музыкальные шкатулки с записанной по выбору мелодией.

— Знаешь, можно сделать, чтобы то, что ты играешь на фортепиано, звучало в шкатулке.

— Не может быть! Ещё на диск можно перенести, а в шкатулку не выйдет.

— Говорю тебе, можно! Надо только записать то, что братец Коки играет, и тогда хоть в шкатулку… — Подростка увлекла эта идея.

Коки ещё раз повернул ключик. Широкий лоб наморщился, далеко расставленные глаза распахнулись, рельефные губы и острый подбородок подались вперёд. Держа на ладони шкатулку, он смотрел на неё сверху вниз.

— Всё-таки странно звучит, мне её не надо…

Мелодия на ладони у Коки оборвалась на половине фразы.

До трёх лет сон у Коки был нерегулярный: только подумают, что он заснул, как опять плач. Он плакал целыми днями, измучив свою мать Мики. Её гоняли по больницам, пока наконец, после осмотра в университетской клинике, у него не определили высокий уровень содержания кальция в крови и повышенное давление, что означало наследственное нарушение обмена кальция. Врачи объявили, что, кроме регулярных анализов крови, никакого лечения предложить не могут. Окончательный вердикт был таков: «Задержка в развитии. Будем наблюдать».