В последнее время клиентов у меня становилось все меньше и меньше. Сильнее всего я переживала из-за того, что кто-то из них может причинить вред моей маленькой Фрэнсис. Кроме того, я стала неповоротливой и одежда была мне тесна, даже несмотря на распущенную шнуровку. Мне было трудно выказывать заинтересованность, необходимую для ответной реакции, возможно что-то в моем лице и позе выдавало нежелание, и многие мужчины, окинув меня взглядом, шли к другим девушкам.

Шнуруя ботинки, я остро осознала, что мне нужно бросать все это — сырую комнату на Джек-стрит, путаницу темных улочек, кишащих пьяными клиентами. На улицах становилось все опаснее. За последние три недели трех проституток нашли задушенными возле доков. Я знала одну из них — молоденькую бледную девчонку. Несколькими месяцами ранее она потеряла передние зубы в драке с другой шлюхой. Ходили слухи, что с лета пропало куда больше девушек, но, так как тела не были обнаружены, их смерть нельзя было доказать.

Тем вечером я выбрала для работы угол на пересечении Парадайз-стрит и Кебл-стрит, здесь мне часто сопутствовала удача. На всех близлежащих церквях — Святого Георгия, Святого Петра и Святого Томаса — вразнобой ударили колокола, отбивая десять часов вечера, а работа у меня все не клеилась. Я обслужила только троих. По вечерам приток клиентов часто начинался только после одиннадцати, когда улицы наводняли одинокие джентльмены, возвращающиеся из театров, концертных и бальных залов. Но поскольку сегодня был праздник, большинство мужчин с раскрасневшимися от ночного воздуха и рома лицами спешили домой, чтобы провести вечер, наблюдая за фейерверками вместе со своими детьми. Было очень холодно. Этим вечером небо сделалось свинцовым, а в воздухе запахло снегом. На город опустился густой туман. На соседнем углу виднелось оранжевое зарево от горящей бочки со смолой, зажженной бездомными пьяницами. Матовые шары уличных фонарей тускло светились в тумане.

Через несколько минут, после того как стихло эхо последнего удара колокола, за моей спиной послышался цокот лошадиных копыт. Я обернулась, и меня на мгновение ослепили яркие фонари, раскачивающиеся по обеим сторонам экипажа. Это была красивая крытая повозка, запряженная парой нетерпеливо гарцующих лошадей. Я видела ее и раньше, но ее пассажира — никогда. Экипаж начал появляться здесь с прошлой недели и одной из девушек — Малышке Еве — довелось побывать внутри.

Пару дней назад она прошептала мне, что лучше бы ей туда вообще не садиться.

— Поверь мне, я сильно об этом пожалела. Это самый худший из клиентов и очень жестокий, — призналась она мне. — Он предпочитает засовывать свой член либо чуть ли не в самую глотку, либо в задницу и при этом вовсю распускает руки. Он избил не только меня, я слышала жалобы и от других девушек. Посмотри, что он мне сделал. — Малышка Ева сдвинула шляпку, чтобы показать мне красное опухшее ухо с сочащимся сукровицей струпом возле мочки. — Чуть совсем не оторвал. Он хорошо платит, но лучше тебе держаться от него подальше. Это настоящий головорез. И кто знает, Линни, может, это именно он убил всех тех девушек?

— Ты слишком много фантазируешь, Ева. Убийца не станет возвращаться на место преступления. Он побоится, что его поймают. Кроме того, ты ведь здесь, а не на кладбище?

Но Ева не улыбнулась мне в ответ, а снова спрятала пострадавшее ухо под шляпку.

Экипаж остановился, занавеска отодвинулась в сторону, и я увидела обычного мужчину средних лет, смотревшего на меня. У него была выступающая вперед челюсть и морщины вокруг глаз и рта, но ничего такого угрожающего в нем я не заметила. Хотя я и знала, что внешность зачастую обманчива, но привыкла доверять своей интуиции, и она обычно меня не подводила. Однако, памятуя об ухе Малышки Евы, я не двинулась с места.

— Добрый вечер, дорогая, — сказал мужчина. — Тебе не холодно стоять там на таком ветру?

Шотландец. Обычно они шумно ведут себя во время акта — стонут и рычат, но их мерный говор всегда напоминал мне о матери, и поэтому я питала к ним определенную слабость.

— Немного, — ответила я.

Он оглядел меня с головы до ног, обратив особое внимание на шрам. Взгляд шотландца задержался на нем. Казалось, он ласкал глазами уродливый рубец.

— Тогда, может, ты проедешься со мной немного? Выпей глоток, это тебя согреет. — Мужчина показал мне серебряную фляжку. Увидев, что я стою на прежнем месте, он сам приложился к ней, затем завернул пробку.

— Я хорошо заплачу, — сказал он. — Я дам тебе соверен.

— Соверен? — повторила я. Это было в три раза больше, чем я надеялась отложить в следующем месяце. — Я правильно вас поняла? Вы действительно сказали «соверен»?

— Действительно, — ответил шотландец, улыбаясь.

У него были очень желтые зубы. Кони били тяжелыми копытами и размахивали хвостами, словно взбивали туман. Один из них раздраженно мотнул головой, натягивая поводья: ему не нравилось стоять на месте.

— Извините, сэр, но, прежде чем я сяду к вам, я должна увидеть деньги. — Я ожидала, что он тут же уедет: джентльмены в красивых экипажах не любят доказывать свою состоятельность кому бы то ни было, а особенно уличной девке с Парадайз-стрит.

Но выражение лица незнакомца не изменилось. В следующий момент он показал мне золотую монету, блеснувшую в свете фонаря.

— Вот, — сказал он.

Мне не нравилась его улыбка. Но целый фунт! После сегодняшней ночи я смогла бы вообще не работать и поискать корабль, который отплывает в Америку раньше остальных. И это значило бы, что нам с крошкой Фрэнсис не придется ни о чем беспокоиться, пока я не найду приличную работу. К черту Малышку Еву и ее предостережения!

«Это очень удачная сделка, — сказала я себе, — и я не могу ее упустить».

— Хорошо, сэр, — ответила я, подойдя к экипажу. Мужчина открыл мне дверцу, я забралась внутрь и села напротив него, прикрыв колени юбкой и скрестив ноги в тяжелых ботинках.

— Боюсь, зима уже не за горами, — произнесла я самым светским тоном.

Мужчина вынул фляжку, засунул монету в карман вельветового пиджака и похлопал по нему рукой.

— Это немного подождет, — сказал он. — А как тебя зовут?

Он прикрыл свои колени шотландским клетчатым пледом.

— Линни, — ответила я. — И я не пью спиртного, сэр.

Мужчина рассмеялся, вздрагивая всем телом.

— Ну, значит, мне попалась редкая птичка, не находишь?

Он снова присосался к фляге и пил до тех пор, пока не осушил ее до дна. Затем он встряхнул флягу и бросил ее на пол.

Фляга упала мне на ноги, и я взглянула на нее. Она была серебряная, с инициалами, но в экипаже было слишком темно, чтобы их разобрать.

Мы ехали довольно долго. Я не видела, куда мы направляемся, так как шторки были задернуты, но подозревала, что кучер просто кружит по улицам и, когда этот тип со мной закончит, меня высадят там, где подобрали. Даже в полумраке внутри экипажа было видно, как блестят глаза шотландца. Он не сводил с меня взгляда. Сначала я попыталась завязать беседу, но ему было неинтересно со мной разговаривать. Наконец он сказал, чтобы я села рядом с ним. Я выполнила его требование, и он сразу же начал гладить мой шрам указательным пальцем, затем наклонил голову и принялся лизать и покусывать стянутую кожу на рубце. Я стиснула зубы: мне приходилось заниматься всякого рода непристойностями, но почему-то его действия вызывали особое отвращение, возможно потому, что никто никогда раньше не прикасался ко мне в этом месте. Я считала шрам единственной частью своего тела, которая оставалась чистой, которая никогда не использовалась для удовлетворения мужчин.

Когда я поняла, что больше этого не вынесу, то попыталась отстраниться от него. К счастью, мужчина поднял голову, но сразу же сбросил с колен плед и одной рукой заставил меня опуститься на колени перед ним, одновременно расстегивая другой пуговицы на брюках.

Все еще исполненная гадливости из-за того, что грудь у меня мокрая и скользкая от его слюны, я испытала новый приступ отвращения, почувствовав мерзкий запах, когда его «хозяйство» в полной боевой готовности выскочило из штанов. Мужчина схватил меня за голову обеими руками и наклонил лицом к своему паху.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: