– Воробышек, хотел написать тебе, но так даже лучше. Я ухожу… Хотел поблагодарить… Не надо плакать… Всё будет хорошо… Обязательно… Воробышек… Ну что же ты…

Я сижу на полу, уткнувшись в его руки, и плачу, не в силах остановиться. Я знаю, что надо сдержаться, надо проводить уходящего… Но не могу остановить слёзы. Хватило сил только поднять голову и улыбнуться. А слёзы катятся и катятся по лицу. Лучше пусть слёзы, чем сорваться в истерику. Смотрим с мужем в глаза друг другу… а тишина заполняет комнату. И Марк Флавий улыбается мне в последний раз и уходит. И я остаюсь одна…

Опять жужжанье анализатора и укол. Манлий внимательно смотрит мне в глаза. Успокаивается. Меня под руки уводят из кабинета. Императора готовят к погребению. А мне надо позаботиться о траурной одежде. Серая туника, чёрная стола и свинцово-серая палла. Вот моё одеяние на девять ближайших дней. Охрана, присланная отцом, при мне почти безотлучно. Только в своих комнатах я одна… Но я стараюсь в них не оставаться. База в трауре. И не только база. Флаги приспущены во всей Империи. Интересно, консул знает? Или ему не до того?.. Надо поговорить с сыном, успокоить его. В Академии, наверняка, объявлено о трауре… И консула нет…

Торжественное прощание и кремация транслируются на всю Империю. Благородный Кассий Агриппа временно возглавил регентский совет. Так и не допустил меня поговорить с Вителлием Флавианом. Но, может быть, это и к лучшему. Девять дней прошли в каком-то мареве… Собралась, очистив каюту Императора от своего присутствия. Приехав к отцу, потребовала вызвать сына. Забавно, но в этой просьбе мне не отказали. Передала ему фамильные драгоценности Флавиев. Он вручит их своей жене после рождения первенца. Традиция. Малыш потребовал, чтобы я их носила, но Юлия объяснила ему, что это неправильно. Я могу носить только личные украшения. Из личных у меня только кулон, полученный от легата-прим. Но мне не нужны украшения. Для кого мне украшать себя? Конечно, традиция ограничивает траур девятью днями. Но веселиться мне не хочется.

Юлия обучает меня двигаться как патрицианка. Целый день тренируюсь, с перерывами на полосу препятствий, стрельбище и полёты. Отец ничего не ответил на мои расспросы. А ведь он участвовал в одной из войн. Посещать резервацию мне не рекомендовано. Вот так и живу… Бегаю, стреляю, летаю и занимаюсь боем без оружия. Ага, и учусь ходить, говорить, смеяться как патрицианка. Юлия нашла себе новую игрушку. Девятнадцать лет… Я в этом возрасте уже отдыхала, оставив первенца родителям. А сейчас исполняю роль живой куклы при мачехе. Папуля вызывает у неё священный ужас. Интересно, все ли жёны благородного Кассия Агриппы обожествляют его?

Прошло три месяца. Я теперь могу сносно изображать патрицианку. Отец доволен. А я – нет. Со мной никто не делится информацией. Империя воюет, выпускники готовятся по дополнительным программам. Их распихивают по командам. Потому что зелёный экипаж никто в пекло не отправит. Разве что совсем плохо будет. Я так понимаю, что технически мы всё ещё выше. А захватчики не ограничены в живой силе. Могут гнать на убой тысячи. Я уже весь дом застелила коврами. Юлии нравится, а папуля хмурится. А я занимаю руки, чтобы освободить голову от мыслей…

Принимаю душ после пробежки по полосе препятствий. Открывается дверь… А у меня при себе только нож Зигги. Метательные остались на постели. Смотрю на наглую консульскую морду, и нет у меня слов! Консул не обременён одеждой, поэтому я смотрю ему в лицо. И краснею. Вся. Он с ума сошёл!

– Кариссима, у меня мало времени. Не гони, я не уйду.

– Ты с ума сошёл? Где-то ошивался почти четыре месяца, ни весточки не прислал, и явился прямиком ко мне в душ!

– Кариссима, не поверишь, был на войне. Не мог вырваться. Но я стремился к тебе всей душой.

– Срок вдовства ещё не истёк.

– Я помню…

– Не прикасайся ко мне. Я тебя убью, Вителлий Север!

– Очень страшно, кариссима.

Забрал у меня нож, выбросил его за дверь. Меня не выпустил. Притянул к себе, подхватив под ягодицы. Лихорадочно шепчет, целуя шею.

– Кариссима… Скучал… Не отталкивай меня…

Отпихиваю его от себя, пугаясь его желания. Бесполезно. Он не спешил, легат-прим. Он пошёл на приступ по всем правилам военной науки. Ласкал меня, заставляя задыхаться, отступал, позволяя успокоиться, и опять штурмовал. И в какой-то миг я сама вцепилась в его плечи… Удивляясь себе, и огню, вдруг вспыхнувшему во мне. Как мы очутились в спальне, я не вспомню и под страхом смерти… Всю ночь, и утро, и день Вителлий Север насыщался мною. Нет, неправильно! Мы насыщались друг другом. Я не знаю, что со мной случилось, но я ласкала его с таким же исступлением. Может быть, это потому, что я так долго была одна? Я боялась, что он не вернётся… И когда он всё-таки появился, у меня тоже крыша съехала? Не знаю, да это и неважно…

Я смотрела на себя в зеркало и видела абсолютно чужие глаза. Я уже не буду прежней. Надо приложить все усилия, чтобы не показать своей зависимости, возникшей за эти часы в постели. Потому что мне страшно… страшно оттого, что Вителлий Север может поманить пальцем, и я кинусь к нему сломя голову. Это неправильно… Или правильно? Вероятно, если такие чувства взаимны… но консул отправился умываться, не посмотрев в мою сторону. Вспоминаю все техники контроля, которым меня обучали в резервации. Выравниваю дыхание, успокаиваюсь, выстраиваю защитную оболочку… Хочется плакать от обиды, но нельзя. Нельзя показывать чувства.

– Кариссима, я не смогу взять тебя с собой до истечения срока вдовства. Ещё семь месяцев ты поживёшь здесь. Я буду навещать тебя при первой возможности. Война идёт к концу.

– Я буду ждать.

– Хороший ответ, кариссима.

Захотелось разбить о голову легата-прим какую-нибудь вазу потяжелее. А он, рассмеявшись, схватил меня на руки, заглянул в глаза и целовал, пока я не начала смеяться… Вывел в гостиную, передал с рук на руки отцу. И ушёл, насвистывая. Он что? Приезжал только провести со мной ночь? А навестить сына?! Выбегаю из дома. Консул оборачивается удивлённо. Остановился. Я, стараясь не бежать, быстро иду к нему.

– Ты не собираешься навестить сына, Вителлий Север?

– Я навестил Вителлия Флавиана перед тем, как посетить дом твоего отца, кариссима.

– Пожалуйста, в следующий раз возьми меня с собой. Отец очень строг в этом плане. И не позволяет мне видеться с детьми чаще, чем это регламентировано.

– В следующий раз.

Коротко поклонился и вошёл в антигравитационный колодец десантного катера. А я вернулась в дом. Отец смотрит с осуждением. Конечно, выскакивать из дома за мужчиной совсем не по-патрициански. Ушла к себе. Плакать. Обняла подушку, хранящую в себе его запах, и уснула. Плакать не получилось, потому что моё тело полно сладкой истомы. Поэтому сплю безмятежно, как ребёнок. Впервые не вспомнила об Императоре… Хотя бы этим отец будет доволен.

Консул посещал дом моего отца ещё дважды. Поприветствовав Кассия Агриппу и Юлию, хватал меня в охапку и уносил в спальню. Выбирались оттуда через сутки, обедали с семьёй и ехали навестить детёныша. Навещали обоих. По просьбе легата-прим, Мария отпускали из корпуса пообщаться. Вителлий Флавиан тоже повзрослел. Стал серьёзнее. Я опасалась, что он сочтёт нашу близость с консулом предательством, но малыш доволен. И благодарен консулу. На мой вопрос легат-прим ответил, что я напугала ребёнка своим видом, когда передавала ему фамильные украшения Флавиев. И детёныш просил (!) его утешить мать. Я удивилась поначалу, потом подумала, что если уж Кассий Агриппа начал беспокоиться, то ребёнок, конечно же, испугался. Надо лучше следить за собой. Пора включать «дорогую мамочку».

А конца войны не видно…

***

– Я передаю свою дочь тебе, консул Вителлий Север. В присутствии десяти свободных граждан Империи.

Опять жертвенник курится свежепролитой кровью, офицеры – пятеро военных и пятеро инструкторов Академии – свидетельствуют. Я в патрицианской одежде «держу лицо». Мне бы радоваться: теперь я могу быть рядом с Вителлием Севером, а мне грустно. Как я смогу удержать защиту, не показать, насколько я принадлежу своему мужу? Консул не обращает на меня внимания сверх положенного по обряду.