Фабио не хотелось покидать Монте Кастелло; вначале он рассматривал возможность остаться жить возле замка, в новом городском доме, но это означало бы вызвать толки: художник в таком маленьком городке не мог рассчитывать на заказы, так что неизбежно возникала мысль, что его продолжает содержать герцог. О возвращении в Сиену не могло быть и речи: с прежней жизнью он порвал окончательно. Он упросил Лодовико отпустить его в Урбино, и тот, подумав, согласился. Они могли бы видеться довольно часто, учитывая, что от Монте Кастелло до Урбино было не больше полутора часов пути верхом. Герцог предложил Фабио поселиться при дворе Гвидобальдо и написал кузену рекомендательное письмо для художника, однако Фабио предполагал, что как у придворного живописца работы у него будет не слишком много. При блестящем дворе Гвидобальдо де Монтефельтро жило много художников и скульпторов, у некоторых были собственные школы. Лодовико повторил свое обещание выкупать все картины, которые будут написаны художником в Урбино; что касается частных портретов, то он хотел бы лично знать каждого, кто удостоится чести быть нарисованным Фабио. Художник смеялся его ревности, но на душе у него было тяжело.

   В последнюю ночь в Монте Кастелло они пошли к Ястребиному ущелью, на тот хрупкий мост над пропастью, где когда-то давно Лодовико впервые признался Фабио в своей любви, навеки перевернув его жизнь. Как и тогда, над горами всходила луна, озаряя призрачным светом оплетенные корнями сосен скалы, и все так же шумел водопад, обрушиваясь на дно ущелья. Над миром царила ночь, безмолвная, безбрежная, полная тайн, и она принадлежала двоим, стоявшим на узком мостике, сжимая друг друга в объятиях с той последней, отчаянной нежностью, что всегда предшествует долгой разлуке.

   - Я всегда буду любить вас, - прошептал Лодовико, покрывая поцелуями лицо Фабио. - Что бы ни случилось, я сохраню любовь к вам до самой смерти.

   - Не говорите так, мой ангел. Вы молоды и свободны, а я - почти старик, и...

   - Нет, Фабио. Моя душа принадлежит вам. Моя мать хочет, чтобы я чаще появлялся при дворе? Что ж, я буду ездить в Урбино так часто, как только смогу, но ее надежды на мой скорый брачный союз не оправдаются... Потому что я не могу жить, не видя вас.

   Фабио молча поцеловал его в губы - глубоко и страстно, вложив в этот поцелуй благодарность, восхищение, печаль перед расставанием, обещание верности и неизменной любви.

   Они вернулись в замок в темноте, встреченные недоуменными и встревоженными взглядами охранников, и поднялись в спальню Лодовико, чтобы провести там вместе последнюю ночь. Они любили друг друга, не в силах насытиться, до крика, до дрожи, до полного изнеможения. Задыхаясь от мучительной страсти в объятиях юноши, Фабио снова и снова убеждал себя, что все останется как прежде, и не мог заставить себя поверить. Он прощался с Лодовико, уже зная, что их счастье навеки остается в настоящем, которое становится прошлым - прямо сейчас.

   Когда осенью Чезаре Борджиа снова собрал войско, чтобы двинуться на север, никто не ожидал, что его выступление будет таким стремительным. В течение нескольких дней многотысячная армия в желто-красных мундирах маршировала по дороге на Ареццо, а затем повернула на Урбино. Говорили, что герцог Чезаре идет прямиком на Камерино, однако на требование пропустить войско Гвидобальдо де Монтефельтро ответил отказом, подписав себе смертный приговор. Разъяренный Чезаре дал приказ атаковать Урбино. Солдаты ворвались в не готовый к сопротивлению город, прокладывая путь к дворцу герцога Гвидобальдо. Гарнизон был смят в одночасье, и Чезаре Борджиа въехал в ворота Урбино как триумфатор, приказав немедленно разыскать и привести изменника Гвидобальдо, однако было слишком поздно: бывший правитель города скрылся, прихватив с собой жену и детей и оставив город на произвол победителей. Борджиа немедленно направил гонцов в крепости, принадлежавшие Монтефельтро, с предложением капитуляции и перехода под непосредственное управление герцога Романьи.

   Солдаты, получившие приказ взять все ценное из дворца, уже обыскивали комнаты. Чезаре, интересовавшийся литературой, знал, что у Гвидобальдо де Монтефельтро была превосходная библиотека, и велел забрать все найденные книги в Рим.

   В нескольких комнатах дворца, похоже, располагались мастерские художников; сами живописцы были тут же - иные хмуро молчали, наблюдая за тем, как солдаты деловито перебирали картины, другие сами предлагали свои услуги герцогу Чезаре и требовали отвести их к нему.

   - Неплохая картина, - одобрительно заметил один из солдат, взяв стоящий в углу холст на подрамнике и рассматривая его. На ней был изображен красивый полуобнаженный юноша, спящий на земле в гроте, а возле него - две коленопреклоненные девушки в белых одеждах, одна из которых протягивала ему меч, а другая - книгу. - Думаю, нашему герцогу понравится.

   Седоватый невысокий мужчина, поднявшись с места, шагнул к нему и попытался взять у него картину.

   - Прошу вас, оставьте это.

   - Еще чего! Это добыча победителя, так что отойдите, пока я не заставил вас пожалеть о вашей наглости!

   - Эта картина уже продана.

   - Неужели? В любом случае, герцог Чезаре заплатит больше.

   Мужчина побледнел, не выпуская картину из рук, и солдат раздраженно попытался оттолкнуть его в сторону.

   - Проклятье! В сторону, старик, у меня есть право брать все, что я считаю ценным. - Он повернулся к двери и крикнул. - Эй, Антонио, сюда, мне нужна помощь!

   В руке мужчины блеснуло лезвие ножа, и солдат невольно попятился, но тут в дверях возник его товарищ с арбалетом.

   - В чем дело, Альфонсо?

   - Стреляй, черт побери! Не видишь, этот проклятый мазила собирается пырнуть меня ножом!

   Антонио усмехнулся и, прицелившись, нажал на спусковой крючок. Короткая стрела с глухим стуком пробила картину и ударила пожилого мужчину в плечо; он отшатнулся, изумленно вскрикнув и выронив нож.

   - Так тебе, собака, - сказал солдат, забирая картину. Он постоял немного, глядя на распростертого на полу человека, потом с хмурым видом повернулся к своему товарищу. - Знаешь, Антонио, похоже, ты перестарался.

   Тот подошел ближе, опустив арбалет, и присел на корточки возле лежащего мужчины.

   - Я... боже, кажется, я его сильно ранил. Я целился ему в руку, но боялся испортить картину...

   - Ты болван, Антонио. Ты все равно ее испортил. - Он вздохнул и обратился к старику. - Вы пострадали из-за собственной глупости. Сейчас мы отнесем вас к лекарю. Ваша рана не так опасна, чтобы от нее умереть.

   Лежащий у их ног человек посмотрел на них угасающим взглядом.

   - Оставьте меня, - прошептал он. - Я знаю, что такие раны не бывают смертельными. Хуже, что есть другая рана, которая не позволит мне жить дальше. Мое сердце давно предупреждало меня, а теперь вот решило подвести окончательно... Лучше бы вы сразу прострелили его, мне не пришлось бы так мучиться.

   - О чем вы говорите?

   - Я умираю, - просто сказал он, закрывая глаза.

   - Скажите ваше имя, - поколебавшись, попросил Антонио, беря его за руку. - Может быть, вы хотели бы передать что-нибудь своим родным?

   Губы умирающего изогнулись в усмешке.

   - Мое имя Фабио Сальвиати. У меня нет родных. Я хотел бы только передать одному человеку, что по-прежнему люблю его, и проститься с ним... Но вы вряд ли сумеете помочь мне сделать это.

   - Фабио, я не жестокий человек, но война есть война... - Альфонсо с сожалением посмотрел на испорченную картину. - Вы ведь художник?

   - Да, но вы не найдете здесь других моих картин. Они хорошо продавались... - Он улыбнулся, потом его лицо исказилось. - О, как больно...

   Его холодеющие пальцы сжали руку Антонио.

   - Не вините себя слишком сильно. Мое сердце подвело меня раньше, чем вы появились... На будущее хочу дать вам один совет - никогда не убивайте художников ради того, чтобы забрать их картины...