Установленная на бетонном полу среди побитых казенных грузовиков самодельная машина времени походила на огромного младенца-олигофрена.

Было еще утро, ледяной московский ливень колотился в грязную полоску стекла, Прижимая к уху телефонную трубку, в которой раздавались всхлипывания его жены Земфиры, Филипп Костелюк смотрел сквозь это стекло, навсегда прощаясь с городом, где прожил сорок лет.

— Останься, — рыдала Земфира в трубку. — Возьми меня с собой!

— Ты знаешь, агрегат не выдержит двоих. Если я останусь, они меня рано или поздно все равно прикончат. Прощай!

Сквозь стекло он увидел, как подъехала машина, как из нее выскочили вооруженные люди в черных дождевиках. Кричащая телефонная трубка легла рядом с аппаратом. Филипп Костелюк надавил рукоять, включая фазу.

На скорую руку сляпанная из отходов и обломков одноразовая машина времени затряслась. В оцепенении Филипп замер среди гаража. Перед тем как его взяли на престижную работу в мэрию, он проработал здесь несколько лет. Валялись разбросанные по бетонному полу рваные чертежи, окурки, стояли пустые бутылки. Ацетиленовая горелка мерцала под желтой трубой водопроводного коллектора. Глаза цеплялись за каждый предмет: за треснутую фару грузовика, за черный телефонный аппарат, за фанерную перегородку, обклеенную порнографическими картинками, цветными этикетками и портретами президентов. Телефонная трубка рыдала голосом Земфиры:

— Возьми меня с собой!

Ностальгическое оцепенение продолжалось не более секунды, следовало поторопиться. Автоматные очереди уже крушили замки на железных дверях гаража. Он забрался в машину, привязал себя к старенькому креслу резиновыми шлангами. Агрегат усиленно задышал, когда нога Филиппа надавила педаль.

— Ну, — прохрипел он, не выпуская из зубов дымящуюся сигарету. — Ну, поехали!

В это мгновение он отчетливо увидел, как от стены отделилось розовое пятно. Пятно, медленно сгущаясь и приобретая очертания человека, поплыло к грузовику и вдруг пропало, растаяло без следа.

Он успел еще заметить ворвавшиеся в гараж черные дождевики. Автоматная очередь полоснула по бетону. Нога в грубом солдатском ботинке надавила сильнее, и красные кирпичные стены вокруг распались. Машина пошла в будущее.

Рука в кожаной шоферской перчатке без пальцев потянула рычаг. Фигуры в дождевиках размазало по пространству гаража, расплескало, как детскую акварель по грубой бумаге. В последний миг он успел сплюнуть горящую сигарету, и та упала куда-то на пол, поджигая дорожку пролитого бензина.

В маленькую дырочку, пробитую пулей, он увидел знакомую железную дверь, за которой размещался электрощит. На двери был череп и кости, на ней была надпись: «НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ». Это было последнее, что он видел.

У него не было полной уверенности, что машина пойдет в будущее, у него даже не было уверенности, что она вообще куда-то пойдет. Основу машины времени составляла банальная карта процессора — вершина технологии двадцать первого века. Такими картами пользовались повсеместно. За последние тридцать пять лет, после возникновения плоского микропроцессора «ПТ», процессорные карты печатались миллиардными тиражами и применялись абсолютно везде, начисто вытеснив из быта громоздкие компьютеры.

Для создания темпорального поля и перемещения во времени требовалась одна стандартная «ПТ-карта» величиной со спичечную этикетку. Достаточно было под контролем плоского микропроцессора раскрутить обычный автомобильный движок при температуре минус сорок пять градусов, и можно отправляться в будущее. Значительные сложности составляли изготовленные кустарным образом весовые балансиры и элементы хоть какого-нибудь управления. Но Филипп Костелюк, хоть и не без помощи своей преданной жены, справился и с этим.

— Ну-у! — выжимая тугой рычаг сцепления, простонал Филипп. — Ну-у! Давай, милая!

Путешествие во времени напоминало ощущения очень пьяного человека, все время падающего лицом в снег.

Он уцелел. Преодолев сто шесть лет, восемь месяцев, два дня, пять часов и восемь минут, скатившись с холма, машина времени, построенная из двух бухгалтерских сейфов и небольшого рефрижератора, развалилась окончательно, и импровизированная пилотская кабина застряла между двумя разбитыми танками.

Бежав из своего родного времени, Филипп Костелюк неожиданно для себя угодил в самое пекло какой-то неизвестной ему войны.

Он выбрался наверх и встал на кабину, широко раздвинув ноги, плохо еще соображая и не принимая свое путешествие как свершившийся факт. У него кружилась голова, судорогой сводило желудок. Там, где, по его ощущению, только что стоял город Москва, теперь во все стороны расстилалась пустыня. И пустыня, в основном имеющая два цвета и разделенная на неравные клетки, была уставлена, как огромными шашками, побитой военной техникой.

Был полдень, жаркое солнце пульсировало над головой, и ничего, кроме танков, бронемашин и еще каких-то непонятного назначения колесных сооружений, видно не было. Правда, он не смог сразу увидеть, что находится с северной стороны, потому что обзор перекрывал холм.

Прежде чем спрыгнуть на обожженную землю, путешественник вернулся в кабину. Он повесил на себя кобуру с тяжелым армейским пистолетом, взял аптечку, взял коробку с противогазом. Сунул в карман комбинезона пачку бритвенных лезвий и три нераспечатанные упаковки с процессорами «ПТ».

Небольшой запас еды и пива от перемещения во времени никак не пострадал, и он аккуратно сложил провиант, приготовленный заботливой женой, в наплечную сумку. Туда же он, свернув, положил и старенький молельный коврик.

Вокруг звенела тишина, но достаточно было Филиппу только отойти от развалившейся машины, как на том же месте задрожал воздух. Оставляя инверсионный след, мимо, в будущее, один за другим пролетели четыре казенных хрономобиля. Их послали в погоню. Но если человека очень просто вычислить в пространстве при помощи спутника-шпиона, то вычислить его положение во времени практически невозможно.

Филипп возблагодарил Ахана за собственную расторопность, но на всякий случай поспешил отойти подальше.

При каждом шаге под ногами хрустело и поднималось серое облачко пыли. Вероятно, здесь еще несколько дней назад росла зеленая трава, теперь она вся сгорела и превратилась в пепел, как, вероятно, задолго до того сгорел и находившийся здесь большой город.

Осторожно ставя ноги, он обошел холм. С другой стороны холма также тянулось до горизонта пустынное ровное плато, тайная надежда увидеть хотя бы захудалый бункер покинула беглеца, ничего не осталось от русской столицы.

Он родился на этом месте, он вырос здесь. Филипп Костелюк вытер рукавом слезы. Ни деревца, ни кустика — со всех сторон до самого горизонта громоздилась лишь побитая военная техника.

Как зачарованный он стоял неподвижно и разглядывал ближайшую боевую машину. Все до боли знакомо. Все те же гусеницы, все тот же орудийный ствол, все та же сверкающая лобовая броня, все та же пулеметная щель — за сто шесть лет, казалось, ничто не изменилось в танке. Только была на башне какая-то незнакомая красная штучка в том месте, где раньше размещалась антенна.

Филипп Костелюк нагнулся, подобрал с земли камушек, кинул в танк. Камушек звонко отскочил. Тут же пулеметная щель раскрылась. Запрыгали вокруг песчаные фонтанчики. Приглушенная очередь взрыхлила горячий полуденный воздух. От прямого попадания разлетелся вдребезги большой гранитный валун.

Сидящий в танке человек, вероятно, вообще не смотрел в прицел, и мелкие камушки только посекли лицо путешественника.

— По своим, сволочь, стрелять? — неожиданно для самого себя заорал Филипп и, выдернув из нагрудного кармана белый в голубую клеточку платок, судорожно им взмахнул.

Пулемет сразу смолк. В танке сперва завозились, потом люк откинулся. Сверкая герметическими очками, под солнцем показалась голова в шлеме.