Когда его рука невзначай коснулась моего плеча, я затрепетал. Он что-то говорил, но я почти не слышал. Лишь когда он назвал мое имя и спросил, согласен ли я взять Франческу в законные жены, я поспешно сказал: "Да". Потом он задал Франческе тот же вопрос, и получил тот же ответ. Мы с Франческой обменялись поцелуем, и я почувствовал себя пленником. Что бы там ни говорил Ченчо, есть законы, которые человек не должен преступать...

  Теперь, когда Франческа стала моей, я был совершенно счастлив. До конца дня безумная праздничная круговерть буквально не давала мне опомниться. Нас поздравляли, осыпали подарками и пожеланиями, за ужином стол ломился от кушаний, которые от всей души постарались приготовить повара. Я искал глазами монсеньора, но его не было: сразу после венчания он отправился в папский дворец, и не вернулся до поздней ночи. После ужина под приветственные крики подвыпившей челяди мои друзья-охранники проводили меня и Франческу в ее комнату, которая отныне стала нашей общей, и оставили, наконец, наедине, дав на прощание целую кучу замечаний и советов - один непристойнее другого. Когда дверь за ними закрылась, Франческа счастливо бросилась мне на шею. Отныне мы были одной семьей. Уложив ее на кровать, я ласкал ее, пока не довел почти до изнеможения, а потом, наслаждаясь ее нетерпеливой страстью, проник в нее несколькими уверенными движениями. Она вскрикивала и билась подо мной, и я видел, что ей было хорошо. Потом она лежала передо мной, пытаясь ласками заставить меня излиться, потому что я никак не мог кончить. Досадуя на себя, я закрыл глаза и представил, что рядом со мной не Франческа, а человек, которого, как я полагал, я должен поскорее забыть. Его губы, его язык, прикосновения его рук... Я накрыл собственной рукой пальчики Франчески и какое-то время помогал ей, пока наши общие усилия наконец не увенчались успехом. Не открывая глаз, я упал на постель и почувствовал на своих губах теплые мягкие губы, пахнущие моим семенем. "О, Ченчо, - мысленно простонал я. - Неужели так будет всегда?!"

  Всю неделю мы с Франческой наслаждались обществом друг друга. Меня на три дня освободили от дежурств, но на четвертую ночь я должен был находиться при монсеньоре. Я твердо решил, что не поддамся искушению и сохраню верность Франческе, которая безоговорочно мне доверяла. Она часто спрашивала, что я думаю о других девушках во дворце, и я отвечал, что она единственная из них достойна моего внимания. Я не обманывал ее: ей просто не приходило в голову задать правильный вопрос.

  Вечером я ждал монсеньора у дверей его кабинета. Пока он молился в часовне, я терпеливо стоял за его спиной, склонив голову - больше от молчаливой борьбы с самим собой, чем от смиренного благочестия. Когда мы шли к его спальне, он повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

  - Ты помнишь, что выбор за тобой, - вполголоса сказал он. - Я буду ждать. Если ты захочешь...

  - Нет, - пробормотал я, сжимая кулаки.

  - Хорошо. Я понимаю.

  Больше он не сказал ничего. Я отправился в комнату, смежную с его спальней. Миновала полночь, а я все не мог заснуть. Он был так близко... Уже три дня я прожил, не прикасаясь к нему, и теперь обрекал на пытку себя, а может быть, и его тоже. Ощущение одиночества было невыносимым. Отвернувшись к стене, я начал молиться, прося Бога уберечь меня от соблазна, но все было напрасно. В отчаянии я вскочил и заметался по комнате, все ближе подходя к двери в спальню кардинала. Спит он или мучается подобно мне? Вот уж вряд ли. В конце концов, я решил, что если только посмотрю на него, мне станет легче. Я не собираюсь изменять Франческе, просто должен убедиться, что с ним все в порядке...

  Я вошел в спальню бесшумно, как тень, и осторожно приблизился к кровати под бархатным пологом. Монсеньор спал. Его обращенное вверх лицо было безмятежным. У него была манера спать, лежа на спине, доверчиво раскрывшись перед Небом, как ребенок. Подойдя к нему вплотную, я, затаив дыхание, опустился на колени и стал смотреть на него, лаская взглядом его закрытые глаза, щеки, губы, твердый подбородок со знакомой ямочкой. Время шло, а я просто сидел и смотрел, заполняя его образом пустоту в своем сердце. Он не проснулся. Почти перед рассветом я встал, ушел в свою комнату, лег в постель и уснул тревожным сном без сновидений.

  Наутро монсеньор не стал меня будить, но после завтрака неожиданно окликнул меня и велел седлать лошадей, чтобы поехать в город. Я спросил, хочет ли он, чтобы его сопровождал только я, или охрана должна быть усилена. Он посмотрел на меня задумчиво. Мне был хорошо знаком этот взгляд, и жаркая волна предчувствия захлестнула меня с головой.

  - Нет, только ты, Джованни, - сказал он небрежно.

  Во двор он вышел в простой кожаной куртке поверх полотняной рубашки и потрепанных штанах для верховой езды: горожанин, в лучшем случае - небогатый дворянин. У его пояса рядом с кошелем висел кинжал в ножнах.

  - Едем, - коротко скомандовал он, вскочив в седло так проворно, что я едва успел придержать ему стремя. Он вылетел из ворот и помчался по улице; я едва поспевал за ним.

  Он ничего мне не объяснял. В бедном квартале мы остановились у дверей небольшой таверны, показавшейся мне мерзким притоном для голытьбы. Монсеньор вошел первым, бросил хозяину серебряную монету и потребовал комнату на втором этаже и вина. На вопрос трактирщика, не желают ли господа еще чего-нибудь, он ответил, что готов доплатить еще столько же, лишь бы нас оставили в покое.

  Слуга проводил нас в уединенную комнату в конце коридора, выходившую окнами в глухой переулок, и принес кислого молодого вина, должно быть, считавшегося здесь весьма достойным напитком. Когда дверь за ним закрылась, монсеньор откупорил бутылку, плеснул вина в стаканы и посмотрел на меня тяжелым взглядом.

  - Что мы здесь делаем? - спросил я как можно спокойнее.

  - Сядь, - глухим голосом сказал он, не спуская с меня глаз.

  Я послушно уселся за стол, взял стакан и постарался не отвести взгляда.

  - Пей, - приказал он и залпом осушил собственный бокал.

  Его тон испугал меня. Я не мог представить, чем закончится этот сдержанный приступ страшной ярости.

  - Монсеньор, здесь не место для...

  - Заткнись и пей. - Налив себе еще вина, он так же быстро выпил все до дна, едва ли чувствуя вкус.

  Нерешительно отхлебнув глоток из своего стакана, я вопросительно посмотрел на кардинала. Внезапно он вскочил, подошел ко мне и, взяв за подбородок, рывком повернул мою голову к себе. Вино расплескалось мне на колени, я едва успел отставить стакан.

  - Значит, ты хочешь быть святым? - с опасной вкрадчивостью в голосе спросил он. - Думаешь, что у верных мужей вырастают крылья, и они попадают на небеса как голуби?

  - Монсеньор, я давал клятву перед Богом и людьми. Прошло всего четыре дня...

  - Ах, вот как? Ну так сколько должно пройти дней, чтобы ты решился нарушить эту глупую клятву? Ты считаешь дни, правда?

  - Я не могу...

  Он наотмашь ударил меня по щеке так, что в глазах потемнело от боли.

  - Заткнись, раб. Ведь ты мой раб, и сам это знаешь. В моем распоряжении не только твое тело, но и твоя душа. Мне не нужно приказывать тебе, но я приказываю. - Не отпуская моего подбородка, он наклонился ближе и проговорил, кусая меня за ухо. - Я хочу тебя. Немедленно.

  Я всхлипнул. Мое тело горело в огне неистового желания, которому я был уже не в силах противостоять.

  - Вы будете прокляты за это, - выдохнул я, вцепившись в его руку. Его губы коснулись моих - легко и обещающе.

  - Я сделал множество вещей, за которые буду проклят, - прошептал он, - и соблазнение мужа крошки Франчески по сравнению с ними - сущий пустяк. Иди ко мне.

  Я еще колебался, и тогда он снова ударил меня в лицо. Из разбитой губы потекла кровь, из глаз - слезы. Схватив меня за ворот, кардинал одним рывком вздернул меня на ноги и стал яростно целовать в рот, слизывая кровь. Задыхаясь от боли и вожделения, я отвечал на его поцелуи, а мои руки уже шарили по его телу. Он повалил меня на узкую кровать и стал срывать с меня одежду.