Хор запел "Benedictus", и Жан почувствовал, как к глазам подступают благоговейные слезы. Ему нравилось слушать переплетающиеся мужские голоса, эхом отражающиеся под высокими сводами собора. Он сам неплохо пел в детстве, но затем голос его огрубел, и даже приходский кантор отказался допустить его петь в церковном хоре. Музыка заставляла его сердце сладко сжиматься; он немного завидовал Бенедикту, который, при всей своей тупости и лени, обладал сильным басом и сейчас старательно выводил, подняв к небу глаза, "voca me cum benedictis", мощно выделяясь в общем хоре.

   После вечерни Жан быстро проглотил ужин, состоявший из тушеных овощей с жесткой бараниной, пирога с черешней и слабого эля, в малой трапезной с низким потолком, освещенной масляными лампами, затем поднялся в свою келью. Вечер быстро сменялся ночью - стемнело, в небе высыпали звезды, камни двора, прогретые за день весенним солнцем, теперь остывали. Жан надел чистую холщовую рубашку, шерстяное сюрко и штаны.

   Спустившись во двор, он заглянул к кастеляну, попросил выстирать грязную рясу, а затем направился прямо в больничный дом, поднялся по лестнице и толкнул дверь в комнату графа. Брат Клеос сидел у стола и читал при свете толстой сальной свечи. Заметив Жана, он поднялся, хрустнув суставами.

   - А, пришел меня подменить! Что ж, я рад, хотя здоровью его светлости уже ничто не угрожает. Он покушал и даже пытался встать...

   - Я чувствую себя действительно намного лучше, - подал голос граф. - Но если ты заменишь брата Клеоса, я не стану особенно возражать.

   - Что ж, я остаюсь.

   Старик вышел, его шаркающие шаги вскоре замерли внизу.

   - Не люблю старых святош, - сказал Бодуэн, с веселым интересом посмотрев на Жана. - А в мирской одежде ты выглядишь намного лучше, чем в рясе, де Крессиньи.

   - Прошу вас, зовите меня Жаном.

   - Сколько тебе лет, Жан?

   - Девятнадцать, ваша све...

   Граф внимательно разглядывал его.

   - Я скучал по твоему обществу, Жан. Мой брат за каких-нибудь пару часов привел меня в бешенство своим упорным желанием непременно увезти меня отсюда. Граф де Сен-Поль более разумен, но, к несчастью, командует не он. Впрочем, оба они были так назойливы, что у меня разболелась голова, и я счел за лучшее объявить, что устал и хочу спать. А твое общество успокаивает меня. Присядь же, наконец.

   Жан уселся у стола.

   - Итак, почему ты пришел? Ты хотел поговорить со мной?

   - Я... - Юноша растерялся, не зная, как начать разговор. - Мне хотелось побыть с вами, потому что я думал, что вы... Вы ранены, а ваши друзья могут, сами того не зная, причинить вам вред.

   - Ну, против Анри ты вряд ли сможешь что-то предпринять. Ты всего лишь мальчик, а он - безжалостный человек, готовый убить любого, кто посмеет ему перечить. - Он помолчал. - Ты очень удивил меня, Жан. Я никогда прежде не встречал такой беззащитной и отчаянной отваги, такой странной преданности незнакомому человеку и такой трогательной наивности... Я благодарен тебе, хотя и не знаю, чем могу выразить свою благодарность. Я не богат, все мои деньги я роздал на это паломничество - бедным рыцарям, венецианцам и тем, кому они были нужны...

   Жан почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Этот знатный вельможа готов был предложить ему денег, словно они что-то могли значить для послушника-иоаннита!

   - Я не нуждаюсь в благодарностях! - холодно сказал он. - Я сделал для вас то, что сделал бы для любого.

   - Отчего же ты не пошел к тем, кто лежит внизу? - иронически усмехнулся Бодуэн. - Многие из них нуждаются в помощи гораздо сильнее меня.

   Он был прав, но Жан не желал признавать этого.

   - Оттого, что мне интересен только ты! - рявкнул он, в ярости переходя на "ты" незаметно для себя самого. - С теми, кто внизу, справятся братья! Пусть Бенедикт ухаживает за солдатами, это отрезвит его грешную голову. Благодари бога, что этот увалень не взялся ходить за тобой, а то ты давно бы отдал концы. Он целыми днями думает только о женщинах да о деньгах, да как бы вырваться из крепости в мир...

   Бодуэн, во время этой тирады улыбавшийся все шире, наконец, засмеялся.

   - Чем же плохо думать о женщинах?

   - Это грех, и это отвратительно! - Жан рассвирепел и уже не мог остановиться. - Если приносишь обет, ты не можешь быть с женщинами и не должен заводить детей.

   - А тебе доводилось когда-нибудь быть с женщиной, Жан? Это совсем не так отвратительно, как ты утверждаешь. Или нет?

   - Откуда мне знать! - Жан передернул плечами. Его гнев угасал. Он ожидал, что граф будет смеяться над ним так же, как смеялся Бенедикт, но Бодуэн не смеялся. - Я не знаю. Я...

   - Успокойся. Я не хотел обидеть тебя. - Он серьезно посмотрел на Жана, и его глаза блеснули в свете свечи. - Ты так чист, что просто не верится. Возьми меня за руку, мне нравится чувствовать тепло твоих пальцев...

   Жан присел на край постели графа и слегка сжал его ладонь обеими руками. Некоторое время оба молчали. Синие глаза графа испытующе смотрели на юношу.

   - Я хотел сказать, - начал Жан, невольно крепче сжимая пальцы графа, - что я... видел однажды, как мой старший брат целовался с девушкой. Я... не уверен, что именно я почувствовал тогда. Наверное, мне было интересно, как это бывает.

   Бодуэн улыбнулся краешком губ, его зрачки расширились, отчего глаза стали почти черными и огромными, как у ребенка.

   - Хочешь, я научу тебя целоваться? - спросил он мягким шепотом, и его вторая рука накрыла ладони Жана.

   - Так, как целуются с девушками? - Непонятное чувство охватило Жана, он склонился ниже, охваченный незнакомым доселе возбуждением.

   - Может быть, даже лучше. Иди ко мне.

   Жан видел лицо графа совсем близко: твердую линию щеки, изгиб полуоткрытых губ. Он ощутил жар его дыхания на своем лице и нерешительно коснулся его губ своими. Граф подался ему навстречу, одной рукой обнял его за шею и властно притянул к себе, а в следующее мгновение язык его проник между зубами юноши в его рот. Жан затрепетал в странном волнении. Все его тело охватило горячее сладостное чувство, какого он никогда прежде не ведал. Он застонал, прижимаясь к груди графа, и обнял руками его плечи. Граф ласкал его язык своим, и это было невыразимо приятно. Наконец, Бодуэн оторвался от его губ и посмотрел ему в глаза.

   - Что ты об этом думаешь, Жан?

   Юноша, тяжело дыша, стиснул его плечи.

   - Я... О, боже.

   - Что ты чувствовал? Ответь мне. - Его глаза неотрывно смотрели на Жана, а руки гладили его грудь и плечи. - Тебе понравилось?

   - Я не знаю, что со мной происходит... Я хотел бы повторить это.

   - Ты просто чудо. - Бодуэн приподнялся, и Жан вновь прижался ртом к его губам. На этот раз граф позволил языку юноши проникнуть ему в рот. Они целовались еще несколько минут, и Жан ощутил давящее напряжение внизу живота. Граф взъерошил его волосы и отпустил от себя.

   - Продолжай, - попросил Жан, сжав его плечи.

   - Я знаю, чего тебе не хватает, - прошептал Бодуэн. Его щеки горели румянцем, сапфировые глаза лихорадочно блестели. - Ибо и мне не хватает того же. Сними сюрко, мой мальчик.

   Жан смущенно выполнил его просьбу, и Бодуэн помог ему избавиться от рубашки. Обнаженное тело юноши покрылось гусиной кожей.

   - Тебе никогда не говорили, что ты красив? - выдохнул граф, с восхищением глядя на него. - Но здесь холодно... Иди сюда, ляг рядом со мной. Я еще немного помогу тебе.

   Прикосновение пальцев графа было нежным и нетерпеливым. Жан лег возле него, позволив ему ласкать себя. Он задыхался, неловко пытаясь повторить то, что делал с ним Бодуэн.

   - Теперь осталось еще немного. - Руки графа гладили его живот, опускаясь все ниже, пока не коснулись пояса штанов.

   - Что ты делаешь? - смущенно и испуганно спросил Жан и тут же застонал, когда граф потянул вниз его штаны и коснулся его мужской плоти.