Впрочем, это все шутки. Я оказался в совершенно идиотском положении и не знаю, как выйти из него. Разберемся по порядку, а то у меня в голове все спуталось.

Во-первых, я не знаю, кто он и что он. Честно говоря, я подозреваю, что все очень просто. Он работает на какую-то спецслужбу, правительственную или частную, и спер Книгу по их заданию, а отдавать не хочет. В пользу этого говорит то, что он ведет себя так, как будто за ним следят, или он думает, что за ним следят. Это он не особенно от меня скрывает. Развинтил и проверил все розетки, на улицу выходить не очень любит и требует, чтобы я никому о нем не сообщал, что понятно, я и сам не такой идиот, каким кажусь на первый взгляд. Так что этот вопрос я для себя решил. То ли он профессиональный киллер, то ли просто сотрудник какой-нибудь проклятой Богом организации, но это один хрен. В принципе, это не самое главное, потому что отвязаться я от него все равно пока не могу, а этические вопросы меня не беспокоят. Я не собираюсь никого перевоспитывать, а это его грех, его совесть, его молитвы, как говорили в одном очень страшном фильме.

Второе. Чертова Книга. Мне от нее плохо. Тони вчера проговорился, что ему неприятно и глядеть на нее, и думать о том, что она находится в доме. Согласен, руками и ногами – за. При этом я не думаю, что он попытается от нее избавиться, судя по всему, он возлагает на ее большие надежды. А он из тех людей, которые из упрямства, гордости и всего остального будут переть вперед, не слушая никаких доводов разума. Я пока перевел страниц тридцать, ощущения самые мерзостные, даже записывать не хочется. Я никогда не воспользуюсь этим и ему постараюсь не дать. К тому же, я, конечно, человек социально индифферентный, но даже я с ужасом думаю, что будет, попади она действительно в какую-нибудь нечистую на руку структуру. Волосы на голове дыбом встают от ужаса. И что делать, я не знаю, особенно если учесть, что этот красавец мне ничего не говорит, ни словечка.

Третье. Самое противное и самое главное, потому что все остальное пока не происходит, а только мои предположения. А вот это уже факт и факт непреложный. Я в него влюблен. По уши, безумно, дико, словно истеричная барышня. И я ничего не могу с собой поделать. Причем, я влюблен даже не в его красоту, я-то знаю, что под этой внешностью героя мелодрамы скрывается сжатая стальная пружина, человек, не знающий ни страха, ни сомнений, ни, к сожалению, любви и привязанности. И все это я люблю. Это, наверное, первый раз в моей жизни, когда я люблю самого человека, а не свои представления о нем и свои мечты. Я не могу сказать, что он нравится мне, просто он необходим, как воздух. А с другой стороны, то, что происходит, приводит меня в такое нервическое состояние, что я боюсь сойти с ума. Он ведь все видит. Я не знаю, что он там понимает насчет любви, насчет нее он, наверное, вообще ничего не понимает, но он отлично знает, что я завишу от него с потрохами. Он это видит, он этим пользуется и даже не особенно трудится этот факт скрывать. Когда он подходит ко мне вечером, я вижу на его лице, в его глазах это выражение: “Ну что ты, Стив, – написано на нем, – ведь ты не будешь упрямиться. Ты просто не можешь, я же вижу, что ты меня хочешь”. И как только я пытаюсь хоть как-то ему сопротивляться, он тут же использует это свое неотразимое оружие – секс. Несмотря на то, что мы с ним трахаемся каждую ночь, а иногда и днем, я не могу насытиться этим. И каждое его прикосновение заставляет меня терять абсолютно всякую волю к сопротивлению. А он никогда не забывает подчеркнуть, что он мой хозяин. Это все ужасно, ужасно то, как он топчет мою гордость, даже без всякого сладострастия, просто и спокойно, словно это какая-то необходимая процедура, и вообще он лучше знает, на что я годен.

При этом он идеальный партнер, тихий, спокойный, он никогда не раздражается, он внимателен, он заботится обо мне, но я не знаю, что это за забота. Он говорит, что ему хорошо со мной, а я думаю, что он врет и все проявления беспокойства – это просто забота о машине, которая должна работать, пока она нужна. Иногда мне в голову приходит мысль, что когда я закончу перевод, он просто убьет меня, как нежелательного свидетеля. И еще плюс ко всему, плюс ко всей этой путанице, я понимаю, что нравлюсь ему просто как человек. Ему нравится разговаривать со мной, нравится быть рядом. Нравится заниматься со мной любовью. Но я понимаю, что это не будет иметь для него никакого значения, если он решит избавиться от меня.

22 марта.

Вот интересно, никогда не замечал за собой никакого мазохизма. Я всегда предпочитал равноправные отношения, а тут какое-то помрачение на меня нашло, не иначе. И похоже, я переборщил, думая, что он топчет меня без всякого сладострастия. Что-то ему от меня нужно. Не просто кров и постель, не перевод, а что-то еще, Исмаэль был прав. Но я для него не просто очередная говорящая игрушка. Это точно.

Просто сегодня один был, если можно так выразиться, эпизод.

Он возился на кухне, по своему обыкновению, а я переводил Книгу. Обалдев окончательно от усталости и омерзения, я пошел к нему. Не то чтобы я надеялся, что он меня как-то ободрит, он не похож на вожака бойскаутов, но просто посмотреть на него приятно. Вдобавок, есть у меня одна несчастная особенность, я от напряженных интеллектуальных штудий начинаю испытывать довольно сильное возбуждение. Непроизвольная реакция организма на усталость, или просто тело хочет заявить свой протест мозгу. В общем, я пришел, он как раз уже все закончил и варил кофе. Курит он немного, а вот кофе пьет литрами.

– Слушай, – сказал я ему, я был здорово взвинчен. – Может, бросим это дело? Не нравится мне это все, я думаю, это опасней, чем мы предполагаем.

Он посмотрел на меня снисходительно и с улыбкой, словно на ребенка.

– Нет, мы не можем это бросить, – сказал он терпеливо. – Стив, я не могу тебе ничего объяснить, но у меня нет другого выхода.

– Черт, найди кого-нибудь другого, это не так сложно, – рявкнул я, сходя с ума от ужаса, что он так и сделает. Но что-то во мне слишком сопротивлялось его небрежной деспотии.

– Мне не нужен никто другой, – ответил он так же спокойно. – Ты меня вполне устраиваешь.

Странно, но теперь в его голосе не было обычной снисходительности, напротив, он смотрел на меня с какой-то странной сладострастной улыбкой, словно, командуя мной, он не выполнял, как прежде, докучную обязанность, прикрываемую спокойной лаской, а делал что-то, что и вправду доставляло ему удовольствие. И я не сказал всех тех слов, которые вертелись у меня на кончике языка, я стоял и смотрел на него, остолбенев от его горячего, просто сжигавшего меня до костей взгляда.

– Подойди сюда, – приказал он холодно, но этот холод был жгучим, как огонь.

Я подошел, не чувствуя ног под собой. Он посмотрел мне в лицо со сладострастным любопытством. Усмехнулся. Я облизал пересохшие губы, у меня началась такая эрекция, что было почти больно. Что-то происходило между нами, что-то страшное, потому что теперь-то я точно знал, что он не притворяется и не просто механически получает удовольствие от моего тела и моих манипуляций, он хочет меня не только физически, он хочет сделать что-то со мной внутренним «я», с моей душой, если можно так сказать. Он положил мне руки на плечи и, с силой нажав, заставил меня встать перед ним на колени. Я испытывал какое-то невозможное томление, словно плавился изнутри, до сих пор, вспоминая об этом, краснею, как краснеет человек, вспоминая о том моменте, когда вел себя не так, как ему свойственно. Не выстраивая ни одной преграды, которые обычно возникают между ним и окружающим миром. Он продолжал смотреть на меня, все так же усмехаясь. Потом медленно, я следил за его пальцами, как завороженный, расстегнул молнию на джинсах. Достал свой член, положил вторую руку мне на затылок и почти насильно притянул меня к себе. От невыносимого, до слабости, возбуждения, я закрыл глаза и прильнул к его члену губами.