- Выходит, ты больше не любишь Мари?

  - Замолчи. - Бодуэн положил палец ему на губы. - Я не хочу думать об этом. Я... если бы она оказалась здесь, я не мог бы смотреть ей в глаза.

  - Она не окажется здесь, - улыбнулся Жан. - Твоя совесть может быть спокойна.

  Бодуэн задумчиво улыбнулся в ответ.

  - Знаешь, о чем я думал сегодня, когда видел тебя во дворе?

  Жан вопросительно пожал плечами.

  - Я вдруг представил себе, как ты занимаешься любовью с Мари, и едва не кончил сам от собственных фантазий... Вскоре после этого пришел мастер Франсуа, чтобы снять повязки с моих ран; он спрашивал о тебе и признался, что беспокоится, потому что ты принимаешь мое положение слишком близко к сердцу. Мне известна причина, но ему ее знать не обязательно, верно? Он осмотрел мои раны и сказал, что я смогу гордиться такими шрамами...

  Жан опустил глаза и только сейчас заметил не скрытые повязками заживающие раны графа, покрытые коркой запекшейся крови и окруженные лиловыми и желто-зелеными кровоподтеками. Он улыбнулся, проведя пальцами по неровной, вздувшейся кромке.

  - Шрамы будут хоть куда, - кивнул он.

  Наутро Жан проснулся еще до рассвета, с удивлением обнаружив себя обнаженным в объятиях Бодуэна. Тихонько выскользнув из постели, он оделся, пригладил волосы, выглянул в окно и вдохнул бодрящий, прохладный, пахнущий ночной сыростью воздух. В небе гасли последние звезды, за кромкой стены уже расплескался нежный предрассветный багрянец. "Сегодня я уеду отсюда, возможно - навсегда", - сказал себе Жан и сжал пальцами каменный подоконник. По телу пробежал озноб, причиной тому был утренний холод, а, возможно, возбуждение и страх перед неведомым... но ведь он не будет один. Теперь - нет. Он оглянулся и посмотрел на спящего графа, на твердую линию скул, высокий лоб, обрамленный каштановыми кудрями, на сильные руки, лежащие поверх покрывала. "И на что же ты надеешься? - внезапно прозвучал в его голове скептический голос. - Этот человек владеет землями и людьми, повелевает армией, он неподсуден никому, кроме короля, да что там, он почти бог... А кто ты? Простой монах, сбежавший из монастыря. Он сам предупредил тебя, рассказав, чем заканчивается такая любовь: разочарование, боль, одиночество..." Жан скрипнул зубами, прогоняя тревожные мысли, заставляя непрошеный голос замолчать. Раскрыв молитвослов, он уселся на подоконник, пытаясь сосредоточиться.

  - Господь простит меня, - прошептал он одними губами. - Я последую за Бодуэном, потому что я поклялся ему в верности.

  "Поклялся! - голос в его голове усмехнулся. - Что значат клятвы? Иисус не велел людям клясться, ибо это грех, и ты собираешься оправдать один грех другим!"

  - Я люблю его. Мне все равно, что будет со мной там, за стенами Маргата. Я люблю его. Ради него я отрекся от ордена.

  Голос не ответил, и Жан вздохнул, обозвав себя дураком.

  Он еще не мог читать в предрассветных сумерках, но мертвая тишина, висевшая над крепостью, пугала его. Закрыв глаза, Жан тихонько забормотал "Pater noster", постепенно успокаиваясь. Вскоре он впал в некое подобие транса, и лишь когда лучи восходящего солнца коснулись его век, вздрогнул, возвращаясь к реальности. Ему нужно было посетить утреннюю службу до того, как они тронутся в путь. Наверняка, отец Гийом благословит рыцарей, прежде чем они покинут обитель. Разумеется, не мастер Франсуа, он этих людей не жалует, но отец Гийом не откажет им в божьем слове.

  Он в последний раз посмотрел на Бодуэна, улыбнулся и вышел из комнаты, осторожно затворив за собой дверь. Спустившись по лестнице, он машинально коснулся рукой ледяного камня стены. Холод заставлял его идти быстрее. Выйдя из-под сводов лазаретного корпуса, он оглядел пустынный двор и, поколебавшись мгновение, направился в сторону конюшен. Он решил, что возьмет себе чалого жеребца, которого приметил еще пару дней назад, - спокойного и выносливого, но не слишком красивого и породистого, чтобы годиться на роль рыцарского боевого скакуна.

  "Хорошо, что никто из братьев и рыцарей еще не появился, - подумал он, стараясь не спешить, но волнение подхлестывало его, и он едва не бежал. - Не хотелось бы мне отвечать на расспросы, зачем я..."

  Он улыбнулся и заставил себя остановиться, переводя дыхание. Все будет хорошо. Он станет настоящим рыцарем, он будет рядом с Бодуэном, и вместе они пройдут через все напасти. Все будет...

  Он обернулся как раз в тот момент, когда откуда-то сверху раздался короткий глухой щелчок спущенной тетивы. Как странно, успел подумать Жан, и в следующий миг резкий удар в грудь отбросил его назад. Казалось, весь воздух разом вытолкнули из тела. Взмахнув руками, юноша осел на землю, пытаясь понять, что произошло. Он не видел крови; первым его чувством было удивление, но потом пришла боль, и она была поистине невероятной. Не в силах закричать, Жан лежал на боку, неловко подвернув ногу. Ему стало казаться, что все звуки стали вдруг болезненно громкими, что он слышит бешеный стук собственного сердца, готового выпрыгнуть из груди. Непослушными пальцами он зашарил по груди, пока не наткнулся на толстое древко стрелы, торчащее чуть ниже правой ключицы. "Боже, - взмолился он, похолодев, - неужели это конец?" "А как ты думаешь? - беспощадно отозвался внутренний голос. - С такими ранами не выживают, малыш. Впрочем, ты и сейчас представляешь собой хорошую мишень, так что у стрелка есть неплохой шанс прикончить тебя вторым выстрелом".

  - Нет... - выдохнул Жан, чувствуя, как смертельный холод, ужас и отчаяние вползают в сердце. - Нет, только не так, не сейчас... Я не могу...

  Его мысли путались. Он видел себя, лежащего на утоптанной земле посреди крепостного двора, в трех шагах от конюшен, удивляясь, почему до сих пор жив. Нужно было укрыться хоть где-нибудь, иначе его и вправду добьют следующей стрелой, притом укрыться желательно в таком месте, где скоро наверняка кто-нибудь появится. Приподнявшись на одно колено, Жан прикрыл руками грудь, затем, с усилием встав, заковылял к трапезной. Шаг, еще шаг... Там, внутри, можно будет присесть на скамью и отдохнуть. Боже, как же он устал!

  - Эй! - послышался оклик, и он медленно повернулся, боясь тут же снова упасть. - Мальчик!

  К нему спешил пожилой монах, и Жан узнал брата Клеоса. Обрадованный, он хотел сказать, что все будет в порядке, нужно только дойти до трапезной и позвать кого-нибудь из рыцарей... но изо рта у него хлынула кровь, заливая рубашку липкой горячей струей. Побледнев, Жан упал на руки перепуганного старика.

  - Помогите! - закричал брат Клеос, и его крик отдался в черепе Жана яростной болью. - Помогите мне! Братья, сюда, скорее!

  Он бережно уложил юношу, поддерживая его голову. Жан благодарно улыбнулся, сжав стариковскую руку холодеющими пальцами.

  - Скажите графу Бодуэну... - прошептал он окровавленными губами и умолк, закрыв глаза.

  Кто-то суетился рядом, слышались голоса, сливавшиеся в неясный шум. Солнце, такое яркое, жгло веки, плескалось и плавилось под ними пульсирующим океаном боли. Грудь горела, дышать становилось все трудней.

  - Не трогайте стрелу! - крикнул кто-то, и голос мастера Франсуа откликнулся совсем рядом:

  - Поднимите его. Осторожнее... Его немедленно нужно отнести в лазарет.

  Мир качнулся, проваливаясь в безбрежную бездну кромешной тьмы. Чьи-то руки подняли Жана; он почти не ощущал, как его уложили на плащ и бережно понесли, слегка покачивая в такт шагам. Его опустили на твердую и холодную поверхность, на мгновение вернув из зыбкого мрака подступающего небытия. А потом пришла боль, равной которой Жан не испытывал никогда прежде. Он почувствовал, что падает в небытие - в равнодушное слепое ничто, в вечное забвение - без звуков, без мыслей, без ощущений, без страданий и без любви.

  Около полудня отряд рыцарей выезжал из ворот Маргата, сопровождаемый молчанием и холодными, отчужденными взглядами выстроившихся у ворот монахов и рыцарей госпитальеров. Медный колокол на колокольне оглашал окрестность унылым звоном, разносившимся над головами людей в знойном воздухе. Граф Анри д"Эно, гарцуя на великолепном сером скакуне, кивнул их командору и махнул рукой: