— Это ты, отец Феофил?

   — Да. Крестный ход идёт.

Князь Индии вздрогнул и стал прислушиваться к отдалённому шуму, который всё усиливался.

   — Кажется, людей очень много? — заметил он, обращаясь к своему собеседнику.

   — Больше, чем когда-либо.

   — Отчего?

   — По причине наших духовных распрей. Да, эти распри всё умножаются. Сначала был разлад между церковью и троном, а теперь церковь вооружилась сама на себя, и у нас две партии: римская и греческая. Один человек у нас сосредоточивает в себе всю набожность и всё знание христианского Востока. Ты его сейчас увидишь: это Георгий Схоларий. Ему было свыше наитие восстановить эти торжественные всенощные бдения, и он разослал гонцов во все обители, приглашая принять участие в сегодняшней службе.

   — Он учёный человек, ваш Схоларий, — заметил князь.

   — Да, в нём говорит разум пророка.

   — Он патриарх?

   — Нет. Патриарх принадлежит к римской партии, а Схоларий к греческой.

   — А Константин?

   — Он добрый государь, но, увы, слишком занят государственными заботами.

   — Да, да, государи иногда так заняты, что не могут думать о спасении своей души. Но разве сегодняшняя служба имеет особую цель?

   — Сегодняшнее всенощное бдение имеет целью восстановить единство церкви и возвратить государству его славу.

   — Понимаю. Схоларий хочет подчинить императора церкви.

   — Император сам присутствует здесь.

Между тем процессия приближалась, и раздались звуки труб. Мало-помалу стала подниматься по террасам толпа в светлых одеждах, наполнявшая воздух протяжным пением.

Когда показался первый зажжённый факел в ста шагах от часовни, то отец Феофил воскликнул:

   — Вон! Смотри, Схоларий идёт за трубачами.

   — У него в руках факел?

   — Да. Но если бы даже он бросил факел, то всё-таки остался бы светочем церкви. Процессия — продолжал отец Феофил, — не остановится у часовни, а пройдёт ко дворцу, где к ней присоединится император. Если ты, князь, хочешь видеть всё яснее, то я зажгу эту корзинку.

И через минуту заполыхавший огонь осветил так хорошо всю местность, что можно было видеть как днём все мелкие подробности процессии.

Князь Индии с любопытством смотрел на Схолария. Это был человек высокого роста, худой как скелет, с обнажённой головой, впалыми щеками и тонкими чертами лица, в тёмной рясе и без сандалий на ногах. В одной руке он держал факел, а в другой крест.

В ту минуту, как он поравнялся с князем Индии, Схоларий взглянул на него, и глаза их встретились. Хотя прошло только мгновение, но тот и другой вздрогнули. Был ли монах недоволен, что иностранец смотрит, как на зрелище, на то, что он считает священным, или во взгляде князя Индии было что-то необыкновенное, но он посмотрел на него с злобным отвращением и, высоко подняв крест, громко произнёс:

   — Заклинаю тебя, враг Иисуса Христа!

С своей стороны князь Индии, увидав перед своими глазами серебряное изображение на кресте из слоновой кости Иисуса Христа в терновом венце, ощутил какое-то странное чувство, и в глазах его помутилось.

   — Что с тобой, князь? — спросил отец Феофил.

   — Ничего, — отвечал старик, приходя в себя, — твой друг Схоларий великий проповедник.

   — Да, его устами говорит сама истина.

   — Должно быть, так, — произнёс князь Индии, как бы рассуждая сам с собой, — но никогда никто нс производил на меня такого впечатления, как этот человек. Или, быть может, на меня так влияют обстановка, пение, ночь?

   — Нет, в этом человеке поражает присутствие Духа Божия.

В это время голова процессии приблизилась к часовне, и князь Индии, поражённый, он сам не знал чем, взглядом и фигурой Схолария, хотел было удалиться, но какая-то таинственная сила привлекла его к этой процессии, и он молча уселся на приготовленный ему стул.

Отец Феофил встал возле него и начал объяснять, какие монахи принимали участие в ходе, по мере появления их у часовни. Все они были разделены на четыре отдела: братья из обители Константинополя, с соседних островов, с берегов Босфора и из различных скитов. Более получаса шли эти монахи в белых, серых, чёрных и жёлтых рясах, с обнажёнными головами и босыми ногами.

Особое внимание князя Индии было обращено отцом Феофилом на братьев обители святого Иакова, как богатейшей и могущественнейшей в Константинополе.

   — Они поставляют в святую Софию самых знаменитых проповедников, — прибавил он, — они отличаются знанием и хвалятся, что в продолжение сотни лет существования своей обители в ней никогда не было еретика.

Старик посмотрел на проходивших монахов в чёрных рясах и высоких чёрных клобуках: впереди шёл игумен, до того старый и болезненный, что факел держал за него сопровождавший его юноша, в котором князь Индии узнал спутника княжны Ирины, разделявшего его заточение в Белом замке.

   — Ты знаешь вон того юношу? — спросил он, указывая рукой на Сергия.

   — Это недавно прибывший русский послушник. Два дня тому назад княжна Ирина представила его императору во дворце, и он произвёл большое впечатление на Константина.

Монахи продолжали идти за монахами, и наконец князю Индии наскучило следить за ними.

Прошло уже много времени, а монахи всё шли, шли. Наконец показались епископы в сверкающих золотым шитьём одеяниях. Прислужники несли перед ними факелы.

Весь крестный ход выстроился перед дворцом и замер. Казалось, на площади колышется море огня.

Вдруг на ступеньках дворца появился человек. Он был в простой чёрной рясе, и, когда он приблизился, князь Индии узнал императора — без короны, скипетра и телохранителей он поражал своей суровой простотой.

   — Объясни мне, — спросил князь у отца Феофила, — почему церковь предстала здесь во всём блеске, а мой друг император является в таком виде, словно он лишился престола.

   — Ты сейчас увидишь, что его величество один войдёт в часовню. Он будет там в присутствии Бога. Поэтому всякое великолепие излишне.

Действительно, сверкавшее золотым одеянием духовенство окружило часовню, но только один Константин вошёл в неё. Дверь часовни затворилась за ним, и все преклонили колени в молитве. Красноватый свет факелов освещал эту поразительную сцену. Пение прекратилось, бесчисленная толпа вокруг часовни хранила мёртвую тишину.

   — Князь, — сказал тихо отец Феофил, — всенощное бдение началось. Более тебе не на что смотреть. Прощай!

И он также, опустившись на колени, стал молиться, перебирая чётки и устремив глаза на часовню.

Князь Индии молча сел в паланкин. Он был так поражён виденным зрелищем, которое произвело на него удручающее впечатление, что, когда носильщики вынесли его из больших ворот, крикнул с нетерпением:

   — Скорей! Скорей домой!

Жизнь Сергия в Константинополе была очень однообразной. Патриарх, которому его представила княжна Ирина, отнёсся к нему сочувственно, и по его совету Сергий поступил в братство святого Иакова.

Но всё-таки Сергий не был счастлив. Душа его жаждала проповеднического подвига, а обстоятельства сдерживали его. Вокруг повсюду он видел необходимость в истинной Христовой проповеди. Находясь среди толпы, он сгорал от нетерпения наставлять на путь истинный. Но каждый раз, как он говорил о своих стремлениях княжне Ирине, она отвечала:

— Погоди, я знаю положение дел, а ты нет. Наша цель добрая, и Господь укажет время для её исполнения, тогда и мученическая смерть будет не страшна. Я скажу тебе, когда надо действовать. Ты будешь тогда говорить не только за себя, но и за меня.

Слыша это, он успокаивался и ждал. Но по временам его душила тоска по родине, и он в блестящем Царьграде вздыхал об отдалённом Белом озере.

Постепенно у него появилась привычка после полудня, когда была хорошая погода, гулять вдоль городской стены, против древнего Халкидонского мыса. Отправляясь туда, он часто заглядывал в ипподром и святую Софию.