Все было в норме, изъян исчез.

Занудин благополучно забылся в глубоком обмороке…

— 25 —

На стенах колыхались тени. Под потолком холла клубился пряный сизый дым. Даже в сгустившемся полумраке, мерно обступившем светлое пятно потрескивающего камина, нетрудно было догадаться ― дядюшка Ной выкуривал привычный вечерний косячок. Занудин, переговариваясь со своей бессонницей как с чем-то одушевленным, в этот момент уныло спускался по лестнице.

— Дядюшка Ной, простите меня… я вам не помешаю?

— Присаживайся, — пробормотал старик не оборачиваясь.

Они долго сидели бок о бок, курили, завороженно глядели перед собой. Говорят, существует три вещи, на которые длительное время можно смотреть не отрываясь: на воду, на огонь и на чужую работу. Фонтанов и каскадов в «Ковчеге» не было, работа никого не искала — а вот камин… Но вдоволь насладившись успокаивающим зрелищем, обязательно захочется беседы о чем-то важном для тебя. Скопившемся и ноющем внутри, требующем освобождения.

— Дядюшка Ной…

Старик не отозвался — только еле уловимо кивнул головой: говори, мол, что тебя заботит.

— Хотел спросить издалека, а спрошу сразу в лоб. Что здесь происходит?

— Ничего, — лаконично ответил Ной, ни секунды не раздумывая, — все как всегда. Только ты появился.

— Я, наверное, уже злоупотребляю вашим гостеприимством?

— Нисколько.

— Знал, что вы именно это ответите.

— Раз знал — чего спрашивал, Зануда? — по-старчески безобидно огрызнулся дядюшка Ной.

Занудин уже привык не поправлять Ноя и благосклонно пропускал «Зануду» мимо ушей. Старик подкупал тем, что никогда, по крайней мере, не переходил на высокомерный менторский тон.

— Глупо. Очень глупо. Но такая задушевная атмосфера у камина располагает к тому, чтобы задать другой идиотский вопрос. Что я здесь делаю?

Дядюшка Ной тяжело вздохнул и между тем как-то смягчился. Тело его зашевелилось, и только сейчас Занудин заметил дремлющего в ногах старика карлика.

— Давай так: сам ответь на свой вопрос. Попробуй.

— Я? — изобразил недоумение Занудин, но тут же посчитал идею разумной. Конечно. Абстрагироваться, выслушать прежде всего со стороны самого себя — вот что ему было полезнее прочего.

Занудин задумался. Ной пнул под бок Дауна — в камине требовалось пошевелить угли…

— Продолжительное время я был странником, дядюшка Ной. Мне сложно вспоминать с чего началось мое отшельничество, какую природу имел мой вызов. Вызов — кому? Во имя чего? Дорога со всеми ее лишениями была моим домом, но все же любая дорога куда-то рано или поздно приводит, не правда ли? Я пришел сюда и спрятал чемоданы под кровать, чтобы их не видеть, не растревожить больное — но это не значит, что я освободился от мучавших меня вопросов. Вопросов, черт побери, стало еще больше.

— У нас тут хорошо. У нас — семья, — задушевно проговорил дядюшка Ной, потирая ладонью кустистые брови. — И ты, знай, лишним не окажешься… Ты ушел потому, что тебя там ничто не держало, вот и все. Правильно сделал.

— У меня умерла сестра… ее звали Эльвира. Может быть, если бы у меня были дети…

— А что дети?! — вспылил без видимых причин старик. — Оковы обывателя! Тебе должно быть известно лучше меня: в твоей стране, которую ты покинул, жил народ горцев; каждый горец рожал детей дюжинами, но дети эти не знали своих отцов и затылок за затылком вставали на путь хаоса; мир становился все безумнее. У многих Великих не было детей по крови, но выросли сотни и тысячи детей по духу — те, что украсили собой планету познания, словно фиалки…

— Странно… Вы имеете достаточно глубокое представление о том мире, который я покинул.

— Этот мир еще живет в твоем взгляде…

— Наверное, я когда-то считал себя чересчур особенным. Порой жалею, что в том мире меня не задержала смерть…

Старик Ной почмокал губами.

— Послушай-ка. Тяга к смерти — от избытка жизненных сил. Уныние, которое всему виной — лишь от человеческой близорукости походит на величие духа. Не бросайся словами. Путь отсюда — туда ждет всякого и не чествует торопливых. А оттуда — обратно — не вызвал восхищения еще ни в ком…

Занудин затянулся так, точно в табаке сигареты сгорала горечь его давних воспоминаний вкупе с неописуемой круговертью последних дней, проведенных в «Ковчеге». Лицо осунулось, на нем играли малиновые блики огня.

— Скажите, — Занудин выдержал паузу, — а Поэт, Женщина, Музыкант, да и остальные — они появились здесь так же, как я?

— Нет, не совсем как ты. «Ковчег» был придорожным заведением, где люди могли остановиться, отдохнуть, а при желании — развлечься. Жильцы постоянно менялись. Приезжали и уезжали. Нам с Дауном было нелегко вдвоем, но мы с уважением относились к своему делу, нам удавалось справляться с работой. Нашу гостиницу знали и любили, хоть и находилась она в глухой провинции. А однажды кое-что произошло…

— Что же?

— Ну-у, что-то сродни капризу стихии… В «Ковчеге» было несколько постояльцев. После завтрака они бы покинули нас, сели бы на маршрутный автобус и по обыкновению уехали. На их месте, как и всегда, появились бы другие. Но случилось непредвиденное. Дорога вдруг бесследно исчезла…

— Как так исчезла? — изумился Занудин.

— Просто исчезла и все! А постояльцы так и остались здесь по сей день.

Занудин был ошеломлен услышанным.

— Но ведь все они держали куда-то путь… У всех наверняка были родные, работа, обязательства, привычная жизнь…

— Возможно, были, — равнодушно отозвался дядюшка Ной.

— И что же, никто из оставшихся так и не попытался покинуть «Ковчег»?..

— Нет.

— Почему? Как это поддается объяснению?!

Старик пожал плечами. Всем своим видом он пытался сказать, что у него просто ни разу не возникало потребности над этим задумываться.

— Мистика, — выдохнул Занудин, — все здесь пропахло мистикой.

На улице завыл суровый ветер. Оконные стекла за спинами собеседников истошно затрещали, словно вот-вот, одно усилие, и ничто не помешает разлететься им вдребезги, устелив пол узорчатым крошевом. Занудин припомнил о циклоне, который вскоре должен добраться до «Ковчега». Неужели не болтовня?

— Последний вопрос — я отвечаю и ухожу, — заявил старик, продемонстрировав вдруг неожиданную перемену настроения.

— Один вопрос? Да, уже поздно, извините. Хорошо! Я… человек ни к чему не привязанный, много повидавший, перекати-поле — и то я чувствую себя здесь странно, порой меня одолевает испуг, я явно не в своей тарелке и, как ни пытаюсь, не пойму коловращения здешней жизни… я знаю, что ни с чем подобным раньше не сталкивался… Как же можно представить, что другие… — неловко подбирая слова, Занудин постарался развить свое недоумение касательно людей так легко прижившихся в «Ковчеге» и ни о чем не заботящихся — но не успел высказать все, что его беспокоило.

Дядюшка Ной досадливо помотал головой и с проворностью отрока оказался на ногах.

— Не забивай голову чем не следует, Зануда. Ты — не другие. У тебя свой рок и свое предназначение. Совет: пока ты будешь находить в себе хоть какие-то силы воздерживаться от дурацких вопросов и необоснованных страхов — воздерживайся. Поскольку у тебя есть глаза, уши и мозги — никто, разумеется, не сможет запретить тебе глядеть, слушать, формировать мнение. Но не будь чересчур дотошным. Не дерзай на груз, к которому твои плечи еще не готовы. Нетерпеливые имеют свойство проваливаться в ямы, которые другие обошли бы стороной. Любое форсирование может тебе повредить, а я… этого не хотел бы. Да, твои соседи здесь не просто так — у них тоже есть свое предназначение. Они добывают ответы, анализируют, систематизируют, ведут сложный поиск общей картины… Компиляторы… Но все они как дети, потому что тоже не были готовы… Общаясь с ними, старайся впитывать лучшее, что способно продлить состояние твоей беспечности. Иными словами, ничего не бери в голову, но и не превращайся в пустышку. Будь трезв и одновременно гибок разумом. А пройдет время — и все обязательно встанет на свои места.