- Но что об этом думает Хофре? Он не может не знать...
- Даже если он догадывается, то не посмеет вмешаться. Ему отлично известно, на что я способен, да к тому же он по природе слаб и труслив. Надеюсь, до своего отъезда я еще успею насладиться этой страстной малюткой...
Он улыбнулся, закрыл глаза и вскоре уснул. Я долго лежал неподвижно, размышляя о других секретах, которые Чезаре скрывал от меня. Его тело еще хранило запах Санчии, я представил, как он занимается с ней любовью, и мысленно проклял себя за ревность. Я решил, что поездка в Неаполь равно пойдет на пользу и ему, и мне.
Подготовка к отъезду заняла целую неделю. Было решено, что из Рима Чезаре и Джованни отправятся вместе. Слуги суетились, готовя поклажу и дары, апостольская канцелярия работала круглые сутки; неаполитанские послы обсуждали с его святейшеством условия и церемониал вручения инвеституры. Мне приходилось сбиваться с ног, доставляя письма Чезаре и принося ему ответы - иной раз по десятку за день. Я не виделся с Джованни, хотя искушение было слишком сильным. Оставалось лишь надеяться, что я успею встретиться с ним до того, как он покинет Рим, но время шло, а с ним таяла и надежда. Наконец однажды после обеда Чезаре подозвал меня и вручил три письма.
- Отнеси это моим братьям и кузену, - сказал он. - Ответа можешь не ждать, это только небольшое личное дело, они вольны поступить так, как сочтут нужным.
Я отправился выполнять поручение, чувствуя невольное любопытство. Чего хотел Чезаре от своих братьев? Для начала я отнес письмо кардиналу Хуану Лансоль, племяннику его святейшества, высокомерному человеку средних лет, который жил в небольшом дворце в Трастевере. Он был единственным из всех родственников папы, не любившим роскоши и суеты; в Риме он так и остался строгим испанцем, предпочитавшим книги увеселениям, а размышления праздникам. Пробежав глазами послание Чезаре, он спокойно кивнул и сказал:
- Передай кардиналу Валенсийскому, что я принимаю приглашение.
По его лицу невозможно было догадаться о содержании письма, но я решил, что речь действительно не идет о каком-нибудь важном деле. Кардинал Лансоль был не слишком эмоциональным человеком, но если бы предложение Чезаре возмутило или расстроило его, я бы это заметил. Следующее письмо я отнес Хофре. Князь Сквилачче развлекался, швыряя камешки в воду бассейна в саду. Письмо Чезаре не удивило его. Небрежно сунув сложенный листок за пазуху, он отвернулся от меня и продолжил свое занятие, так и не проронив ни звука. Я внутренне усмехнулся: Хофре в душе оставался ребенком, капризным и избалованным, и сейчас вид у него был такой, словно записка старшего брата была досадной помехой, оторвавшей его от интересного дела.
Оставался еще Джованни. К его покоям я почти бежал, надеясь получить у него объяснения по поводу писем моего господина. Он был в своем кабинете, беседуя с префектом Беневенто и двумя сенаторами, так что мне пришлось подождать в приемной, пока они не закончили и мне не позволили войти. Развернув письмо Чезаре, герцог улыбнулся.
- Всегда приятно получить такое приглашение.
Я вопросительно смотрел на него, и он пояснил:
- Завтра вечером наша матушка приглашает меня, Чезаре, Хофре и Хуана Лансоль на ужин в своем доме. Чезаре пишет, что она просила его собрать нас всех.
- Вы поедете?
- Разумеется! Я очень ее люблю, а разлука предстоит, быть может, долгая. Если бы я мог, то забрал бы ее с собой в Испанию, но она не захочет туда ехать. - Он развел руками и весело посмотрел на меня. - Ну вот, прощальный ужин, а потом...
Я поцеловал его руку.
- Что потом?
- Я вернусь. - Он обнял меня за талию и притянул к себе. - Еще до ночи. И ты будешь ждать меня.
Я застонал, когда он поцеловал меня в губы.
- Я обещаю, - прошептал я. - Мне хотелось бы проститься с вами...
- Да, мой мальчик. Я уже решил для себя все.
- Вы могли бы сделать меня счастливым...
Он легко отстранился. Его глаза лихорадочно блестели, дыхание участилось, щеки пылали.
- Нет, не теперь. Иди, Чезаре ждет. Я обещал тебе, и сдержу слово.
Я почтительно склонил голову, сдерживая слезы радости, и направился к двери.
- Завтра вечером жди меня в моей спальне, - сказал он негромко. - Тебя впустят беспрепятственно.
Мое сердце рвалось от счастья. То, что сказал мне Джованни, было для меня равнозначно признанию в том, что он хотел меня, что его борьба с самим собой закончилась поражением. Я представил себе его несмелые ласки, его восторженные вскрики, его самозабвенную страсть, и желание захлестнуло меня. Завтра, подумал я. Завтра...
Все было готово к отъезду. Следующий день прошел как во сне. Чезаре рано поднялся, лично проверил обозы, поговорил с папским секретарем и церемониймейстером, встретился с его святейшеством. Вернувшись, он приказал мне собрать личные вещи.
- Я хочу проститься с матерью, - сказал он. - Сегодня она ждет меня и братьев на ужин.
- Мне не нужно ехать с тобой?
- Нет, оставайся. Я возьму Никколо и двух охранников.
Я помог ему надеть плащ и подал тяжелую шпагу в ножнах, украшенных серебром.
- Когда ты вернешься?
- Не беспокойся, после полуночи я буду уже здесь. - Он быстро поцеловал меня и вышел в приемную.
Я подошел к окну, выходившему во двор. Слуга как раз выводил оседланного белого жеребца Чезаре; рядом стоял еще один человек, которого я узнал безошибочно. Это был Микелотто.
В плаще, несмотря на теплый день, и при шпаге, убийца небрежно разбрасывал носком сапога камешки, но его взгляд цепко следил за всем вокруг. Когда во дворе появился Чезаре, Микелотто, несомненно, заметил его, однако не подал виду до тех пор, пока кардинал не подошел к нему, и лишь тогда почтительно поклонился. Чезаре тихо сказал ему несколько слов, и он кивнул, затем что-то спросил. На минуту Чезаре задумался, потом сделал красноречивый жест, проведя рукой у шеи, - и меня охватила дрожь. Еще не понимая, в чем дело, я набросил плащ, схватил маску, в которой ходил к Джованни, и помчался во двор. Скрываясь в тени колоннады, я смотрел, как Чезаре уезжает в сопровождении камергера и двух охранников, и ни на мгновение не упускал из виду Микелотто, все еще стоявшего на том же месте, где говорил с кардиналом. Во что бы то ни стало нужно выяснить, что поручил Чезаре своему псу, решил я.
Микелотто неторопливо прошелся по двору, затем направился прямо к тому месту, где я прятался, - во всяком случае, мне так показалось. Я попятился, чтобы он случайно не заметил меня. С этим человеком нельзя было полагаться на защиту маски - он был внимателен к мельчайшим деталям и легко мог узнать меня по осанке, походке, нечаянному жесту. Он прошел в тень портика и остановился в нескольких шагах от меня.
Я нервно облизнул губы: поблизости не было никого, лишь двое слуг в ливреях без гербов разговаривали, стоя у стены. Внезапно они умолкли и исчезли из поля моего зрения. Я прислушался. Шорох шагов эхом отдавался под крышей портика.
- ...на улице, ведущей к мосту у замка Ангела от Новой площади, - услышал я. - Будьте на месте после заката и ждите сигнала. Все должно быть сделано тихо и быстро. Об остальном я позабочусь сам.
- Его сиятельство...
- Тише. Никаких имен. - Микелотто говорил вполголоса, но мне казалось, что каждое слово впечатывается в мою голову ударом молота. - Вам заплатили половину, остальное вы получите, когда работа будет закончена.
Я вжался в колонну.
- У него гнедая лошадь, при нем будут двое или трое слуг. Свидетелей остаться не должно, вам придется об этом позаботиться.
- Но...
- Дело не сложное, так что не набивайте себе цену.
Снова послышались шаги, на этот раз они удалялись. Когда я отнял ладони от камня колонны, на нем остались влажные следы. Стараясь не шуметь и держась на расстоянии, я последовал за Микелотто. Оставалось лишь гадать, какое дело замыслил Чезаре. Слуги не могли называть его "сиятельством", потому что для всех он был "монсеньор". Следовательно, кто-то попросил Чезаре послать убийц, чтобы отомстить собственным врагам. Кто же? И почему Чезаре согласился?