- Сегодня комнаты царя не охраняются, - прошептала она. - Иоаннис снова уехал, взяв с собой всех слуг и личную охрану, но все-таки будь осторожен.

  Они прошли через спальню, заставленную высокими сундуками, с большой кроватью, устланной медвежьими шкурами, и оказались в еще одной комнате, где перед закопченным камином стоял дубовый стол с разбросанными по нему картами, клочками пергамента, кусочками воска и воловьей кожи. Здесь же на полке стояли сосуды с вином, кубки, чаши и широкие ендовы из серебра. Ирина подошла ближе и указала Жану на округлую белую чашу, оправленную в золото.

  - Будь сильным, Жан.

  Он посмотрел на чашу, и ледяной ужас пригвоздил его к месту, лишив способности воспринимать окружающее. Это был человеческий череп, отполированный и украшенный драгоценными камнями; черепная крышка была ровно спилена, внутри еще сохранились засохшие потеки вина.

  Взяв череп в руки, Жан медленно водил пальцами по дугам пустых глазниц, по выступающим гладким скулам, по каждой маленькой впадинке, словно лаская самое дорогое на земле существо. Из-под его опущенных век медленно катились слезы. Ирина молча стояла рядом, наблюдая за этим скорбным прощанием, почти сожалея, что позволила мальчику увидеть то, что осталось от его императора, и тем усугубила его мучения. Несомненно, простая верность вассала не могла бы вызвать такие глубокие чувства. Что же скрывалось за этими слезами? Кем был для него император Бодуэн Константинопольский - братом, отцом? Последнее предположение она тут же отвергла: император был слишком молод, чтобы быть отцом Жана. Но тогда что же их связывало?

  - Как он мог! - горько прошептал Жан. - Неужели Бог допускает такое зверство?

  Он поднял глаза от жуткой чаши и посмотрел на Ирину.

  - Я заберу его с собой. - Его голос был ровным и глухим, но не допускающим возражений.

  - Ты не можешь! Это самое большое сокровище Иоанниса...

  - Он переживет его пропажу. - Окончательная решимость его тона поразила ее. Теперь на нее смотрел другой человек: прежний улыбчивый юноша исчез без следа. Этот новый Жан казался старше, лицо его, суровое и бесстрастное, еще хранило следы слез, но было уже спокойным, и горе лишь угадывалось в его чертах, как под пеплом угасшего костра угадываются еще тлеющие искры. - Прости, я должен идти.

  - Куда ты пойдешь и что собираешься делать?

  - Прежде всего - вернуться в святую землю и похоронить останки императора Бодуэна по христианскому обычаю. Потом... Скажи, где сейчас войско царя Иоанниса? В городе говорили, что он собирается захватить Фессалонику.

  - Сегодня - Фессалонику, завтра - Визою, а там - Никомидию или Коринф... Он укрепляется в греческих землях и постепенно подбирается к Адрианополю, а оттуда и до Константинополя доберется. Я не знаю, где ты найдешь его, - быстро проговорила она, схватив его за руку в горячем порыве, - но найди. Этот человек сотворил слишком много зла и должен быть остановлен.

  Жан озадаченно посмотрел на нее.

  - Твой царь вероломен и жесток, греки ненавидят и боятся его, матери пугают его именем своих непослушных детей. Я знаю, что он делает с теми, кто доверяет его обещаниям. Говорили, что в Филиппополе он казнил вельмож, сдавшихся на его милость. Сперва он обещал им помилование и свободу, а потом, после захвата города, они были обезглавлены по его приказу; и их тела проткнули пиками, на которые были насажены их головы... По всей земле горят разоренные города, знатных людей вешают, четвертуют и жгут, и злодей ненасытен, ему все еще мало крови. Я не стал бы мстить за его злодеяния, потому что Бог сам покарает его, и все же я должен отомстить. Я готов сделать это не по твоей просьбе, а просто потому, что имею на то собственные причины.

  В его глазах она прочла приговор Иоаннису - холодный и окончательный. Она поняла, что Жан готов не просто отомстить, но отомстить ценой собственной жизни. Допустить этого она не могла.

  - Я не хочу, чтобы ты погиб, - почти с мольбой прошептала она. - Пожалуйста, не уходи. Дай мне день, чтобы подумать, как помочь тебе, это в моих силах.

  - Когда-то я думал, что не смогу убивать людей. Рай создан не для убийц, а мне хотелось заслужить себе место в нем... Какая глупость! Все, что мы делаем в жизни, так или иначе толкает нас в пропасть греха. Теперь мне все равно. Ты говоришь, что не хочешь моей смерти? Я уже мертв, и двери рая надежно заперты для меня. Я отрекся от бога давным-давно - во имя человека, который заменил его мне... Разве я что-то для тебя значу? Ты - благородная девушка, а я лишь прах под твоими ногами, грешник, соблазнившийся твоей неземной красотой и поддавшийся зову плоти из-за собственной слабости. Не пройдет и месяца, как ты забудешь обо мне.

  - Нет, Жан, не говори так. Ты... единственный, кого я полюбила, как только увидела. Никогда я не чувствовала с мужчиной того, что ты заставил меня почувствовать сегодня. Я не думала даже, что такое возможно вообще. А сейчас ты говоришь, что хочешь уйти, умереть, и утверждаешь, что я должна забыть тебя! Подари мне еще один день, еще одну только ночь. Я хочу запомнить тебя, запомнить навеки. Ты собираешься отомстить за своего императора, а это значит, что ты сам обречен. Пусть для тебя это не имеет значения, но подумай о той, что не знала счастья, о той, что останется пленницей в чужой стране, вынужденной лишь терпеть и забывать...

  - Мне жаль, что так случилось, - произнес он медленно, взяв ее за руку. - В моей жизни была только одна любовь, и для другой в сердце уже нет места. Я останусь с тобой, но не больше, чем на день. Я и так ждал слишком долго.

  - Хорошо. - Она помолчала, затем прижала его ладонь к своим губам. - Прости. Пойдем в мою спальню, или, если хочешь, побудь один, но прошу тебя, не здесь.

  Они снова вышли в маленькую смежную комнату, поднялись по потайной лестнице в спальню царицы, и Жан поспешил к себе, бережно прижимая к груди свою ношу - череп императора Константинопольского.

  Оставшись в одиночестве, Ирина прокралась к двери в комнату Жана и осторожно заглянула в замочную скважину. Жан стоял на коленях перед кроватью, склонив голову. Его губы беззвучно шевелились, опущенные плечи вздрагивали. Что это было - прощание или молитва? Огонек единственной свечи едва разгонял мрак комнаты. Царице стало не по себе оттого, что она подглядывала за чужим горем, к которому она не имела никакого отношения. Быстро вернувшись в свою постель, она задула свечи и постаралась уснуть, но сон не шел.

  Она изменила Иоаннису - впервые в жизни, и это было восхитительно вопреки всем ее страхам и сомнениям, а теперь собирается помочь юному французу убить своего мужа. Но как? В ее голове медленно кружились образы: Иоаннис, его дочь от первой жены - бледная тихая девочка с серыми, всегда печальными глазами, его племянники, плетущие интриги за спиной дядюшки, но ненавидящие при этом всех и вся, даже друг друга, не то что дядюшкину жену-иноплеменницу... Придворные подхалимы, генералы из царского окружения, лекари и епископы, слуги и воины... Кому из них она может доверять? У каждого из них собственные тайны, собственные интересы, о которых она не имеет никакого понятия. Если боги будут благосклонны к ней, пусть Иоаннис умрет от вражеского меча или стрелы до того, как Жан до него доберется, и тогда ее любимый сможет вернуться к ней живым. Если же нет... Что ж, она должна будет сама помочь судьбе. Ее рука скользнула под покрывало и нащупала купленный накануне кинжал; оплетенная кожей рукоятка удобно легла в ее ладонь. Как, должно быть, легко это тонкое синеватое лезвие входит в плоть, почти так же легко, как в масло... Ирина зашептала молитву, не сознавая, кому именно молится: богине-хранительнице или христианскому богу, нашедшему свою гибель на кресте.

  Наутро, выйдя из своих покоев на террасу, она сразу заметила Жана: юноша стоял у каменных перил, глядя прямо перед собой в сырую утреннюю мглу, и ветер лениво шевелил его волосы. Из низких туч, ползущих по небу, сеялась морось, но Жан, казалось, не замечал ее. Ирина набросила капюшон накидки и, подойдя сзади, остановилась возле юноши. Обернувшись, он приветствовал ее легкой улыбкой.