— Кадзуки, молчание — это трусость, — произнёс Коки своим дребезжащим металлическим голосом.

Подросток хватал ртом большие глотки воздуха, но выдохнуть никак не получалось, так он несколько раз вдыхал без выдоха, пока не онемели пальцы ног и рук, онемение потекло даже в голову, и тут уж подростка охватила паника, но он всё равно продолжал втягивать в себя воздух.

— Парень, ты в порядке? — Канамото заглянул ему в лицо, потому что худая грудь поднималась и опускалась резкими рывками.

Сжав зубы, подросток задержал дыхание и с красным от спазма в горле лицом произнёс, повернувшись к Коки:

— Пусть переночует.

— Нет, не пусть, — тихо сказал старик.

— Я так прошу тебя, позволь ей! Мы никому не доставим хлопот. Только сегодня! Очень прошу, ведь всего один разок, можно? — горячо настаивал подросток.

— Ну, раз ты так говоришь, ладно, но чтобы привёз её завтра в «Золотой терем».

— Ну что, братик Коки, ты рад? Здорово, да? Ну-ка, скажи — здорово? — Подросток обеими руками взъерошил брату волосы.

— Кадзуки сделал здорово.

— Значит, не трус?

— Не трус. — Коки схватил руку подростка и потёр ею свою щёку.

Не успел Коки сбросить обувь, как тут же схватил за руку подростка и Тихиро и потянул их за собой в поисках укромного места, куда не доносились звуки грома и где не было вспышек молнии. Открыв двери в ванную комнату, он вместе с Тихиро влез в ванну и уселся на корточки:

— Здесь током не ударит и от дождя можно спрятаться. — Вдохнув поглубже, он двумя руками взялся за бока Тихиро, приподнял её и, умостив её зад себе на колени, тихонько прыснул.

«Ошпарить их сейчас горячим душем, так наверняка заскулили бы, словно собачонки, и больше друг к другу не льнули», — подумал подросток, которого охватила какая-то странная холодная насмешливость. Но вдруг он вспомнил, как когда-то они втроём, с братом и сестрой, запирались и играли в сауне, и насмешка застряла у него в горле. Придумывать игру было обязанностью подростка, и обычно это было крушение в тоннеле, или оползень в горах, или какая-нибудь похожая ситуация, и как будто бы они, запертые в темноте, ждали спасения. Во тьме они жаловались друг другу, друг друга утешали, а тот, кто больше не мог высидеть в духоте, выбегал с криком: «Сдаюсь!» — и считался проигравшим, таковы были простые правила этой игры. Самой первой сдавалась сестра, а они с братом, бывало, и по часу сидели в темноте.

Подросток вдруг осознал, что несносная вонь — это запах, исходящий от тела Тихиро, и открыл дверь. Дождь и гроза, кажется, прекратились.

— Гроза кончилась!

— Кадзуки, закрой дверь! — взглянул на него Коки, подняв брови.

Поражённый впервые увиденным на лице брата надменным выражением, подросток заорал на Тихиро:

— Ванну прими! — И отвернулся от обоих.

Когда ещё здорова была старуха из «Золотого терема», Тихиро каждый вечер ходила вместе с ней в баню. Полгода назад старуху парализовало, и раз в неделю старик водил с собой Тихиро, по его просьбе знакомые проститутки мыли ей волосы и тело. Но в течение последних трёх недель, когда старухе становилось всё хуже и хуже, старику и самому было не до бани.

— Сама сумеешь?

— Моются мылом. — Тихиро потупилась.

— Я думаю, будет лучше всего, если я её помою, — заявил Коки.

— Нет, братику Коки нельзя. — Подросток пустил воду в ванну, установив сорокаградусную температуру.

— А если Кадзуки будет мыть — это преступление.

— Не собираюсь я её мыть. Подожди, принесу, во что переодеться.

Подросток, перескакивая через ступеньки, взбежал по лестнице и бросился в комнату Михо. Открыв ящик комода, он вытащил пижаму и бельё, вернулся в ванную и, переводя дух, сунул чистую одежду в руки Тихиро:

— Наденешь после ванны.

— Трусы маленькие! — засмеялась Тихиро, растягивая в руках розовые кружевные трусики. Собираясь снять чулки, она задрала подол платья, поэтому подросток подтолкнул брата в спину и они вышли из ванной комнаты.

Прошло минут десять, и подросток начал волноваться. Он зашёл в ванную комнату и через стеклянную дверь, отделяющую умывальник от душевой и ванны, крикнул:

— Моешься?

В ответ не было ни звука. Оттолкнув навострившего уши Коки, он стукнул в дверь:

— Открываю! — И потянул на себя ручку.

Разлёгшаяся в ванне Тихиро как ни в чём не бывало подняла голову. Лоб в прыщиках, пухлые белые щёки, нос плюшкой и моргающие глаза — обычно они смотрели сонно, словно были покрыты тонкой плёнкой.

— Не мылась, значит, — буркнул он.

Тихиро нырнула, надолго скрыв под водой искажённое смехом лицо, так что подросток и Коки уже испугались. Наконец её голова высунулась из воды, и она стала трясти волосами в разные стороны, так что кругом летели брызги. Подросток хмыкнул с досадой, и обернулся к Коки:

— Придётся мыть. Только помоем, это-то можно?

Оба сняли носки, завернули штанины, засучили рукава и вошли в ванну.

Как только Коки намочил полотенце и стал его намыливать, Тихиро тут же вылезла из ванны. Её тело, расплывающееся в облаках пара, словно в солнечном мареве, было наполнено сиянием и упругостью, все его очертания были плавны и округлы. Белое полное тело Тихиро гораздо больше поразило подростка, чем нагие модели из журналов для взрослых. Коки намылил ей спину. Когда он изо всех сил тёр вдоль позвоночника, большие груди колыхались. Обширные ореолы, алые соски, в ложбинке посередине родинка, начинающийся чуть повыше пупка пологий выступ живота, растворяющийся в клубах пара мягкий белый зад. В воображении подросток нажимал подушечкой большого пальца под подбородком Тихиро, и палец растворялся в оставленной на коже вмятинке.

— Коки, это нельзя!

Подросток оттащил за шиворот Коки, который сунулся лицом в грудь Тихиро, но Коки повторил это несколько раз, и всякий раз его приходилось отдирать. Оба совершенно промокли в воде и мыльной пене.

— Впереди сама помоешь, — сказал подросток Тихиро, вручая ей влажное полотенце. Глядя со спины на то, как Тихиро кругами водит полотенцем от груди к низу живота, подросток изумился тому, что она была похожа одновременно и на свинью, и на зрелую женщину в расцвете жизни.

Тихиро набросила на бёдра полотенце и, намылив ладонь, стала мыть между ног, послышались хлюпающие звуки. Широкий лоб Коки блестел так, словно был сделан из пластика, далеко расставленные глаза, казалось, разъехались ещё дальше, рассматривая голое тело Тихиро, — лицо брата напоминало монстра из научно-фантастических фильмов.

— Надо ей ещё пятки помыть! — Коки схватил пятку Тихиро и стал тереть её губкой.

Извиваясь всем телом, Тихиро издала звук, похожий на первый смех младенца.

— Сейчас волосы буду мыть, закрой глаза!

Тихиро плотно сжала губы и зажмурилась. Подросток смочил волосы струёй из душа и щедро полил шампунем, Коки запустил в волосы обе руки и стал тереть.

— Поливаю!

Коки вырвал у подростка шланг и полил голову Тихиро. Волосы заблестели и потекли по спине.

Это плотное, круглое, тугое тело не возьмут ни увечья, ни недуги, в нём глазам была явлена природная сила здорового живого организма, и подросток невольно ощутил в груди чувство, похожее на благоговение. Раньше он думал, что женское тело — это непристойность, это таинственный лес, полный опасностей, но тело Тихиро напоминало картину купальщицы под сияющими солнечными лучами, которую он видел в атласе для начальной школы.

Переодевшийся в белую футболку и шорты подросток под звуки бетховенской «Лунной сонаты», которую исполнял Коки, заказал по телефону пиццу. Через некоторое время в гостиную вошла и уселась на диване Тихиро в красной клетчатой пижаме Михо.

С чувством, будто он наблюдает через стекло жизнь и повадки представителей животного мира, подросток смотрел на Коки и Тихиро, которые, перепачкав рот сыром и кетчупом, стремительно поглощали пиццу и кока-колу. Одновременно с чувством презрения к ним он испытывал и ненависть к себе, поскольку не мог себя заставить протянуть руку к двум последним кускам пиццы. В течение последних трёх дней он не ел ничего по-настоящему питательного и даже вспомнить не смог бы, что и когда он положил в рот, но он мог сдерживать голод усилием воли. А эти двое даже по сторонам не смотрели, только на еду, и, не говоря ни слова, продолжали жевать. Подросток вообще не понимал, зачем нужно есть. Ему не приходилось испытывать удовольствие от еды. Верхние зубы находят на нижние, пища размельчается, перемешивается со слюной, проглатывается, затем снова пережёвывание… Даже не верится, что два-три раза в день нужно повторять эту докучную процедуру. Ну почему надо питаться? Звери запасают энергию, чтобы выжить, но у человека, ограждённого от опасностей, аппетит не знает границ. Чтобы язык испытал вкусовые ощущения, люди поедают самые разные продукты, получая удовольствие от самого процесса. Но им некуда приложить накопленную энергию, и она застаивается в утробах, превращаясь в жир.