— Боюсь, вы не правы. Вы не можете их, например, отпустить. Не можете освободить от труда и наказания. А после разгрома плантации эльфы откровенно слоняются без дела. И мы имеем все основания подозревать, что хонто вы купили именно с этой целью.

— Абсурд!

— Как единичный случай — безусловно. Но тут явно прослеживается определенная тенденция. Поэтому на вашем месте я бы признался во всем сразу, раскаялся и отправился бы восвояси. Да, Джен, я предлагаю вам взамен признательных показаний домашний арест. Понятное дело, вас будут охранять, но разве это хуже, чем сидеть в тюрьме?

Я вздохнул. Сидеть еще три неделе в бетонной каморке невыносимо. А ведь землю наверняка отберут — к гадалке не ходи. Если у них такие, кхм, адвокаты, то чего от суда ждать?

— Ладно. Дайте мне листок и я все напишу.

Эрзо расплылся в улыбке, отчего жир на щеках и подбородке заколыхался как мерзкое желе. Следователь удовлетворенно кинул и протянул мне бланк и чернильницу. Писать в наручниках сложно, но я справился.

Хэнс пробежал глазами по строкам и побагровел.

— Уведите его отсюда немедленно! И научите уважать органы дознания!

Вертухаи схватили меня под локти и выволокли в коридор. Пока тащили до камеры, прилично намяли бока. Но я лишь смеялся в ответ на удары. Реакция старика доставила мне немалое моральное удовольствие.

— Что он там написал? — удивленно пробормотал Дэнни.

Сыщик бросил ему листок.

Следователю БПЗ

Господину Ш. Хэнсу

Заявление

Я, пока еще тайр Джен Авелин, находясь в здравом уме и жидкой памяти, официально признаюсь: на бую я вертел таких адвокатов. Даже безмозглое хонто выступит в суде лучше, чем господин с пшеном под носом. И это несмотря на очевидное сходство между хонто и Эрзо Дэнни, что посмел представиться адвокатом. На мой взгляд они словно единокровные братья.

Поэтому в суде я буду защищать себя сам — больше проку будет. Числа не знаю, календаря не имею.

Подпись

— Ничего себе! — восторженно крикнул Асп. — Так и написал? Да тебе тут, похоже, совсем крышу снесло! Но это круто, черт возьми!

Я валялся на нарах, потирая ушибленные бока. Здорово стукнули‑то, собаки. Но оно того стоило. А фигли? Терять мне уже нечего. Плантацию отберут, рабов выкупит какой‑нибудь живодер и все — game over. Тарсиэль пророчил мне полгода жизни в спокойном и уютном поместье с лекарством и всеми удобствами. А в тюрячке день за три в лучшем случае. Так что суждено мне помереть в этом сказочном мире безродным бомжом. Впрочем, ничего нового — на Земле мое положение не лучше. Зато здесь веселее.

В тот день нас больше не кормили. Было немного стыдно, что Асп страдает из‑за меня, но чернявый паренек лишь отмахнулся.

— Оно того стоит, приятель, — сказал поэт и полез на нары.

Утром за мной пришли охранники. Я уж думал будут продолжать воспитание, но молчаливые конвоиры вывели меня из блока и усадили в фургон.

— Я свободен? — ехидно поинтересовался я, прижавшись лицом к прутьям.

Охранник замахнулся дубинкой, пришлось отскочить от окна.

Меня привезли в местный дом сумасшедших. Как и полагается, он находился далеко за городом, в мрачной низине меж двух холмов. Туман, совершенно не тревожимый ветром, клубился под ногами молочными тучками.

Лечебница была обнесена высоким забором с острыми шипами и колючей проволокой. На воротах висели огромные кованные литеры: "Приют нездоровых душ доктора Аргры". По углам стояли вышки, на которых скучали полицейские с винтовками. Прямо тюрьма какая‑то. Впрочем, какая разница. Что тут, что там — буйные и порой весьма опасные заключенные, поэтому побеги крайне нежелательны.

Фургон остановился у ворот. На меня надели наручники и кандалы на ноги — словно вели маньяка — людоеда, а не политического зэка. Еще бы намордник напялили, изверги.

Вооруженная стража на КПП тщательно проверила документы и лишь потом отворила калитку. Я оказался в небольшом саду с усыпанной гравием дорожкой.

Вдоль нее росли ухоженные кусты, стояли скамейки. С виду все чинно — благородно и очень похоже на небольшой городской парк.

На лужайках психи ухаживали за цветами с ярко — красными бутонами, отдаленно напоминающими розы. На них (психах) были оранжевые комбинезоны — как у американских сидельцев. На спине и груди белели нашитые таблички с именами и двумя датами. Первая, скорее всего, означала время заезда. Вторая — время выписки. Казалось, будто чокнутые носили на себе таблички с надгробных плит. Неприятная ассоциация.

Рядом с беднягами стояли санитары в белых халатах, по двое на каждого больного. Почему сперва я посчитал психов беднягами? Да потому, что они вели себя совершенно адекватно. Не гримасничали, не шумели, не бились в припадках и не пускали слюни. Спокойно себе работали: поливали, подвязывали, общипывали поврежденные и сухие листья. Банальная садовая работа.

Если не знаешь, где оказался, никогда не примешь этих людей за сумасшедших. А о карательной психиатрии мы все наслышаны. Оставалось надеяться, что меня привезли сюда по другому поводу.

Но чем ближе мы подходили к зданию приюта, тем жестче становился угар вокруг. Мимо нас по дорожке прошла абсолютно нагая старуха с длинными седыми волосами. Лицо у нее — ух, сущая ведьма! Не исключено, что за колдовство и закрыли.

Следом за бабкой неслись две молоденькие санитарки и пытались накинуть на нее халат. Но старуха каждый раз сдирала одежду, плевала на нее и топтала ногами.

Потом я видел, как пара крепких парней пытаются снять с дерева пожилого мужичка. Тот залез на самую верхушку раскидистой кроны и во всю глотку выл, попутно приговаривая:

— Я — вожак грохов! Я альфа — самец! Стая, услышь меня! Стая, спаси меня! А — у-у — у-у!!!

Сперва его пытались стрясти как спелое яблоко. Но мужик лишь громче выл и крепче обхватывал ветку. После череды неудачных попыток санитары приволокли лестницу. Чем закончилось противостояние альфа — гроха и волков позорных я недоглядел. Постоять и понаблюдать мне бы никто не дал. Стража очень спешила убраться из этого места.

Уже на подходе к крыльцу до нас докопался какой‑то низкорослый пухлый типчик с кучерявыми золотистыми волосами. Вместо одежды он замотался в простыню на манер тоги, а на голову водрузил старую подушку с засохшими рыжими пятнами.

— На колени пред истинным королем Гинтером Пятым! — возопил толстяк. — Самозванец упек меня в психушку, а сам сел на трон! Полицейские, вы давали присягу защищать короля! Так защищайте!

Полицейские прошли мимо, а когда король попытался ухватить одного за рукав, то получил дубинкой по голове. К счастью, подушка смягчила удар и парень не чокнулся еще больше.

Почему я не взял слово король в кавычки? А вы уверены, что он на самом деле не истинный? Я вот нет. В жизни всякое бывает.

Само здание представляло собой голую коробку из белого кирпича с решетками на окнах. Два этажа, ржавая двускатная крыша, никаких украшений фасада, даже простой побелки нет. Кирпичные же крыльца ведут к серой железной двери.

У входа пара плечистых ребят в белых халатах. На поясах деревянные дубинки, обмотанные бинтами. Все же здесь гуманнее, чем в БПЗ. Снова проверка документов и обыск.

И вот я оказываюсь в крохотном квадратном холле. Здесь куда приятнее, чем снаружи. На подоконниках какие‑то цветы в глиняных горшках. На стенах нечто вроде галереи, только рисунки явно принадлежат кистям здешних психопатов. Хотя среди совершенно сюрреалистичной мазни я заметил пару картин, место которым в Третьяковке, а то и в Лувре. Понять их смысл можно даже не пытаться, но выглядит впечатляюще. Одно полотно похоже на тест Роршаха, на втором изображена неописуемой красоты женщина с сине — зелеными волосами. Она сидит вполоборота на заборе лечебницы. Попа и ноги истерзаны шипами и колючей проволокой. Вдали из‑за холма восходит огромное желтое солнце.

Женщина смотрит тебе прямо в глаза и слабо улыбается. Сейчас она спрыгнет и побежит навстречу свободе. А ты останешься здесь, среди невзрачных кирпичных стен.