Твоя Линни

Я упомянула Сомерса всего в нескольких строчках, ведь что особенного я могла о нем рассказать? Сначала я считала его чересчур эгоцентричным, но незлым человеком. Мы продолжали общаться, словно равнодушные друг к другу, но вежливые соседи, живущие под одной крышей. Иногда Сомерс грубо разговаривал со мной, обвиняя во всех грехах, но такое случалось, только когда он выпивал больше, чем обычно, или был разочарован свиданием. На следующий день он всегда извинялся, преподнося мне небольшие подарки — какую-нибудь безделушку или драгоценность, нечто безличное, за чем он мог послать одного из слуг в магазин Тайлера. В такие моменты я видела, что Сомерс понимал необоснованность своих обвинений, и, хотя искренняя улыбка или доброе слово значили бы для меня гораздо больше, нежели бесполезные мелочи, кажется, он просто не умел извиняться по-другому.

Иногда я замечала, что Сомерс странно на меня смотрит, но он всегда поспешно отворачивался в сторону и все отрицал, когда я интересовалась, в чем дело. Я чувствовала, что, несмотря на напускную браваду и шарм, перед которым трудно было устоять, Сомерс глубоко несчастен. Однажды я спросила о его детстве в Лондоне, о матери и об отце, но он отказался говорить со мной о своем прошлом.

Как оказалось, Сомерс не желал обсуждать не только свою прошлую, но и нынешнюю жизнь. И совсем не интересовался тем, как я провожу время. Когда я спрашивала его о работе, он отвечал, что мне это будет неинтересно. Когда я пыталась рассказать ему о прочитанных книгах и о беседах с мистером Пиндерелем в библиотеке клуба, ему становилось скучно. В те редкие вечера, которые мы проводили наедине, мы беседовали только о домашних делах и о слугах, о предстоящих развлечениях и светских раутах, на которые нас пригласили. Мы никогда не обсуждали свои мысли и переживания.

Ситуация стала ухудшаться, когда дожди наконец прекратились и начался приятно умеренный Прохладный сезон. К тому времени я прожила в Индии почти год.

Сомерс воспользовался благоприятной погодой, чтобы в компании еще нескольких мужчин отправиться на охоту, и отсутствовал почти три недели. Когда он вернулся домой, на его лице резко выделялись незагорелые пятна от солнцезащитных очков, а сам он казался очень уставшим и угрюмым из-за отсутствия трофеев, в чем он винил своих загонщиков. Сомерс рассказал, что, несмотря на большое количество животных — тигров, пантер, диких кабанов, — загонщики боялись собственной тени, после того как один из них был убит в результате неожиданного нападения раненого тигра.

— Проклятые трусы, — добавил Сомерс. — Они лезли на деревья при каждом шорохе и упускали крупную добычу.

— Но ведь у них действительно была причина…

— Это не оправдание, Линни. Это их работа, за которую им заплатили.

Мы находились в гостиной. Он ходил туда-сюда перед диваном, обитым дамастом, где я сидела, держа в руках книжку, которую читала перед его приездом. Я никогда не видела Сомерса в таком плохом настроении и поэтому молчала, пока он возмущался по поводу своей неудачной охоты. Наконец он крикнул, подзывая слуг, и все они прибежали к нему. Сомерс приказал им наполнить водой ванну у него в комнате и дал указания приготовить плотный английский обед, включающий в себя несколько блюд, в том числе седло барашка, ростбиф и йоркширский пудинг с мясной подливкой. Затем Сомерс взял бутылку вина из шкафчика и исчез на весь день.

Когда начало смеркаться, он пригласил меня присоединиться к нему за обедом. Пищу подавали с привычной помпой, на дорогом фарфоре и начищенном до блеска серебре. Сомерс поставил рядом со своей тарелкой бокал разбавленной водой мадеры и запивал ею каждый кусок, постоянно приказывая китматгару вновь наполнить бокал.

Пока Сомерс довольно неуклюже резал мясо и медленно, но с удовольствием его жевал, я возила по тарелке прожаренный с кровью ломоть мяса и потягивала воду из своего изящного хрустального кубка.

Наконец Сомерс поднял голову.

— Мясо недостаточно хорошо прожарено для тебя?

У него заплетался язык, и я никогда не видела его настолько пьяным. Я подумала, не начало ли это нового приступа малярии.

— Я совсем недавно съела ленч, а это тяжелая пища.

— Ну, тогда пускай тебе принесут что-нибудь другое. Рагул, — обратился Сомерс к мальчику, проходившему через комнату со стопкой чистых салфеток, — унеси тарелку миссис Инграм.

Мальчик посмотрел на стол. Его глаза расширились, и он опустил голову.

— Забери эту тарелку, Рагул, — повторил приказ Сомерс.

Не поднимая головы, мальчик попятился.

— Сомерс, ты же знаешь, что он не может этого сделать, — сказала я. — Позови кого-нибудь другого…

В один миг Сомерс отодвинул свой жалобно заскрипевший стул от стола и оказался перед мальчиком. Он грубо схватил слугу за тонкую руку. Салфетки упали на пол, словно стайка упорхнувших голубей.

— Когда я говорю тебе…

Я подбежала к ним и попыталась высвободить руку Рагула из железной хватки Сомерса.

— Оставь его в покое!

— Когда я приказываю ему, он обязан подчиниться!

Шея и лицо Сомерса налились кровью, он все сильнее стискивал руку мальчика.

— Но ему не нравится выполнять приказы. Я узнал об этом сегодня днем, не так ли, Рагул?

Значит, дело здесь было не только в тарелке. Я всем сердцем была на стороне мальчика, которому на вид было не больше четырнадцати лет. Все его тело тряслось от страха. Одна мысль о том, что могло случиться с ним несколько часов назад, наполнила меня отвращением к Сомерсу.

— Сомерс, — тихо сказала я, — отпусти его.

— Да как ты смеешь перечить мне при слугах?!

— Он индус. Он не может прикасаться к тарелке, на которой лежит говядина. Ты прекрасно это знаешь, — сказала я, все еще не повышая голоса и пытаясь ослабить его хватку. — Ты можешь избить этого мальчика до потери сознания, но он все равно к ней не притронется. Рагул, позови Гохара. Гохар сможет забрать тарелку. Сомерс, отпусти его!

Последние слова я почти выкрикнула, чего не позволяла себе с тех пор, как мы с Сомерсом поженились.

В следующий момент Сомерс мне улыбнулся. Вернее, неестественно оскалился. Затем он выпустил руку Рагула. Мальчик убежал, а через несколько секунд возле стола возник другой мальчик и молча забрал тарелку. Остальные слуги в столовой — тот, что приводил в движение панкха, китматгар и мальчики, отгоняющие мух, — продолжали свою работу, словно ничего не случилось.

Мы снова сели за стол. Сомерс методично поглощал обед. Я взяла фигу с тарелки с фруктами и орехами, стоявшей посреди стола рядом с подсвечником. Я надкусила ее, но фига оказалась переспелой, а мне не лез кусок в горло. Кремовый шелковый жилет Сомерса был забрызган спереди кровянистым мясным соком, под бакенбардами выступил пот.

Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь трепетом крыльев мотылька, кружившегося возле подсвечника, пока Сомерс не закончил обедать. Затем он молча встал из-за стола и ушел.

Я подумала, что инцидент исчерпан, и собиралась лечь спать. Но как только Малти помогла мне облачиться в ночную сорочку, в мою спальню вошел Сомерс. Он прислонился к дверному косяку и одним отрывистым словом отослал мою айю прочь. Она выскользнула из комнаты, неловко, боком протиснувшись в дверь, чтобы избежать прикосновения к нему. За все время нашего брака Сомерс ни разу не заходил ко мне в спальню, так же как и я к нему.

— Сомерс, — начала я. — Почему…

Я замолчала. Из-за спины он достал хлыст для верховой езды.

— Если ты когда-нибудь еще унизишь меня перед другими, я заставлю тебя вспомнить об этой ночи и молиться, чтобы все было, как сейчас, — потому что это только предупреждение.

— Что ты хочешь сказать? Ты же не собираешься меня высечь? — уверенно произнесла я, зная, что в доме находится как минимум двадцать слуг, которые меня услышат.

— А почему бы и нет? — спросил Сомерс. Он выждал мгновение, затем подступил ближе, улыбаясь, словно прочитал мои мысли. — Ты думаешь, слуги тебе помогут? Неужели ты так ничего и не поняла об этой стране? Неужели ты так слепа, что считаешь, будто кому-то есть дело до того, что с тобой происходит? Ты думаешь, что хоть один из этих услужливых трусливых ублюдков осмелится помешать мне воспитывать мою собственную жену?