Ребёнок старательно сдерживает слёзы. Консул сказал мне, что, отправляя сына в Академию, предупредил его о «прекрасном годе». Похоже, что мальчик только сейчас осознал, что это означает. Шагнула к нему, непроизвольно. Потом, опомнившись, остановилась. Посмотрела на консула, на легата… Вежливое безразличие. Ну конечно! Мужчины не плачут! И я не буду. Принцессы не плачут. Они улыбаются. Даже когда на самом деле плачут. Протягиваю руку, поправляю растрепавшиеся в драке волосы ребёнка. Тихо говорю:

– Помни, чей ты сын. Я люблю тебя.

Делаю шаг назад. Резко поворачиваюсь и иду к площадке, над которой завис катер. Мужчины следуют за мной. Молча. Потом консул взял меня за руку:

– Не беги, Воробышек. Мы никуда не опаздываем.

Конечно! Мы уже опоздали! Нашему сыну шестой год, и он уже не наш сын. А легата Вителлия. А если бы консул обратился за «дорогой мамочкой» на четыре года раньше, ему шёл бы сейчас десятый год. Всё равно мало… Может быть, ему лучше сейчас привыкать к новой семье. Интересно, у легата есть дети? За «дорогой мамочкой» он не обращался. А дети патрицианок долго не живут. Даже если по счастливой случайности патрицианка рождена чистокровной матерью. (У нас от патрициев в основном сыновья рождаются…) Всё-таки разница между процессами оплодотворения и вынашивания ребёнка – огромна. И матери требуются совсем другие силы, нежели отцу…

Катер забрал нас с парковочной площадки. При его величине он не смог сесть, и всё это время нарезал круги вокруг Академии, исполняя фигуры высшего пилотажа. Пижоны!

Оказалось, не пижонство, а маскировка. Прокрутили консулу беседу начальника Академии и куратора группы. Куратор – тот офицер, который отправил детей на гауптвахту. Сам обряд усыновления до невозможности официальный. Ритуальное дарение оружия с гербом дома Вителлиев Северов в том числе. Оружие отправилось в сейфовое Хранилище Академии. До семнадцати лет сын его не получит. Что ж, защитник у ребёнка теперь есть. А беседа куратора с детьми развеселила консула с легатом и вогнала меня в шоковое состояние. Не вся беседа, а лишь последний вопрос кого-то из мальчиков.

Речь шла об усыновлении. Точнее, о новом имени, полученном нашим сыном. Куратор объяснил, что в древних патрицианских родах усыновляемый получает полное имя усыновителя. Официальное. Ни Освободителем, ни Кровавым нашему сыну не бывать. Разве что сам заслужит эти прозвища. Вспомнилось услышанное на базе ещё одно – Лютый. Кто-то оговорился, сказав Лютый вместо Луций? Сомнительно… Учитывая семейное имя Север7, картина, прямо скажем, не радует. Но я отвлеклась, куратор об этом не упоминал. Родовое имя усыновлённого получает окончание -ан и ставится после имени усыновителя. Был Анк Флавий, стал Луций Вителлий Север Флавиан. Короткое имя, которым его теперь будут называть: Вителлий Флавиан. И выслушав эти пояснения, один из детей спросил:

– А маму Вителлия Флавиана легат тоже заберёт?

Куратор растерялся, потом, собравшись с силами, ответил, что этот вопрос будут решать между собой консул и легат. Ну конечно! Меня спрашивать ни к чему! Сидят посмеиваются. Хоть бы Зигги скорей объявился! Легата я боюсь…

По прибытии на базу все ввалились в каюту консула. Меня отправили в мои комнаты, а консул, легат-прим и ещё два легата уселись за стол для совещаний. Что-то грядёт масштабное. Легат-прим мелочиться не умеет. Или, как говорится: работает по-крупному, на мелочёвку не разменивается.

Легаты ушли, а консул орёт на огрызающегося легата Вителлия:

– Мы так не договаривались, Люк! Ты с ума сошёл?!

– Мне надоело каждый раз ждать удара в спину, Марк! Я намерен всё изменить. Наши законы придут, наконец-то, в соответствие с теми, что взяты за основу. Я принял решение, и добьюсь его выполнения.

– Люк, скажи мне: охота на чистокровных… Ты приложил к этому руку?

Молчание. Захотелось увидеть лицо легата. Но высовываться – покорнейше благодарю!

– Молчишь… Воробышек могла… Она мать моего сына, Люк!

– Теперь уже моего. Твоей птичке ничего не грозило, Марк. Пара мгновений страха, не более. Я принял меры.

– Я знаю, что ты всегда добиваешься своего, Люк, но толпа…

– Уснули бы за полторы секунды. Всё проверено, сбоев не обнаружено. Повторяю, Марк: твоя конкубина отделалась бы лёгким испугом.

– А остальные? Остальные «дорогие мамочки»?!

Всё-таки вышла. Вот кто меня за язык всё время тянет?! Легат, откинувшись в кресле, рассматривает меня, переодевшуюся в домашнее платье.

– То платье тебе больше идёт, кариссима. Раз уж ты вышла, приготовь нам кофе.

Растерянно смотрю на консула. Я знаю, что легат-прим на особом положении. Легенда и всё такое… Но распоряжаться чужой конкубиной? Благородный Флавий кивнул мне. Отправилась готовить кофе. А слушать продолжаю…

– Что с остальными?

– Остальные не шлялись по планете, Марк. В полном соответствии с законом они пребывали в своей резервации либо в поместьях патрициев. Только твоя неугомонная птичка отправилась за приключениями. Только она!

– Зачем ты это делаешь, Люк? Используешь возможность отомстить Сенату за разжалование?

– Ты ничего не понял, Марк… Я устал слушать болтунов, стоящих у власти. К чему мы идём, Марк? Они способны заболтать любое решение. Любое! Мы держимся сейчас на прошлом авторитете. И на том, что армия пока сильна. Но уже ведутся речи о сокращении расходов. Ты понимаешь, к чему мы идём?

– Я думал, что мы собираемся просто «подвинуть» Сенат. Чтобы они считались с нами. А то, что ты задумал…

– А что я такого задумал, Марк? Да, я решил, что гражданами будут только те, кто отслужил в армии. Остальные получат статус жителей. А решать, как жить государству, будут те, кто это государство защищает. Ценой жизни защищает, Марк! Репрессий устраивать я не намерен. Проскрипционные списки составлять также. У меня на это нет ни времени, ни желания. Им достаточно знать, что я помню…

В этот момент я вошла с подносом. А когда увидела улыбку благородного Вителлия, появившуюся при этих словах, чуть этот поднос не уронила. Опыт общения с бароном Алеком помог не разлить ни капли. А то бы, возможно, пришлось драить пол в каюте зубной щёткой…

– Ваш кофе, благородный Флавий, благородный Вителлий.

Говорю сладчайшим голосом. Самой противно. Зря я вредничаю, конечно. Легат пугает, заставляя делать глупости. Патриции молча разглядывают меня, пока я сервирую столик, расстелив на нём крахмальную салфетку и выставив на неё кофейник, сахарницу, чашечки с блюдцами, ложечки, тарелочки с канапе и крохотными пирожными. В глазах консула пляшут чёртики. Легат улыбается с непроницаемым видом.

– Будут ещё какие-нибудь пожелания?

– Благодарю, милая. Можешь идти.

Что это? Легат поддержал игру? Отступаю на три шага, и только тогда позволяю себе повернуться спиной к патрициям. Стена становится зеркальной, отразив меня в белоснежном фартуке с рюшами поверх строгого чёрного платья, оживляемого только воротником и манжетами, и в белоснежной же наколке на высоко подобранных волосах. Все эти дополнения украшены вышивкой ришелье и накрахмалены. Эксперименты с автоматом-ателье продолжаются.

Выставили на самом интересном месте! Но подслушивать не стала. Лучше не рисковать. Ушла к себе. Решила попробовать сделать меховую пелерину. Или обедом заняться? Похоже, легат готовит военный переворот. Провозгласит себя императором? Или не себя? Слишком одиозная для Сената личность… Значит, консула? Поэтому благородный Флавий так орёт? Консула и Сенат выберет. Чего там! «Прекрасный год»… А наследник консула уже усыновлён легатом… Интересная картина вырисовывается! Вот только мне в ней места нет. Надо раздобыть координаты мира, в котором остался Зигги. Только ведь никуда не сунешься. За мной тотальное наблюдение. Легат ничего не пускает на самотёк. А я ещё его разозлила…