— Какой была твоя мама? — спросил он. Вопрос прозвучал странно из его уст, и он не был уверен, правильно ли его задавать.

Анника поводила пальцами по поверхности воды.

— Ласковой. Она часто пела нам перед сном. Я сказала ей, что слишком взрослая для колыбели. И жалею об этом каждую ночь.

Эрик притих. Сейчас было самое время рассказать что-то об отце, погибшем в битве. Но он ничего не помнил об этом мужчине, живом или мертвом.

— У охотников на ведьм были огромные кони, — сказала Анника, подняв голову к ночному небу. — Я была напугана, но помню, что они казались размером с дом.

— Для дрюскелей разводят особенную породу жеребцов.

— Правда?

Ему нужно было быть осторожным, рассказывая о том, где он побывал и что узнал, но эта информация казалась достаточно безобидной.

— Их выводят из-за их размера и поведения. Они не бояться огня или бурь. И идеально подходят для сражений с гришами.

— Это не было сражением. Даже боем трудно назвать. Отец не мог нас защитить.

— Он спас вас с Сильви.

— Наверное, — она поплыла к берегу. — Я собираюсь прыгнуть с разбега!

— Уверена, что тут достаточно глубоко?

— Я постоянно это делаю.

Анника вылезла из пруда, выжала воду из сорочки и забралась на валун на краю берега.

— Осторожно! — крикнул Эрик, сам не зная зачем. Может, чрезмерная защита его матери была заразна.

Девочка подняла руки, готовясь нырнуть, но вдруг замерла.

Эрик вздрогнул; похоже, вода была не такой уж теплой, как он думал.

— Чего ты ждешь?

— Ничего, — ответила она, по-прежнему держа руки вытянутыми.

По нему пробежал холодок. Тут он понял, что едва может пошевелить руками. Эрик попытался поднять их, но было слишком поздно. Вода будто сгустилась вокруг него и начала затвердевать в лед.

— Что ты делаешь? — спросил он, надеясь, что это какая-то игра, шутка.

Мальчика начала сотрясать дрожь, сердце заколотилось от страха, температура тела понизилась. Он все еще мог лихорадочно шевелить ногами, едва задевая илистое дно пруда кончиками пальцев, но его грудь и руки были обездвижены, лед сдавливал со всех сторон.

— Анника?

Она слезла с валуна и осторожно пошла по замерзшему пруду. Девочку всю трясло, ее ноги по-прежнему были босыми, мокрая сорочка липла к коже. В ее руке был зажат камень.

— Мне жаль, — сказала она. Ее зубы стучали, но на лице читалась решимость. — Мне нужен усилитель.

— Анника…

— Старейшины ни за что не позволят мне охотиться на него. Скорее, отдадут какому-то могущественному гришу, как Лев или его отец.

— Анника, послушай меня…

— Папа не может нас защитить.

— Я могу! Мы же друзья.

Она покачала головой.

— Повезло, что они вообще позволили нам остаться.

— Что ты делаешь, Анника? — спросил Эрик с мольбой в голосе, хоть и так прекрасно знал.

— Да, что ты делаешь, Анника?

Эрик повернул голову, насколько мог. На дальнем берегу стоял Лев.

— Уйди прочь! — крикнула она.

— У нас с этим мелким чудиком незаконченное дело. Как и у нас с тобой, раз уж на то пошло.

— Возвращайся в лагерь, Лев.

— Ты мне приказываешь?

Анника проигнорировала его и продолжила идти по хрустящему льду. Она действительно была слабой: ей не удалось полностью заморозить пруд.

— Давай же, Анника, — громко сказал Эрик. — Если я умру, то не хочу, чтобы Льву достались мои силы.

— О чем ты говоришь? — спросил Лев, осторожно ступив ногой на ледяную поверхность.

— Тихо! — яростно прошептала Анника.

— Я усилитель. И когда Анника наденет мои кости, ты больше не сможешь издеваться над ней или ее сестрой.

— Заткнись! — закричала она.

Лицо Льва прояснилось от понимания, и уже в следующую секунду он побежал по льду, который затрещал под его тяжестью. «Быстрее», — мысленно поторапливал его Эрик, но Анника уже его настигла.

— Прости, — простонала она. — Мне очень жаль.

Не переставая плакать, она ударила Эрика камнем по голове. В его правом виске вспыхнула боль, перед глазами все расплылось. «Только не теряй сознание». Он помотал головой, несмотря на прилив агонии от этого действия. Увидел, как Анника вновь замахивается камнем. Тот стал влажным от его крови.

В нее врезался порыв ветра, и девочка заскользила по льду.

— Нет! — крикнула она. — Он мой!

Лев мчался к Эрику. В его руке возник нож. Эрик знал, что его сила будет принадлежать любому, кто его убьет. Так работали усилители. «Никогда не позволяй им прикасаться к тебе». Потому что, чтобы раскрыть таящийся в нем дар, достаточно одного прикосновения. Достаточно, чтобы превратить его из мальчика в ценный приз.

Анника снова подняла камень. Этот удар разобьет ему череп. Эрик сосредоточился на топоте ботинок Льва, на трещинах, расходящихся от них. Вытянул ноги, а затем резко ударил коленями о слой льда. Тщетно. Несмотря на тошноту, он попробовал снова. Его колени с болезненным хрустом врезались в лед и пробили поверхность. Анника плюхнулась в воду, и камень выпал из ее рук.

Эрик высвободился и нырнул, ничего не видя, кроме темноты. Яростно заработал ногами. Он понятия не имел, в каком направлении плыл, но ему было необходимо выплыть на берег прежде, чем Анника вновь заморозит пруд. Его ноги коснулись дна, и Эрик буквально выполз на мелководье. Вокруг его лодыжки сомкнулась рука.

Анника прыгнула на него сверху, придавливая своим весом. Мальчик закричал и забился в ее руках. Затем Лев оттолкнул ее и схватил Эрика за рубашку, поднимая нож. Все кричали. Эрик даже не знал, кто его держит. В его грудь вжалось колено. Кто-то вновь окунул его голову под воду. Та заполнила его нос и легкие. «Я умру. Они разберут меня на косточки».

В жуткой, приглушенной подводной тишине он услышал голос матери — злобный, как удар хлыста. Она всегда требовала от него большего и теперь твердила, чтобы он боролся. Она произнесла его настоящее имя, которое использовала только во время тренировок — имя, выгравированное на его сердце. Сердце, которое еще не перестало биться. Сердце, которое по-прежнему жило.

Собрав остатки воли в кулак, Эрик высвободил руку и ударил вслепую — со всей силы, со всем ужасом и гневом, со всей надеждой, которая родилась и умерла в этот день. «Пусть я хотя бы оставлю зарубку на этом мире, прежде чем покину его».

Тяжесть исчезла с его груди. Эрик попытался сесть, давясь и жадно втягивая воздух, из его рта брызнула вода. Он зашелся приступом кашля, но затем все же сделал прерывистый, болезненный вдох и осмотрелся.

Лев плавал лицом вниз, из глубокого косого пореза, идущего от его бедра прямо через грудь, точила темная кровь. Его рубашка порвалась, открывая вид на бледную кожу, напоминавшую рыбье брюхо в белом сиянии луны.

По другую сторону он него распласталась Анника, ее глаза округлились от паники. От ее плеча через горло шла глубокая рана. Девочка прижала руку к шее, пытаясь остановить поток крови. Ее пальцы и рукав окрасились алым.

Эрику наконец-то удалось сделать разрез, который рассек их обоих.

— Помоги мне, — просипела Анника. — Пожалуйста, Эрик.

— Это не мое имя.

Она не шевелилась. Мальчик сел и смотрел, как ее глаза становятся стеклянными, а рука вяло сползает с шеи. Наконец она плюхнулась на спину, ее пустой взгляд был устремлен на луну. Он наблюдал, как оставшиеся куски льда, качающиеся на поверхности, медленно тают. Голова пульсировала и кружилась от боли. Но мать научила его мыслить ясно в любой ситуации, даже когда он не знал, хочет ли этого.

Всю вину повесят на него. Не важно, какими были намерения Анники и Льва, все равно виноват будет он. Старейшины приговорят его с матерью к смерти и отдадут их кости улле или какому-то другому высокопоставленному гришу. Если только он не даст им другую мишень для ненависти. Значит, нужна рана посильнее. Смертельная.

Эрик потерял много крови. Возможно, он этого не переживет, но мальчик знал, что нужно делать. Знал, что может сделать сейчас. Повсюду вокруг него находились улики.

Он дождался, пока небо не посветлело. И лишь тогда призвал тени и вытащил из них темный клинок.

Когда улле и его люди обнаружили Эрика на берегу, он дал им нужные ответы — правду, которую они сами хотели увидеть в трупах своих детей, в глубоких порезах, которые, без сомнений, могли оставить только мечи отказников.