Занудин сломя голову бросился бежать прочь от увиденной и потрясшей его вакханалии…

— 15 —

Заснуть никак не удавалось. Занудин ворочался с боку на бок, закрывал лицо подушкой и, изгибая взмыленное тело, скользил ногами по стене. То, с чем столкнулся он в «конференц-зале», обернулось очередным неизгладимым потрясением — но снова ни на шаг не приблизился Занудин к ответам, которые бы хоть что-то прояснили. Вместо этого Занудину стало мерещиться, будто нескончаемая вереница призраков проплывает в темноте мимо его постели, корча рты и тряся слюнявыми языками…

Измаявшись и окончательно потеряв надежду на сон, Занудин решил спуститься в холл за выпивкой. Он очень удивился, когда, выйдя в коридор, наткнулся на Музыканта. Сосед по этажу сидел на полу, прислонившись спиной к двери своего номера. Выглядел Музыкант изрядно помятым. В руку словно вросла бутылка абсента, и он даже волосы, что лезли в глаза, поправлял бутылочным горлышком. Остановившись напротив Музыканта, Занудин вдруг раскраснелся — неожиданно вспомнил, что так и бросил его в беспамятстве там, внизу…

— Что, не спится? — пьяный прищур Музыканта показался Занудину непривычно омерзительным.

— Еще бы, — пробурчал Занудин и, неловко потоптавшись на месте, присел рядом.

— На, выпей, — рука Музыканта медленно протянула бутылку.

— Благодарю, — Занудин издал шумный глоток и зажмурился.

Абсент был необычайно крепким, приторным и отдавал лакрицей. Дурманящая теплота стремительно и невесомо разлилась по всему телу.

Дальше просто сидели — молча и без движения. Музыкант, показалось Занудину, искоса за ним наблюдал.

— Рассказал бы хоть о себе, — первым прервал тишину Музыкант. Голос его прозвучал сухо и равнодушно, точно принявшая форму речи зевота.

— Что рассказать?

— Про детство, например. Помнишь свое детство-то?

— Детство — горькая иллюзия, больше ничего.

— Про авиакатастрофу расскажи.

— Какую авиа… — не понял Занудин, но когда сообразил, пришлось что-то невнятно промычать и, повесив на физиономию скорбную гримасу, отчаянно отмахнуться.

— Несладкие воспоминания, да? — забирая из руки Занудина бутылку, посочувствовал Музыкант.

— Угу, — буркнул Занудин.

— Перепугался, небось, не на шутку — представляю себе. А что?.. — Музыкант громко икнул. — Нет, выходит, у тебя никого? Семьи, друзей… Так ведь?

— Что правда, то правда. Нет семьи. И друзей нет. В друзей я, скорее всего, попросту не верю. Да и вообще — не люблю я людей! Отчего я только здесь вдруг понял?.. Я просто не люблю людей… — Занудин уставился в разверзнувшуюся перед собой, вселяющую в душу страх, пустоту.

— Бывает.

— А у тебя, Музыкант, семья есть?

— Не помню! — подавился ядовитым смехом Музыкант и, перестав хохотать, затянул фальшиво и заунывно: — Что-то с памятью мое-ей ста-ало-о-о…

— У меня спрашиваешь, а сам вон скрытный какой, — обиделся Занудин.

— С тобой мне все ясно, — пропустив мимо ушей реплику Занудина, заговорил Музыкант с неожиданным напором, — только такого, как ты, сюда и могло занести. Здесь все ― без прошлого и без будущего. И все ужасно от всего устали. Елозят, вынюхивают, чего-то пытаются сотворить. А для кого? Для людей?! Да плевать на людей!..

Занудин окинул Музыканта изучающим взглядом — тот напивался на глазах.

— А что, Сад Вашас-то с концами, а им все как с гуся вода? — попытался сменить тему разговора Занудин. Кроме того, что случилось этой ужасной ночью, в голову, хоть убей, ничего не лезло.

Музыкант нехотя вскинул пренебрежительно-ехидный взгляд на Занудина.

— Наив ты, наив, Занудин. Я вот дам руку на отсечение, что этот мальчишка уже не первый раз так героически погибает. Понимаешь?

— Не совсем, если честно.

— Фарс дурацкий… мазохизм… рефлексия… выворачивание локтей собственной тени… То ли искупления ищут, то ли еще гаже измараться хотят. Разойдутся ― уже не остановишь. Тьфу!! Взялся же я тебе, к чертям собачьим, разжевывать эту дребедень!

Неизвестно, что так рассердило Музыканта, но он напрочь отвернулся от Занудина и даже заслонил лицо бутылкой, давая тем самым понять, что «аудиенция» закончена.

Занудин вздохнул и, тяжело поднявшись с пола, плетущейся походкой возвратился к себе в комнату. Алкоголя больше не хотелось. Бесцельно послонявшись из угла в угол, устроился с ногами в кресле и вперил взор в потолок. Против воли задумался о том, насколько все же труслив и беспомощен человеческий разум, а потому и сам человек — не что иное, как пучок темных, им самим не разгаданных ощущений, томительных переживаний и неадекватных эмоций, превращающих жизнь или в дешевую клоунаду, или в тупое отчаяние.

Занудин перевел взгляд на часы. Скоро начнет светать…

Бряц! — что-то вдруг ударилось о стекло.

Занудин крадучись приблизился к окну и выглянул. С минуту он давал привыкнуть глазам к уличному мраку. Вот второй камешек ударил в стекло, и Занудин вздрогнул. Внизу, под деревом, опираясь о корявый ствол рукой, стоял Айк… Айк?! Как же Занудин мог забыть про него? Он вернулся! Занудин стряхнул с себя все скопившееся уныние. Теперь он знал, как отвлечь себя от мрачных мыслей. Он шел встречать Айка! Доброго блудного Айка…

Оказавшись в коридоре, Занудин лишь на секунду задержался возле Музыканта. Тот спал беспробудным сном, а опорожненная бутылка лениво перекатывалась между его ворочавшихся ног.

Занудина распирало нетерпение. Преодолев коридор и слетев по лестнице, он чуть не вприпрыжку пронесся по холлу и распахнул входную дверь. На пороге уже стоял Айк. И Занудин, завидя его, невольно отпрянул…

Айк походил на привидение. Из окна это в глаза не бросилось, но теперь… Он был бледен — сказать точно — до прозрачности!! Будто сок самой жизни каплей за каплей вытекал из его обесцвечивающегося тела.

— Айк, это ты?.. — упавшим голосом почти что простонал Занудин, но тут же постарался взять себя в руки. — Ты довольно быстро вернулся, Айк. Как твой город? Все хорошо? Погостишь — и снова в путь?..

Айк скрежетал зубами и безмолвствовал.

— Извини, держу тебя на пороге. Проходи! — спохватился Занудин.

Они направились к лестнице, и Занудин ни на секунду не спускал с Айка своего напуганного взора. Айк еле передвигал ноги. Занудин тоже старался идти не спеша. В глубине души Занудин сильно переживал, что может ляпнуть какую-нибудь непростительную глупость. Но и держать рот на замке, ни о чем не попытаться расспросить, когда предоставляется такая возможность, было выше его сил.

— Расскажи, как из леса вышел, Айк. Быстро на шоссе набрел? — Занудин мысленно погрузился в воспоминание своего недавнего сна — о поездке в город в автомобиле однорукого водителя.

— Никакого шоссе не было… я не вышел из леса, — ответил Айк, испепеляя Занудина взглядом. — Из этого леса нельзя выйти.

Занудин ощутил пренеприятнейший зуд под ложечкой.

— То есть как это, прости, нельзя?

— Так вот и нельзя. Ты, можно подумать, выходил?..

Вопрос Айка был сродни удару ниже пояса. Конечно, Занудин еще ни разу не пытался покинуть «Ковчег», но он был уверен, что наступи подобный поворотный момент — он уйдет из придорожного заведения ровно так же, как в свое время сюда и заявился. Хотя порой… его все-таки терзали некоторые трансцендентные сомнения на сей счет. И вот теперь эти слова Айка…

— Выходил… во сне, — конфузясь, пролепетал Занудин.

Было видно, Айка распирало желание отпустить в ответ уничтожающую колкость, но носатый добряк сдержал себя. Тяжело ступая по лестнице, он решился поведать свою историю — лаконичную, полную недомолвок, несущую холодком.

— Я как проклятый блуждал по лесу, шел разными направлениями, никуда не сворачивая, и все равно возвращался к «Ковчегу»… Он не отпускает… Еще меня одолевали видения — и это оказалось самым ужасным. Все, что хорошего и плохого было в моей жизни, приобретало в ночном лесу вдруг какую-то уродливую гротескную оболочку, и образы эти оживали… Я знаю, что мне бояться глупо, но с таким страхом все равно ничего нельзя поделать… Ни-че-го… Вот он, настоящий ад! Спасибо… на меня потратили время… мне его показали… — Айк горько усмехнулся и замолчал.