Ох, Слива заливается — того и гляди, лопнет от смеха.

— Я вдруг подумал, Гоголь: тебе же на войну ну никак нельзя — ты чеку-то в бою выдернешь, а гранату кинуть забудешь! — еще сильнее затрясся он в приступе хохота.

Вообще, все разговоры о войне в нашей компании вне стен училища были своего рода табу. Но сейчас Сливе простили. Не доходить же до крайностей.

Слива выглядел совсем мальчишкой по сравнению с нами, хотя и был нашим ровесником. Впрочем, имелись у него предпосылки превращения в скором времени в видного красавца-парня, голубоглазого блондина. За последние полгода он прибавил сантиметра три в росте, плечи тоже разбухали как на дрожжах. Но подводили все еще и к семнадцати не начавший ломаться девчачий голосок и инфантильность натуры.

С женщинами Слива до сих пор был «на вы». Ух, помню, чего только не натерпелся он от нас с Демоном, вкусивших уже запретный плод. Меры в насмешках и поддевках над Сливой мы, признаться, абсолютно не знали, и от этого, конечно, дружба наша не крепла. Приходилось взрослеть. «Слушай, Демон, кому-то в жизни надо со всеми бабами перекувыркаться, а кому-то — все книги прочитать; каждому — свое, — выдал я на-гора очередной образчик банальности, снова жутко собой довольный. — Может, оставим Сливу в покое, а?..» Оставили.

Маленькое «лирическое» отступление. Хорошо ли вы представляете себе психологию закоренелого девственника или имеющего склонность к подобному типажу? Так вот. Сначала у него как-то все не клеится с противоположным полом. Что такое? Непонятно, но черт с ним ― видно, нужно время. Затем такая история начинает тревожно затягиваться, и тогда уже мозги настраиваются на волну сопротивления, самооправдания. Куда деться от грозного ока преуспевших в плане сексуального развития сверстников? Возникает насущная потребность в защитной позиции. Очертания ее стандартны: «Я выше всего этого, я жду настоящей любви». Точка.

Слива, по моему мнению, вырыл себе ту же яму. А объектом ожидания стала для него (кто бы вы думали?) Виктория. Так что если разобраться, вот откуда ноги растут у нашего с Демоном «пакта о ненападении».

Что же Виктория? Скорее всего, она его воздыханий просто не замечала, да и Слива был осторожен. Любил «издалека».

А вообще, Слива — светлая голова, хоть и кажется иногда бестолковым. Любит пошутить, посмеяться, как любой из нас. Правда, мнительный очень по любому поводу. Человек мягкий, но порою бывает и взрывной. Трудно поверить, что он вырос единственным мужчиной в доме. Слива живет с матерью и двумя младшими сестрами, пяти и девяти лет (все дети в семье от разных отцов). Но Слива справляется. Молодец.

— Да, будь так любезен, — подыграл я Демону, взяв предложенную им сигаретную пачку, — не накурился совсем. Мрак!

Я — Гоголь. Что рассказать о себе? Среднего роста. Русые волосы. Рискну утверждать, что симпатичный, неглупый и не слишком утомительный в общении. Однако многие считают меня человеком сложным и даже в некоторой степени странным. Уф, может и так. Люблю удивлять. И выражение «не от мира сего» ― для меня, если задуматься, скорее, комплимент, нежели колкость.

Живем вдвоем с отцом в небольшой квартире на наши с ним скромные зарплату рабочего и стипендию курсанта. Но все-таки нам приходится проще, чем многим в нынешнее время. Вот. О себе — все.

Скажу лучше несколько слов о нас вместе взятых.

Демон, Слива, Виктория, Гоголь — разумеется, не настоящие наши имена. Но они дороже нам, чем настоящие, потому что так называем друг друга только мы. Не удается избежать высокопарности: это один из кирпичиков иллюзорного здания, построенного нами, в котором все вместе мы вольны хотя бы на время забыть, что мы — быдло, взращенное «империей зла» для великой мясорубки. Мы словно пытаемся играть в жизнь посреди большого пепелища. Иными словами, когда видишь, что мир, в котором ты живешь, сошел с ума — хочется создать свой. Обособленный, альтернативный. Где все по-другому. И мы начали с самого простого, с имен: не курсанты Н., С., П. и Р., а Демон, Слива, Виктория и Гоголь! Но чем ближе совершеннолетие, тем игра эта дается нам все с большим трудом. И именно тогда, весной ХХХХ года, мы почувствовали это особенно остро и неотвратимо…

Будем считать, короткие зарисовки обо мне и моих друзьях пришлись кстати и знакомство состоялось.

Да, я ничего (или почти ничего) не сказал о городе, в котором мы живем, об училище и нравах в нем, о нашем быте, обо всем том тотальном цинизме, царящем вокруг, и многом-многом. Но сразу приготовьтесь к тому, что «многое-многое» я буду вынужден по большей части опускать. Не могу объять необъятное ― просто не хватит выдержки, учитывая гнетущее меня душевное состояние, в котором я засел за написание этой истории. Ну и конечно же, закройте глаза на невольную сумятицу времен в повествовании. Ведь все, что было, до сих пор проигрывается в какой-то потаенной клеточке моего мозга как наяву, точно здесь и сейчас. И как же трудно убедить себя в том, что исправить ничего нельзя. Что я, увы, не эмпирейский обитатель, которому все подвластно…

Если договорились — стало быть, поехали дальше.

* * *

— Гоголь, ты постоянно витаешь в облаках. Расскажи, о чем ты думаешь? — обращается ко мне Демон спустя время после того, как ребята успокоились (и теперь немного загрустили). Погода, как я обмолвился, стояла теплая, почти жаркая, и всех одолевала дремота.

Скорее, это был вопрос от безделья; что называется — вопрос ради вопроса. Никто на него даже не отреагировал. Виктория и Слива лежали на траве с закрытыми глазами. Демон полусидел-полулежал, со скучающим видом изучая ногти на своих руках (создавалось впечатление, будто он не подавал и звука). Но черт меня знает — я начал отвечать с полной серьезностью, граничащей с драматичностью:

— О смерти, Демон. О том, что вот мы сейчас лежим здесь, греемся на солнышке, убиваем время — в общем, ведем себя так, точно ничего не должно произойти… Будто все мы собрались жить долго и счастливо. Жить вечно. А между тем, все совершенно наоборот. Разве не так?

Демон перевел взгляд со своих ногтей на меня. Было видно, что он сбит с толку и переваривает то, что я на него вдруг «вывалил». Виктория приняла сидячее положение и смотрела на нас слегка прищуренными глазами.

— О смерти?.. А не рановато ли о ней думать? — Демон состроил гримасу недоумения, выставив вперед подбородок и смешно раздув ноздри. — Нужно жить и наслаждаться жизнью!

— Вот-вот. О чем я и говорю: ты собрался жить вечно.

— Нет, не вечно, — Демон выпрямился и впился в меня взглядом. Похоже, он настраивал себя выйти победителем в этой ни с того ни с сего возникшей полемике (подметив это, я готовил себя к тому же). — Я согласен: вскоре нас может ожидать самое худшее. Но, понимаешь, я считаю большой глупостью и, если хочешь, роскошью посыпать голову пеплом. У меня еще есть время…

— Время обманчиво.

— Не перебивай! У меня еще есть время пожить в свое удовольствие, и я не хочу тратить его на нытье типа: «Пропади все пропадом, я все равно скоро растеряю последние мозги на войне».

Демон изобразил олигофреничного вида хнычущего человека, и Слива, только что открывший глаза и, возможно, даже не уловивший смысла клоунады, зычно расхохотался.

«Очко в пользу Демона», — подумал я про себя, как в разговор вмешалась Виктория:

— А ведь Демон прав, Гоголь. Мы не остолопы, все понимаем. Знаем, что нас ждет. Но вовсе не повод, осознавая будущее, пусть очень мрачное, лишать себя настоящего, каким бы оно ни было.

Теперь это был явный вызов. Я просто изнемогал от желания раздавить их мощью своей концепции. Но фокус-то весь, зараза, заключался в следующем: интуитивно я понимал, что хочу сказать, а словами это выразить было крайне тяжело. Все, что приходило на ум, казалось беспомощным, неуклюжим. И все же я решил спор продолжить. В надежде, что удастся нащупать нужную нить.