- Вы... намерены отослать меня? - спросил художник дрогнувшим голосом.

   - Нет, нет. Как вы могли подумать! - Лодовико сжал руками голову и отвернулся, чтобы Фабио не мог видеть его слез. - Это было бы предательством, которое я не смогу простить себе до конца дней. Они не в состоянии понять, что я чувствую по отношению к вам...

   - Они любят вас и встревожены.

   - Фабио... - Юноша посмотрел на него блестящими от слез синими глазами. - Вы же знаете, что я не смогу жить без вас. Я не позволю им добиться своего. Они не любят меня, а просто не могут перенести того, что я счастлив благодаря вашей любви... Фабио, мой единственный друг ...

   Он обнял художника, прижимаясь к нему всем телом, и страстно поцеловал в губы.

   - Я хочу вас, - прошептал он, задыхаясь. - Здесь, сейчас, немедленно...

   Его руки уже шарили по телу Фабио, срывая одежду. Художник помогал ему, отвечая на его быстрые поцелуи и ласки, и Лодовико нетерпеливо толкнул его на постель и лег сверху, давая почувствовать свое возбуждение.

   - Мне не нужны девушки, - проговорил он, сжигая Фабио страстным взглядом. - Когда ты рядом, мне не нужен никто на свете...

   Осторожно приподнявшись, он медленно провел рукой по бедрам художника, и Фабио раскрылся ему навстречу, полный томительного предвкушения.

   - Возьми меня, - прошептал он, и юноша со стоном овладел им, причиняя уже ставшую привычной и сладостной легкую боль.

   Они двигались в едином ритме, порожденном любовью, и каждый их них отлично знал, как доставить другому наибольшее удовольствие. Теперь у них словно было одно общее тело на двоих, охваченное неистовым сладостным трепетом, стонущее, яростно мечущееся в подступающем предчувствии высшего наслаждения.

   Первым не выдержал Лодовико; он выгнулся, запрокинув голову и закрыв глаза, его побелевшие от напряжения пальцы судорожно вцепились в плечи художника, и Фабио ощутил в себе упругую горячую струю. Сделав еще несколько движений бедрами, юноша склонился и стал покрывать лицо Фабио поцелуями. Художник проник языком к нему в рот, лаская собственную плоть, но Лодовико перехватил его руку и всего несколькими быстрыми движениями пальцев довел Фабио до самого конца. Наслаждение было столь сильным, что Фабио на несколько мгновений словно потерял сознание, утонув в невероятном слепящем свете, накатывающем на него волшебными волнами, а очнувшись, понял, что герцог ласкает его уже слабеющий член языком и губами, собирая последние капли любовного сока.

   - Боже, как это чудесно, - прошептал он, зарываясь пальцами в черные кудри Лодовико. Улыбнувшись, юноша лег рядом с ним и принялся с нежностью целовать в губы.

   - Вы ведь любите меня? - спросил он.

   - О да, всем сердцем. - Фабио помолчал, глядя в требовательные страстные глаза герцога. - Скажите, верите ли вы в вещие сны?

   - Я видел вас во сне, - сказал Лодовико, его зрачки расширились. - Это случилось, когда я еще не знал вас. Мне снился человек, похожий на вас, стоящий в соборе у алтаря, и святые сходили с фресок, чтобы приветствовать его. Я еще не знал тогда, что вы существуете на самом деле. Во сне я брал вас за руку, и в этом было столько успокоения и счастья, что я готов был заплакать... А потом сон сбылся, и вы приехали в Монте Кастелло, чтобы создать для меня сказку...

   - Вы тоже снились мне, мой мальчик. Около года назад, в Сиене, я начал видеть один и тот же сон, и с тех самых пор ваше лицо преследовало меня как призрак неземной красоты и печали... Как часто я пытался рисовать это лицо, но каждый раз видел несовершенство рисунка. Я уже тогда любил вас, сам не отдавая себе в этом отчета.

   - Я узнаю себя в ваших фресках. - Лодовико вздохнул. - В кабинете вы нарисовали Роланда в ущелье Ронсеваля, и я словно смотрю на себя в зеркало. Стефано шутит, что по всему замку теперь мои портреты - я ангел и святой Себастьян, Роланд и Ланселот, рыцарь Розы и апостол... Вы рождаете бесчисленные образы, и у всех у них одно лицо. Разве это не чудо?

   - Лодовико, всей моей жизни не хватит, чтобы воплотить задуманное. Что вы сделали со мной? Я люблю вас и знаю, что буду любить до самой смерти. - Он помолчал, потом произнес очень тихо. - Я не уверен, что вообще жил раньше, до того, как узнал вас.

   Герцог обнял его, и Фабио с внезапной ясностью осознал горькую истину: он не жил до того, как встретился с Лодовико, и не будет жить после того, как они расстанутся. Существовало только здесь и сейчас - ускользающее безвременье невозможной, обреченной любви... Сердце мучительно сжалось, в который уже раз напоминая о себе болезненным уколом, но он решительно отмел эту боль, приказывая себе жить - что бы ни случилось.

   В конце апреля Чезаре Борджиа захватил Фаэнцу и взял в плен молодого герцога Манфреди, а затем двинулся на Болонью. Каждый день приходили новые вести: дороги заполнили дезертиры и попросту бандиты, обиравшие паломников и торговцев и насиловавшие женщин; Болонья после переговоров приняла навязанные ей условия мира, откупившись замками и золотом, и все ждали возвращения армии в Рим. Вскоре, однако, выяснилось, что следующей целью похода была Флоренция. Ходили слухи, что Орсини убедили Чезаре в необходимости продемонстрировать флорентийцам свою военную силу, но Борджиа не стал атаковать город, взяв с перепуганных горожан обязательство выплачивать ему ежегодную подать. В мае армия возвратилась в Рим, заставив правителей, не лишившихся своих владений, содрогаться от страха за свою судьбу. Чезаре Борджиа получил титул герцога Романьи, который должны были унаследовать его дети, и на время отказался от дальнейших захватнических планов.

   К лету Монте Кастелло был почти отстроен заново. Работа Фабио неуклонно приближалась к концу, но Лодовико придумывал для него все новые задания. По приказанию герцога была разобрана небольшая замковая капелла, которую планировалось перестроить и расписать сюжетами из Евангелия. Фабио работал в галерее и комнатах верхнего этажа, но герцогиня Джованна ежедневно твердила, что не потерпит больше ненужных трат, и что мэтр Сальвиати может продолжать работать бесплатно, если ему угодно. Наступил день, когда Гвиччардини наотрез отказался выдавать Фабио деньги, стойко выдержав бурю негодования Лодовико. Ярости герцога не было предела; он кричал, что вышвырнет Гвиччардини из замка, как собаку, что его приказания должны выполняться беспрекословно. Канцлер очень спокойно заявил, что расходы герцога давно превысили доходы, и если его светлость не откажется от мысли превратить Монте Кастелло в сказочный дворец, то в скором времени его ждет нищета. В тот же вечер Лодовико оседлал лошадь и уехал в Урбино, никому ничего не сказав. Вернулся он на следующий день, и при виде его лица Фабио ощутил страх. Это было лицо человека, стоящего на краю пропасти и сознающего, что любой шаг может стать последним. Лодовико привез с собой тяжелый кошель с деньгами и немедленно выдал двести дукатов Фабио, еще двести - скульптору и каменщикам, а остальное запер в своем кабинете. На все расспросы матери и брата он угрюмо отмалчивался, а вечером признался Фабио, что получил деньги от Гвидобальдо де Монтефельтро в обмен на обещание полной поддержки всех политических ходов, которые будут предприняты урбинским герцогом, и предоставление ему гарнизона Монте Кастелло для возможных военных действий.

   - Этих денег не хватит надолго, - сказал Фабио. - Будьте благоразумны, Лодовико, сделайте то, чего так настойчиво требует от вас ваша мать.

   - Если у меня не останется другого выхода... Обещайте мне, что между нами все будет как прежде.

   - Можете в этом не сомневаться. Для меня ничего не изменится, я буду всегда предан вам.

   Лодовико обещал подумать. Через несколько дней он заявил матери, что намерен закончить работы в замке и на время отпустить синьора Сальвиати и остальных мастеров, оставив только каменщиков для строительства новой капеллы. Его слова были встречены герцогиней с явным одобрением; по ее мнению, теперь настало время всерьез заняться поиском невесты для Лодовико. Она потребовала, чтобы ее старший сын начал чаще появляться в свете и вел себя там как подобает вельможе, а не деревенскому увальню.