- Франческа, - проговорил я, пытаясь поймать ее маленькую ладошку. Мне хотелось сказать ей, что я беспокоюсь за нее, предупредить, чтобы она держалась с гостем почтительно и не позволяла ему прикасаться к ней или грубо шутить... Но я глупо молчал, а она продолжала щебетать, восторгаясь возможностью прислуживать константинопольскому аристократу.

  - Мне надо спешить, - сказала она наконец с легким сожалением, как бы извиняясь. - Я обязательно расскажу тебе обо всем завтра прямо с утра.

  Я смотрел, как она уходит, прижимая к себе корзинку с поздними розами. Ее маленькая фигурка казалась совсем детской в высоком проеме залитой светом залы. Мимо меня сновали слуги, едва не толкая меня и ругаясь сквозь зубы, а я все стоял, не в силах уйти, разрываясь между желанием нарушить приказание монсеньора и войти в залу и страхом нарушить собственные планы кардинала. В конце концов, я заставил себя подняться по лестнице в южную галерею.

  Ветер гулял под каменными сводами, уже по-зимнему холодный, пахнущий дымом и влажной землей. Солнце садилось, путаясь в кронах сосен и кипарисов, огромный сад погружался в синие таинственные тени. Во дворе зажигались факелы, и вскоре внизу подо мной десятки алых огоньков сновали взад и вперед, как деловитые светляки. Вечерний холод остудил мое пылающее лицо, успокоил и привел в порядок мысли.

  Что я возомнил себе, насмешливо подумал я. Допустим, епископ Барди выглядит вполне нормальным мужчиной, но не значит же это, будто он приехал к кардиналу Савелли, чтобы поразвлечься с женщинами! Только полный кретин станет заниматься этим под боком у папы, так и сана недолго лишиться. Ничего нет ужасного в том, что монсеньор позвал прислуживать за столом самых красивых девушек во дворце: пусть епископ видит, что кардинал не только богат, но и имеет хороший вкус. Всегда приятно видеть рядом хорошеньких девушек, а не грубых уродливых стариков-слуг. Девушки - такое же украшение ужина, как и живые цветы... Тут я снова подумал о Франческе и помрачнел.

  В большой гостиной уже растопили камин. Огонь весело потрескивал, и возле решетки были аккуратно сложены толстые сосновые поленья. Две служанки расстелили на каменном полу медвежьи шкуры, подаренные монсеньору одним английским дворянином, задрапировали портьерами просторный альков, в котором помещалась большая кровать, поправили покрывала и тщательно задернули тяжелые бархатные занавеси на окнах, чтобы сохранить тепло. Пришел мальчишка с кухни, неся поднос с фруктами, сластями и вином, ловко разложил на столе снедь, расставил вокруг кувшина тонкие глиняные кубки и удалился. Пока они суетились, я вытащил из сундука розовые свечи, поставил их в канделябры и стал медленно зажигать одну за другой, пока гостиная не наполнилась мягким золотистым светом. Служанки ушли; я вышел в коридор вслед за ними и стал прохаживаться перед дверью, ожидая возвращения монсеньора и его гостя.

  Спустя, как мне показалось, несколько часов, в дальнем конце галереи послышались голоса. Встав у двери гостиной, я различил голос епископа, несколько более громкий, чем мне помнилось, и легкий девичий смех, а потом и увидел их, идущих прямо ко мне - монсеньора Савелли, епископа Барди и трех девушек.

  Франческа была среди них. Было заметно, что она чувствует себя неловко и хочет уйти, но должна оставаться, пока монсеньор не скажет, что она свободна. Епископ Барди смеялся и одной рукой обнимал за талию Донату. Мой господин сохранял серьезность, улыбаясь только в те мгновения, когда епископ смотрел на него. Я перехватил его взгляд - это был взгляд человека, решившегося на отчаянный поступок.

  - Здесь нам будет удобнее, - произнес кардинал, открывая дверь в гостиную и пропуская гостя вперед. - Входите, Николо, располагайтесь.

  - Вы живете лучше самого папы, Ченчо, - засмеялся епископ. - Что касается ваших милых крошек, я, право, думаю, что во всей империи не найдется равных им по красоте.

  Он потянул за собой Донату, и она, смеясь, почти упала на него. Он подхватил ее и прижал к себе - так грубо и жадно, что у меня захватило дух. Эвлалия и Франческа вошли следом, монсеньор шел последним. Прежде чем войти в гостиную, он остановился и посмотрел на меня.

  - Я позову тебя, Джованни. - Его взгляд был пронзителен и холоден, как лезвие кинжала. - Будь здесь и не позволяй никому слоняться поблизости.

  Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Мой язык присох к гортани от охватившего меня внезапного страха перед этим человеком. Он медленно улыбнулся одними губами и прошел мимо меня в комнату. Дверь закрылась, я остался в одиночестве, прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из гостиной, но вскоре понял, что много не услышу: говорили очень тихо. Время тянулось медленно, я стал нервно прохаживаться взад-вперед, чтобы немного размять усталые ноги. Никто не появлялся в коридоре, кроме факельщика, пришедшего заменить догоревший факел. Он издалека кивнул мне, я сделал ему знак уходить, и он удалился. Голоса во дворе затихали; наступила ночь. В стрельчатые высокие окна галереи заглядывала бледная луна, ее мертвящий свет порождал среди деревьев сада причудливые тени. Задумавшись, я смотрел на танцующее пламя факела на стене напротив.

  Внезапно в гостиной послышались быстрые шаги, приближающиеся к двери. Я напрягся. Вышла Доната, сразу закрыв за собой дверь, так что я не смог заглянуть внутрь. Щеки девушки раскраснелись, волосы в беспорядке разметались по плечам. Обеими руками она тщетно пыталась придержать на груди расходящееся платье. Я успел разглядеть большой коричневый сосок ее левой груди и почувствовал неловкость и острое возбуждение.

  - Доната, - пробормотал я, - что случилось?

  Она одарила меня насмешливым взглядом.

  - Этот епископ не мужчина, а настоящий зверь, - сказала она хриплым голосом. - Уж поверь мне, он знает, как доставить женщине удовольствие.

  - Он... - я не мог продолжать.

  - Тебя это удивляет? Он совсем не похож на нашего хозяина. - Она наклонилась ко мне ближе, и я уловил запах вина в ее горячем дыхании. - Не знаю, богу или сатане продал душу наш монсеньор Савелли, только он действительно не прикасается к женщинам и соблюдает свой обет. Бедняга... А ты как полагаешь, стоит ли сутана таких мучений? Ведь сдерживать плоть - это мучения, тебе не кажется?

  Она погладила меня по щеке, потом скользнула пальцами по груди, по животу и ниже, остановив руку у меня между ног.

  - Ох, Джованни!..

  - Оставь меня в покое, нас могут увидеть.

  - Как жаль! - промурлыкала она. - Ты такой робкий. Я могла бы научить тебя кое-чему...

  - Почему ты не осталась в гостиной?

  - Монсеньор Савелли велел мне уходить.

  - Тогда уходи, - сказал я как можно строже.

  Она улыбнулась и направилась к лестнице, покачивая бедрами. В ужасе я понял, что она совершенно пьяна и готова лечь с любым мужчиной, который ее пожелает. Я не мог представить себе, что две девушки, оставшиеся в комнате с монсеньором и епископом Барди, точно в таком же состоянии. Франческа, моя Франческа... Рванувшись к двери, я уже взялся за ручку, чтобы ворваться в гостиную и убедиться, что ничего страшного не происходит, и тут дверь распахнулась сама. На пороге стоял монсеньор Савелли, и в его глазах была непроглядная тьма. За его спиной в комнате раздавались мягкие влажные звуки и тихий смех. Я отшатнулся, но его сильные пальцы тисками сжали мое запястье.

  - Джованни, - прошептал он.

  Мгновение мы молча смотрели друг на друга, потом он плотно закрыл дверь и шагнул ко мне.

  - Монсеньор, я должен знать, - в отчаянии пролепетал я.

  - Что ты хочешь знать?

  - Франческа... она...

  - Рано или поздно это случается со всеми девушками, - ровным голосом сказал он, и мое сердце наполнилось ледяным ужасом. - Что тебе до нее?

  - Монсеньор, она лучшая девушка в Риме, она... - у меня не хватало слов, голос сорвался.

  - Иди за мной. - Он повернулся и пошел к следующей двери, где была небольшая комната с камином, смежная с гостиной. Войдя в комнату, он указал мне на небольшую нишу с отверстием в стене. Трепеща, я заглянул в отверстие.