Оскорбительное слово, подхваченное в другом мире, произвело неожиданный эффект. Легат внимательно осмотрел меня посветлевшими от злости глазами. Так, как будто впервые увидел. И увиденное ему понравилось. Широко улыбнулся:

– Ты абсолютно права, кариссима. Приношу самые искренние извинения.

Захотелось надавать себе пощёчин или перерезать собственное горло. Правильно Зигги меня дурой назвал. Легат не простит. Не умеет. Он так воспитан. Что ж, слово не воробей! Буду молиться, чтобы Зигги нашёл меня раньше, чем уйдёт консул Флавий.

– Завтра продолжим, кариссима. Без оружия. Ножом пользоваться ты умеешь.

– Благородный Вителлий…

Поднятая рука остановила вопрос. Легат Вителлий не желает со мной разговаривать. Молча отвёл меня в каюту консула. Как в тюрьме. Одна по коридорам я не хожу. Задумалась… В замке я тоже одна не ходила. Только в замке я была баронессой, а здесь – конкубина консула. И меня нет. Ни в одном архиве. Со мной можно сделать, что угодно. Меня нет. Поёжилась. Когда консула не станет… Меня защитит только статус «дорогой мамочки». А может быть, и статус не защитит.

Консул вошёл стремительно, как всегда. Поприветствовал легата. Положил мне руки на плечи, заглянул в глаза:

– Глаза грустные, Воробышек. Тебе скучно? Я могу отвезти тебя в поместье, но мне надо быть здесь.

– Мне не скучно. Я буду рядом с тобой, благородный Флавий.

– Я получил разрешение Академии. Завтра мы навестим нашего сына.

Разозлилась. Что сегодня за день такой?!

– Твоего сына!

Презрительная улыбка легата. А консул, с нажимом, повторил:

– Нашего. Нашего сына, Воробышек.

– Я не хочу! Я не поеду!

Благородный Флавий растерянно смотрит на легата, который насмешливо поясняет:

– Чистокровные со своими детьми не встречаются, Марк. Они им не нужны.

Стиснув зубы, проглотила первые слова ответа. Потом пояснила:

– Мой первый сын, рождённый от патриция Мария, пожелал меня увидеть. Когда куратор привёз меня в поместье патриция, пятилетний ребёнок обошёл меня, как недавно легат Вителлий, и сказал: «Пусть это существо уйдёт». Мне совсем не хочется услышать это ещё раз, благородный Флавий.

Патриции переглянулись. Легат, пожав плечами, сказал, как будто это всё объясняло:

– Благородная Калерия…

Консул, холодно взглянув на меня, сказал:

– Завтра мы едем в Академию, Воробышек. Разрешение получено на троих посетителей, и я не намерен вносить срочные изменения ради твоих капризов. В первый год обучения посещения запрещены. Мне сделали послабление в силу обстоятельств. В следующем году навещать сына ты будешь с легатом Вителлием.

Молчу, опустив голову; рассматриваю орнамент на полу каюты. Потом, вспомнив барона Витольда, собралась с силами:

– Прости меня, благородный Флавий. Мне стыдно.

Когда ушёл легат, я не заметила. Каюту мы с консулом в этот день уже не покидали. А утром, погоняв меня на полосе препятствий, благородный Флавий приказал собираться. Перебирала форму, перебирала… Потом решилась и надела парадное одеяние, туфли и берет. Зря я, что ли, их делала? Я не военный. И не патрицианка. У «дорогих мамочек» униформы нет. Только браслет, скрытый сейчас под длинным рукавом шёлкового платья. Посмотрела в зеркало – какая-то незавершённость в облике… Но украшений у меня здесь нет. Придётся обойтись. Разве что вместо броши приделать на грудь знак вольнонаёмной? Или не брошь, а повесить на шнурке опознавательный медальон, полученный с униформой?.. Мысленно махнув рукой, вышла в большую гостиную.

Консул с легатом встали при моём появлении. Воспитание – вопрос самоуважения. Впрочем, патриции об этом не задумываются. Консул удивлённо приподнял бровь, а легат, рассмотрев меня, вышел, сказав, что сейчас вернётся. Вернулся с футляром для ювелирных украшений, достал из него подвеску на витой цепочке:

– Это предназначалось для чистокровной. Пусть чистокровной и достанется.

Открыла рот сказать, что мне ничего не надо. Консул сжал мою руку, кивнув головой на вопросительный взгляд легата. Луций Вителлий Север подошёл и застегнул цепочку у меня на шее, не коснувшись меня. Консул нажал пару символов на своём наручне, и стена каюты, став зеркальной, отразила наше трио: консула и легата в парадной форме и меня в старинном наряде с каплей звёздного света, сияющей на груди. Почти шестьдесят лет назад двадцатилетний мальчишка, только закончивший обязательный трёхлетний контракт после Академии, приехал в резервацию с просьбой о свидании со своей чистокровной матерью. Почему она отказалась его видеть? Никто не знает. А подарок, который он так тщательно подбирал для неё, теперь завершает мой облик «принцессы».

Пока шли по коридорам, нас и меня, в частности, поприветствовали, кажется, все. Военные – как дети. Кто-то раскланивался, изысканно помахивая десантным беретом вместо шляпы с перьями, кто-то припадал на колено, прижав руку к сердцу… Даже консула с легатом не испугались. Впрочем, чего бояться в «прекрасный год»? Но ведь не у всех же? А когда мы подошли к шлюзу посадочной площадки, включилась громкая связь и после нескольких тактов церемониального марша, прозвучало:

– Подать карету к дворцу!

Я уже не знаю, смеяться или плакать. У консула подрагивает уголок рта, легат даже ухом не ведёт, как будто так и надо. Уселись в капсулу, и катер втянул её, зависнув над внешними створами базы. Почему мы летим навещать ребёнка на тяжёлом десантном катере, пригодном для боя в открытом космосе?

– Ты произвела неизгладимое впечатление на весь личный состав, Воробышек.

– Это плохо?

– Не знаю ещё.

Удивилась. Как консул может не знать своих людей? Благородный Флавий пояснил:

– Твой образ принцессы из рыцарского романа может спровоцировать легионеров на подвиги. Исключительно с целью привлечь твоё внимание.

– Надо было надеть форму? Я вспомнила твоё возмущение, когда ты ожидал увидеть женщину, а не воробышка, и подумала… Я могу переодеться.

– Не надо, Воробышек. Пусть ребёнок увидит в матери принцессу. То, что ты чистокровная, ему успеют объяснить.

Анк Флавий, сын консула, оказался копией отца. Даже смотрел на меня почти так же растерянно-недоверчиво. Я тоже растерялась. Не знаю, как общаться с детьми. Нас действительно приучают забывать их после того, как они переданы родителям или государству. Учитывая, что у «дорогой мамочки» может быть от шестидесяти и более детей, это разумно. Да и родителям-патрициям спокойнее…

«Включила» «дорогую мамочку», улыбаюсь отстранённо-доброжелательно. Консул с легатом ушли решать какие-то вопросы, а я осталась с ребёнком и наблюдателями из его однокурсников, один из которых не преминул высказаться:

– Флавий сказал, что к нему мама приедет. А это всего лишь «дорогая мамочка»!

Продолжаю улыбаться. «Не слышу» оскорбления. А вот ребёнок скользнул к говорящему и молча двинул ему в глаз. Получил сдачи, ответил болевым приёмом. И стоя над завывающим от боли противником, объявил всем:

– Это – моя мама. А тот, кто назовёт её иначе, получит в глаз!

– Правильно. А курсанты Вителлий Флавиан и Ливий получат неделю гауптвахты. За драку.

Поворачиваюсь на голос. Офицер. Форма отличается от военной. На меня смотрит с вежливым безразличием. Интересно, какой факультет Академии консул выбрал для нашего сына. Спросить сейчас? Или?.. Лучше на обратном пути. Консул с легатом вышли из административного корпуса. Наверное, скоро поедем. Какая-то неувязка с именем сына… И ребёнок смотрит на офицера удивлённо. Но не спрашивает. Все дети подтянулись и едят глазами начальство.

– Вителлий Флавиан?

– Я сказал, что в следующий раз ты приедешь навестить сына с легатом Вителлием. Мы провели обряд усыновления. Начальник Академии и куратор группы засвидетельствовали. Теперь Анк Флавий зовётся Луций Вителлий Север Флавиан.

Судя по выражению лиц сокурсников, сын поднялся на недосягаемую высоту. Придётся ему доказывать свою исключительность. Пусть привыкает.