– Думаешь, тут кто-то мог спрятаться? – спросил Джонни. – Тогда проверь и все гробы на складе здешних товаров. Он пол-этажа занимает.
Гробов я за годы службы повидала достаточно и даже несколько раз вскрывала их в интересах расследования. Воспоминания, от которых не избавишься до самой смерти. Даже зная, что гробы в похоронной конторе пусты, я каждую крышку поднимала с замиранием сердца. Пятьдесят шесть гробов всех цветов и размеров. От самых дешёвых, обитых простой тканью, до покрытых резьбой и позолотой, украшенных стразами и даже рельефами. У нескольких напротив того места, где должно быть лицо покойного, имелось окошко, предназначение которого было мне совершенно непонятно.
– Наверное, это для тех, кто привык всё держать под контролем, – мрачно пошутил Джонни.
Возле склада гробов находилась мастерская, где их делали, заваленная досками, рулонами ткани, банками с краской и какими-то ящиками, которые Джонни ехидно предложил мне тоже проверить – вдруг там злобные карлики спрятались. Дальше располагалась мастерская по изготовлению памятников и всякой надгробной скульптуры. Преобладали мраморные ангелы и женские фигуры в позе скорбящей богоматери. Лица у тех и у других были скорее сонные, чем скорбные. Что тут сразу привлекло наше внимание, так это огромный саркофаг в дальнем углу мастерской. Мраморный, отделанный тем светящимся камнем луминитом, который украшал многие здания Арсланбада, он производил впечатление даже в незаконченном виде.
– Явно для фамильного склепа, – сказал Джонни. – В него поставят гроб и накроют крышкой… Видимо, вот этой.
Он показал на прислонённую к стене мощную плиту с рельефной фигурой спящего льва. Чуть ниже льва было высечено что-то вроде герба, а выше крест, изображённый в весьма специфической манере. Точно такой же когда-то красовался на моём парадном плаще и значке тамплиера. А ещё был выгравирован на рукояти кинжала, который мне, как и всем выпускникам академии Тампль, вручили вместе со значком.
– Саркофаг для рыцаря Храма, – догадался Джонни. – Ну-ка, что там на гербе? Солнце и, кажется, опять лев…
– Просторный, – заметил Самандар. – По-моему, там можно втроём спрятаться. Да и вообще в случае чего можно попрятаться в гробах…
– Ну уж нет! – скривился Джонни. – Я скорей умру, чем в гроб лягу.
– Ну, обычно в такой последовательности всё и бывает.
– Сами, кончай эти шутки, – поёжилась Талифа. – Тут и так… жутковато. У христиан обряд похорон такой длинный, торжественный и мрачный. Он очень красив, но меня это угнетает. У нас всё гораздо быстрее.
Я ничего не сказала, но мне тоже было немного не по себе в этой обители смерти. Если племяннику Сизара Коффи действительно нравится тут гостить, то он достойный преемник дядюшкиного дела.
Обойдя весь дом, мы обнаружили сломанное окно в туалете первого этажа. Поскольку решётки на нём не было, я попросила ребят заколотить его досками – благо, этого добра тут хватало.
Тратить силы на посещение своего офиса и квартиры я не стала. После ужина, заранее купленного Джонни в ближайшем из работающих супермаркетов, все разошлись по своим спальням. Мне первой предложили выбрать комнату, и я предпочла ту, чьи окна были точно напротив моей конторы. Даже странно, что некоторые магазины так быстро вернулись к работе. С другой стороны, не пропадать же товару, который не успели реализовать до катастрофы. Насколько я поняла, случаев мародёрства в Деламаре не было. Магазины и склады города хорошо защищены от таких случаев, к тому же мародёрство наблюдается в основном во время беспорядков, а тут людям казалось, что наступил конец света. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»[1] Не удивлюсь, если некоторые были разочарованы. Конец света обещают уже не одну тысячу лет. Наконец-то дождались и что? Всего-то один остров затонул. Когда-то, в глубокой древности, гибель одного острова стала гибелью целой цивилизации, целой эпохи в истории человечества, а теперь оно занимает столько островов в океане вселенной, что даже гибель планеты не смогла бы претендовать на статус Апокалипсиса.
Бросив вещевую сумку, я села на кровать и снова развернула желтоватый лист, исписанный крупными буквами – чуть витиеватыми, чёткими, с наклоном вправо. Красивыми и изящными, как и она сама. Словно стремящимися оторваться от этого древнего папируса и умчаться прочь, превратившись в маленьких птиц. Я, наверное, сто раз прочла две нижние строчки с пометой в виде фигурки грифона. Два ряда значков, понятных только мне. В переводе с новоегипетского они звучали так:
Мы будем с тобою вместе,
И бог разлучить нас не сможет.
Строки неизвестного египетского поэта Нового царства. Дия написала их на песке, когда мы шли по эдме, пытаясь найти пределы этого искусственного рая, и остановились передохнуть. Она сказала, что делала на третьем курсе реферат и переписала этот отрывок оригинального текста. А потом заучила его так хорошо, что теперь может воспроизвести по памяти. При всей моей отличной зрительной памяти я не смогла бы воспроизвести его в точности, но узнала его сразу, как только взяла в руки это письмо. Никто не стал меня ни о чём спрашивать, и никто не обиделся, что я ушла к себе, едва прикоснувшись к ужину.
Оставшись одна, я почувствовала, как тоска сжала моё сердце с новой силой. Мне хотелось заорать – от отчаяния, в которое меня повергало собственное бессилие. Может, действительно заорать, включив телевизор погромче?
По телевизору каждые полчаса показывали то, что осталось от Урма. И примерно с такой же периодичностью выступление проповедника Церкви Судного Дня – высокого брюнета со светло-голубыми глазами, бешено сверкающими на его тёмном, аскетически худом лице. Он торжественно объявлял о конце Империи Зла, которую поразила десница божья. Да, Ателлане тоже досталось, но разве не здесь урмиане получили самую горячую поддержку, когда пожелали вернуться в состав королевства? За всё приходится платить. Радуйтесь, братья и сёстры, ибо мы ещё легко отделались. Оплот жестокости и разврата утонул, как некогда утонул остров, где люди забыли о законах божеских и человеческих, где сами возомнили себя богами и жили, потворствуя своим порокам…
Бла-бла-бла… Хорошо, когда есть на кого всё свалить. Неужели эта кочерга в сутане и впрямь верит, что всё зло мира кануло в преисподнюю вместе с островом Урм? Как будто у урмиан нет колоний. Да, основные силы УСИР[2] были сосредоточены здесь. Именно здесь, на островах Урм и Кинта, велись почти все их секретные исследования и вершились их самые тёмные дела. Теперь Урм и подводная лаборатория возле Кинты разрушены, но значит ли это, что Империи Зла нанесён удар, после которого она уже никогда не оправится? И почему Урм обрёл такую силу? Разве это только его заслуга? Урм – не средоточие зла, а всего лишь одно из его самых грубых и примитивных проявлений. Зло не может утонуть, как остров, или рассеяться в воздухе, как одна из тех огненных фигур, что ещё недавно пугали жителей Деламара. Зло не утонуло. Оно просто залегло на дно, и я чувствовала – скоро оно явит нам свой новый лик.
Уснула я быстро и столь же быстро окунулась в уже ставшую привычной атмосферу кошмара. Я слышала, как кто-то тихо бродит по дому, и хотела предупредить друзей, но не могла даже пошевелиться. Впрочем, оказалось, что ребята уже проснулись. Все трое пришли за мной.
– Придётся всё-таки прятаться в гробах, – прошептал Джонни. – А тебе в том саркофаге. Ведь он же твой.
– С чего ты взял? Там не мой герб.
– Этот тебе больше подходит. На твоём гербе должен быть лев. Ты же говорила, что твоя фамилия на одном из старых европейских языков означает «лев»[3]. Или даже не на одном, но она сейчас произносится немного иначе, да?
Я не успела ответить, потому что уже оказалась в этом проклятом саркофаге, а Джонни, зловеще улыбаясь, задвинул его тяжелой крышкой. То есть это уже был не Джонни. Перед тем, как каменная плита закрыла от меня свет, я успела увидеть над собой улыбающееся личико кудрявого вампира. Одного из тех, что днём прикидывались рельефом в кабинете Сизара Коффи. Здесь всё не такое, каким кажется. Ведь это обитель смерти. По ночам потусторонний мир вступает в свои права, и нежить начинает охоту на живых. Когда мне всё же удалось отодвинуть тяжёлую крышку, я обнаружила, что по дому ходят статуи – ожившие надгробные фигуры. Я убегала от них по длинным, узким коридорам полутёмного дома, по крутым лестницам, которые вели в такие же коридоры, и думала, что этому не будет конца. Я даже обрадовалась, когда оказалась в погребальном святилище. Я стояла возле её статуи, казавшейся живой из-за игры теней и света. За аркой входа виднелся привычный пейзаж – золотые пески и две пирамиды с зависшим над ними солнечным диском… Нет, что-то изменилось. Кто-то мчался сюда, вздымая вихри песка. Кто-то страшный и прекрасный, как божество полуденного зноя, несущее смерть. Это был огромный лев. Я уже слышала его гулкое рычание, подобное отдалённым раскатам грома или звуку падающих камней. Прямо на меня мчался солнечный бог, разгневанный тем, что я посмела вторгнуться в его владения. Явиться в его храм с магической дверью, которую я неспособна открыть.