Конечно, княжна не могла не заметить его чувств, но она старательно скрывала от него, что их замечает, и ничем его не поощряла.

Как-то княжна подарила ему Евангелие. Много раз он брал в руки Евангелие, но не мог его читать. Эта святая книга как бы обвиняла его: ты сын христиан и раб Магомета. Какому господину ты служишь? Лицемер, изменник, Иуда, кому ты поклоняешься — Магомету или Христу?

Он упал на колени, закрыл лицо руками и попробовал молиться, но он мог только промолвить:

— Господь Иисус, Пресвятая Дева! О, моя мать, моя мать!

Между тем наступил час, когда он составлял очередное послание к Магомету. Взяв письменные принадлежность, он написал первое слово: «Княжна», — потом схватился за сердце и вскочил в ужасе.

Он как бы увидал перед собою образ любимой женщины, и она, глядя на него с упрёком, говорила: «Ты меня любишь, но что ты делаешь? Ты изменяешь моему императору и доносишь своему повелителю о всех моих передвижениях, о всех моих поступках; ты служишь орудием чужой любви. Предатель, ты продаёшь меня за деньги!»

Граф Корти зажал себе уши, чтобы не слышать этого голоса.

Стыд душил его. Тщетно выходил он в сад, чтобы подышать свежим воздухом, тщетно ложился спать, он не знал ни покоя, ни сна.

На следующее утро он приказал, по обыкновению, седлать коня, но не решился ехать в Влахерн. Как мог он смотреть на лицо человека, которому изменял? Он вспомнил с ужасом о княжне. Как было ему отвечать на её улыбку, зная, что он обязался выдать её Магомету? Мрачное отчаяние терзало его душу.

Он поскакал к воротам святого Романа, а затем выехал за город. Долго скакал он на своём чистокровном арабском коне, не зная, куда и зачем. Давно уже наступил полдень, а он всё скакал и скакал. Быстрота движения и резкий воздух как бы успокаивали его. Наконец он достиг бесконечного, тёмного Белградского леса и, соскочив с лошади, провёл целый день на берегу ручья. Поздно вечером он вернулся домой, более спокойный. В эту ночь он спал как убитый.

На следующее утро он отправился в Влахерн и на вопрос императора, почему не был во дворце накануне, ответил, что устал от городской сутолоки и целый день был за городом.

Император был в этот день более любезен чем когда-либо, а княжна Ирина показалась ему ещё очаровательнее. Вечером он написал Магомету обычное послание, а всю ночь проходил по саду.

Так шли недели и месяцы, пока наконец наступило 25 марта, когда граф Корти получил приказание Магомета явиться в Белый замок. Сколько планов избавления себя от этого безвыходного положения составлял он в промежутках между колебаниями, самобичеванием. Ему хотелось бросить Магомета и перейти на сторону императора. Это давало ему право носить в бою цвета княжны Ирины. Но его удерживал страх, он знал хорошо Магомета. Из всех планов ему более всего улыбалось бегство. Морские ворота были в его руках. Он мог выйти в Мраморное море, а там недалеко была Италия и его отцовский замок. Но ему пришлось бы тогда расстаться с княжной Ириной, и это было сверх сил.

В таком настроении находился граф, когда явился Али с приглашением в Белый замок.

Прибыв в Белый замок, он был тотчас проведён к султану.

Приёмная комната была освещена одной свисавшей с потолка лампой, которая тускло освещала находившихся у дверей камергера, вооружённого часового и двух блестяще одетых пажей. Отдав камергеру своё оружие, граф стал ожидать, пока о нём доложат.

В это время из внутреннего покоя вышел человек в чёрной бархатной одежде и в сопровождении слуги. Это был князь Индии.

Он шёл тихо, неслышными шагами; глаза его были опущены вниз. До сих пор граф Корти всегда встречался с ним с удовольствием, но теперь он неожиданно почувствовал к нему отвращение.

Слуга, шедший за князем, нёс что-то завёрнутое в зелёную шёлковую материю, шитую золотом.

Поравнявшись с графом Корти, старик остановился, поднял глаза и с улыбкой сказал:

   — Кого я имею честь видеть — графа Корти или эмира-Мирзу?

Корти покраснел. Но он не растерялся и, тотчас сообразив, что этот старик должен был пользоваться доверием султана, спокойно сказал:

   — Мой повелитель Магомет должен разрешить этот вопрос, а не я.

   — Хорошо сказано, — заметил князь Индии, переменив тон и относясь с сочувствием к Корти. — Я очень рад, что моё мнение о тебе подтвердилось. Данное тебе поручение было очень тяжёлое, но ты исполнил его удивительно успешно. Наш повелитель Магомет много раз благодарил меня за твоё назначение, так как я подал ему эту мысль. Он с нетерпением ждёт тебя. Пойдём к нему вместе.

Магомет стоял, вооружённый с головы до ног, у стола, на котором горела лампа и лежали секира и две больших карты. В одной из них Корти узнал план Константинополя и его окрестностей, составленный по его съёмкам.

Немного поодаль стояли два визиря — Халиль-паша и его соперник Саганос-паша, шейх Актем-Сед-Дин и мулла Курани, проповедь которого сильно воздействовала на воинов. Все четверо находились в той позе, которой турки всегда придерживаются в присутствии своего повелителя: головы были наклонены, руки сложены на животе, а если они и поднимали глаза во время речи, то потом быстро их опускали.

   — Вы будете руководствоваться этим планом, — сказал Магомет, указывая своим советникам на ту карту, которая была неизвестна графу Корти, — возьмите его и прикажите сегодня же ночью снять с него копию, потому что если звёзды будут нам покровительствовать, то я завтра утром пошлю на тот берег каменщиков.

Советники почтительно преклонились перед государем и не промолвили ни слова.

Магомет обернулся к князю, и хотя глаза его остановились на графе Корти, но он ничем не обнаружил, что узнал его.

   — Подойди, князь, — продолжал он, — какую весть ты принёс мне?

   — Мой повелитель, — отвечал князь, падая ниц перед султаном, — в еврейском Священном Писании говорится так о влиянии планет на действия людей: «Цари Ханаана вели войну в Танахе, и небо оказало им помощь, а звёзды сражались против Сизеры». Ты теперь султан из султанов, двадцать шестое марта будет памятным днём, потому что в этот день ты можешь начать войну с нечестивыми греками. С четырёх часов утра те самые звёзды, которые сражались против Сизеры, будут сражаться за Магомета. Пусть все, любящие его, возрадуются и поклонятся ему.

Советники султана упали ниц, и князь Индии сделал то же. Только граф Корти один стоял, и Магомет это заметил.

   — Слышите, — сказал султан, — соберите всех каменщиков и других рабочих, а также судовщиков. В четыре часа утра я начну свой поход против Европы. Так решили звёзды, а их воля для меня закон. Встаньте.

   — Четыре сановника поднялись с пола и стали пятиться к двери.

   — Мой повелитель, — произнёс князь Индии, — дозволь им остаться на минуту.

По знаку султана они остановились, а князь Индии подозвал Сиаму и, взяв у него из рук свёрток, положил его на стол перед султаном.

   — Это для тебя, мой повелитель.

   — Что это такое?

   — Это символ твоей победы. Тебе известно, мой повелитель, что царь Соломон в своё время господствовал над всем миром. В гробнице Хирама, царя тирского, друга Соломона, я нашёл меч Соломона. Я взял этот меч и решил дать его тому, кто, как Соломон, будет господствовать над всем миром. Разверни его, Магомет.

Султан, развернув шёлковую материю, отскочил, закрыв лицо руками.

   — Халил, Курани, Акшен-Сед-Дин, вы все идите сюда и скажите, что это такое: мои глаза не могут видеть, они ослеплены.

Меч Соломона лежал на столе во всём своём блеске: его лезвие сверкало, как солнце, ножны были усыпаны бриллиантами, а рукоятка была из одного громадного рубина.

   — Возьми меч, Магомет, — сказал князь Индии.

Молодой султан взял меч и поднял его, но едва он прикоснулся к рукоятке, как из-под рубина посыпался дождь жемчугов. Он молча и с неописуемым изумлением смотрел на меч и на эти жемчуга.

   — Ну, теперь, мой повелитель, иди на Константинополь, — произнёс князь Индии, опускаясь па колени и целуя ногу султана, — тебя поведут туда и звёзды, и меч Соломона. Христос уступит Магомету своё место в святой Софии. Начинай завтра в четыре часа.