Рыцарю было по виду около пятидесяти лет; его суровое смуглое лицо было прочерчено белым шрамом, волосы были почти седыми, лишь в некоторых местах угадывался их былой черный цвет - так земля порой проглядывает из-под выпавшего за ночь снега. Он не вмешивался в разговор, но с интересом смотрел на папу: было ясно, что его больше занимает святейший отец, нежели повествование о событиях в Константинополе. Когда я присмотрелся к нему, мне стало не по себе: его лицо, с тяжелой квадратной челюстью и широкими скулами, было лицом убийцы, мозолистые руки, лежащие на коленях, привыкли к рукояти меча. В его позе и выражении лица читалось презрение.

  Говоривший епископ показался мне заслуживающим доверия: у него было открытое, гладко выбритое лицо, спокойные серые глаза и мягкий голос прирожденного рассказчика. Я не вслушивался в его слова, но тон, которым они произносились, был убедительным.

  - Ну, любезный Нивелон, - подытожил папа, когда рассказ закончился, - я вижу, что земли разделены, и разделены вполне справедливо. Венеция получила долю в военной добыче и право на торговые привилегии, а кроме того, и высший духовный сан в Империи, не так ли, Николо?

  - Его высокопреосвященство Томазо Морозини известен своей набожностью и будет поддерживать веру на Востоке, - впервые заговорил священник в мантии. - Разумеется, по благословению вашего святейшества.

  Папа нахмурился, но промолчал.

  - Томазо Морозини - простой субдиакон, выскочка из Венеции, - негромко проговорил монсеньор Савелли, в упор глядя на Николо. - Как мог такой человек оказаться патриархом новой Империи? Если на то пошло, даже вы, епископ Барди, были более достойны занять это место, чем он. Итак, в чем же секрет?

  На лице епископа Николо Барди мелькнуло и тут же исчезло выражение ненависти. Я мог бы поклясться, что отчетливо видел его, хоть оно и было действительно мимолетным.

  - Я полагаю, у отца Морозини имеются сильные покровители, - небрежно сказал он. - Кое-кто говорит о его негласном участии в выборах императора... Ему заплатили за помощь, только и всего.

  - Церкви нужен влиятельный патриарх, - заметил Иннокентий. - Назначение случайного человека ослабляет нашу позицию в Константинополе. Как вы допустили, чтобы это произошло, Нивелон? Я считал вас верным союзником.

  Епископ-воин раздраженно пожал плечами.

  - Моего влияния было явно недостаточно. Теперь же по договору церковь лишается права вмешиваться в дела империи и давать императору указания. В вашей власти только предавать анафеме мятежников, на которых укажет император и его бароны.

  - Вот как? - Иннокентий побледнел, охваченный яростью. Его руки, лежавшие на столе, сжались в кулаки. - Мирская власть превыше духовной?! Они первыми будут преданы анафеме как безбожники и грабители церквей, а там - мы еще посмотрим, долго ли они смогут противиться воле Рима!

  Мой господин сидел все это время с непроницаемым лицом, наблюдая за вспышкой гнева папы с холодным интересом. Когда Иннокентий немного успокоился, разговор вернулся к бумагам, которые привезли с собой посланцы. Чтение договора о разделе империи и его обсуждение заняли гораздо больше времени, чем я предполагал. Распорядившись подавать обед, папа начал живо расспрашивать обоих священников о положении церкви в Империи, а рыцарю задавал вопросы об императоре и о позиции греков в отношении союза с другими народами против латинян.

  Я откровенно скучал, чувствуя, что все эти материи очень интересуют папу, и он готов обсуждать их хоть до ночи. В какой-то момент я обратил внимание, что мой господин пристально смотрит на меня. Он потер запястье жестом, о котором предупредил меня, и выразительно взглянул на Николо Барди. Едва заметно кивнув, я переключился на наблюдение за епископом Барди. Нельзя сказать, что епископ показался мне опасным человеком, возможно, потому, что я никогда не считал церковников стоящими противниками для рыцарей. Гораздо с большим подозрением я относился к французу - немногословному, суровому, всем своим видом выражающему надменность. Однако не француз тревожил монсеньора Савелли, а хилый епископ.

  Наконец, уже ближе к вечеру, папа Иннокентий отпустил посланцев, назначив назавтра заседание коллегии для обсуждения и утверждения договора. Папские секретари бросились оповещать кардиналов, а гости, выйдя из комнаты, направились в отведенные для них покои. Я пристроился немного позади, чтобы иметь возможность наблюдать за ними; Николо Барди, сопровождаемый папским слугой, добрался до своей комнаты, а немного погодя оттуда вышел парнишка лет шестнадцати, торопливо засовывая под колет лист пергамента.

  Нужно было срочно на что-то решиться: посланник не особенно торопился, но и задерживаться у дверей он явно не собирался. Из ниши, в которой я спрятался, коридор просматривался полностью, и он, на мое счастье, был пуст, если не считать парня с епископской запиской. Оставалось лишь дождаться, пока посланник пройдет мимо меня, оглушить его сзади ударом по шее, обыскать, забрать письмо (а может быть, несколько писем) и втащить мальчишку в эту самую нишу. Вряд ли за портьерой кто-то сможет разглядеть его, пока он не придет в себя. Я притаился в своем укрытии, чтобы привести свой план в исполнение. Парень не спеша пошел по направлению ко мне, с любопытством озираясь по сторонам: похоже, роскошь папского дворца произвела на него должное впечатление. Он выглядывал в окна, ощупывал бархат портьер и таращил глаза на кованые львиные лапы на стенах, в которые были воткнуты факелы.

  Я подобрался, готовясь прыгнуть вперед, и в этот момент он отдернул полог, закрывавший мою нишу. Оторопев, я подался назад, он, заметив меня, тоже отступил, округлив глаза от неожиданности.

  - Что это ты тут делаешь? - растерянно пробормотал он. - Я чуть не упал со страху.

  - Папа не любит, когда охрана расхаживает по дворцу в открытую, - нашелся я. - Вот и приходится быть незаметным.

  - Ух ты! Выходит, ты папский охранник?

  Я кивнул, решив немного приврать. Паренек осмотрел меня с головы до ног, задержав взгляд на мече и кинжалах, затем улыбнулся. У него была приятная открытая улыбка человека, не способного лгать. Широко расставленные синие глаза смотрели со смуглого лица дерзко и весело. Мягкие золотистые кудри придавали ему какую-то одухотворенную красоту, мало вязавшуюся с его простоватыми манерами.

  - Я почему-то думал, что папу охраняют монахи.

  - Я похож на монаха? - поинтересовался я.

  - Если честно, нисколько. - Он быстро скользнул в нишу, задернув за собой портьеру, и вдруг схватил меня за руку. - Послушай, если ты не монах...

  Я пожал плечами и усмехнулся.

  - Скажи-ка, папа хорошо платит своим охранникам?

  - Неплохо, на мой взгляд. Какое тебе до этого дело?

  - А вот мой хозяин, епископ Барди, скупердяй, каких поискать, и совсем не платит слугам вроде меня, так что когда им нужны деньги, они оказываются в сложном положении. Смекаешь, о чем я?

  Вот оно что, подумал я, кажется, малец вымогает у меня деньги. Что ж, разумеется, у меня было с собой немного мелочи и даже одна серебряная монета, но отдавать их ему в мои планы не входило.

  - Разумеется, я не рассчитываю получить это даром, - сказал он, подходя ко мне ближе и внезапно прижимаясь ко мне. Его руки легли на мои бедра. - Если хочешь, я могу тебе отсосать.

  - Что?! - Я запнулся, ошарашенный не столько самим предложением, сколько формой, в которой оно было сделано.

  - Тише, не дергайся. Даже если ты занимаешься этим только с девушками, я сделаю так, что тебе будет очень хорошо, и ты не пожалеешь. - Задрав подол моей рубашки, он уже возился с завязками штанов, время от времени проводя пальцами по моей ширинке.

  Черт возьми. Опираясь на стену, я как в полусне наблюдал, как мальчишка, опустившись на колени, ловко вытаскивает мой член и водит по нему пальцами от основания до головки, пробуждая его к жизни.