— Не дадим, — сказал Межов. — Такой совхоз, на привозных-то кормах, можно организовать и на Марсе, а мы...

— Простите, — остановил его Гаврилов, — ваш совхоз создан, вероятно, недавно и нет соответствующих условий?

— Тридцать лет как создан, — досадливо сказал Баховей. — С его отцом создавали, и было хорошо, а он без году неделя пришел сюда и все хочет переделать по-своему. Работать надо, а не прожектерствовать!..

Щербинин одобрительно поглядывал на Межо-ва и изредка кивал ему головой: не сдавайся, мол, держись, выручим.

— Нет, ты ответь, — наступал Баховей, — ты объясни свое непартийное поведение!..

— В самом деле, — вмешался Гаврилов, — вы что-то, товарищ Межов, действительно недопонимаете. Совхоз существует тридцать лет, какой же смысл менять его специализацию?

— Условия изменились, — сказал Межов. — Прежде у совхоза была своя кормовая база, после затопления ее не стало., Крупный рогатый скот пасем на островах, свиней держим круглый год в помещении, корма покупные. Это же всем известно.

— Извините, — сказал Гаврилов, — я не знал. Продолжайте, пожалуйста.

Межов покраснел. Он вдруг увидел себя со стороны, стоящего быком и ожидающего нападений, и ему стало неловко. Надо было не задираться, а просто объяснить, и все. Гаврилов действительно не знал о его совхозе.

Он рассказал о мелководьях волжского водохранилища, об использовании их для утководства, о том, какую это даст выгоду для совхоза и для района в целом, рассказал, что он уже договорился на свой страх и риск с птицесовхозом Татарии о закупке двух тысяч белых пекинских уток, намерен поместить их пока в свинарнике-откормочнике, поголовье которого отправил на мясо, и вот надо создавать ферму, а средств нет, потому что неплановое капитальное строительство банк не финансирует.

— Хорошо, мы это выясним, — сказал Гаврилов. — Вы останьтесь, мы после заседания с вами побеседуем. И вы, пожалуйста, останьтесь, — сказал он Мытарину.

После заседания Баховей пригласил Гаврилова к себе обедать, чтобы потом поехать в Березовку на открытие Дома культуры, но тот отказался.

— Вы поезжайте, а я поговорю вот с товарищами, — сказал он, разумея Межова и Мытарина.

Они уединились в кабинете Балагурова и просидели еще несколько часов, забыв об обеде. Баховей уехал в Березовку один.

IX

Вечером Балагуров позвонил э райисполком Щербинину. Тот сразу ощетинился, но все же на встречу согласился. «Только в райисполкоме, а не в райкоме», — сказал он. Это уж из самолюбия он сказал, из уязвленного самолюбия. Дело не в том, что председатель райисполкома и второй секретарь райкома почти равны по положению, а в том, что секретарь райкома Балагуров — соперник, бывший друг. Вот Щербинин и бесится. Шестьдесят лет, а ревнует, как мальчишка.

Первые встречи со Щербининым были тягостны внешним фальшивым спокойствием, которым они прикрывались от чужих любопытных глаз. Дальнейшая совместная работа на протяжении года только притупила остроту враждебности, ни на шаг не сблизив их друг с другом.

Правда, в отношениях с Баховеем Щербинин сразу занял принципиальную позицию, поддерживая Балагурова. Щербинин никогда не мог ловчить, друг ты или брат. Балагуров, впрочем, ожидал, что Щербинин уедет в другой район или, если этого не случится, он сам попросит перевода, но Щербинин уходить не собирался, а его самого увлекла борьба за начатую перестройку сельского .хозяйства.

Хмелевский район, оказавшись в зоне затопления волжского водохранилища, потерял свои лучшие пойменные земли, занятые в основном лугами, кормовая база была подорвана, и большинство колхозов и совхозов свернули животноводство, которое было ведущей отраслью,. Надо было перестраивать экономику.

Балагуров тщательно готовился к предстоящей конференции. Кроме вопроса о перестройке сельского хозяйства, надо было поговорить о новых методах коллективного руководства, о системе планирования, о материальной заинтересованности колхозника, об укреплении технической базы после реорганизации МТС. Время для этого наступило. Его время, Балагурова. Время экономических реформ, время перестроек и расширения здания социализма.

Примерно с этого и следует начать вступительную часть речи на конференции. Доклад Баховея не даст ничего нового и наполовину провалит себя, другую половину добьет Щербинин содокладом. Его поддержат выступающие из района, потому что Щербинин — авторитет. Когда с критикой будет покончено, потребуется конкретная положительная программа, и вот тут-то и выступит Балагуров со своими предложениями. Их надо высказать в краткой, минут на пятнадцать — двадцать речи. Его поддержат, конечно, многие, а Межов и Мытарин, которого к этому времени надо сделать председателем колхоза, поддержат обязательно и в первую очередь. Оба хоть и молодые, но уже известные в районе и перспективные люди. С Межовым он говорил о выступлении, а Мытарин обещал зайти, но что-то не торопится.

Балагуров снял трубку и попросил соединить его с правлением колхоза.

В правлении уже никого не было, кроме сторожа, а сторож сообщил, что Мытарин Степан Яковлевич «только что ушедши. Все чего-то щелкал на счетах, как булгахтер, писал...».

Балагуров решил подождать минут десять и прибрал бумаги на столе. Последнее время он совсем зарылся в бумагах, все документы райплана и ЦСУ перетряхнул.

Вскоре пришел Мытарин со школьной тетрадкой в руке, поздоровался от порога, поглядел на ковровую дорожку — он забыл вымыть сапоги.

— Проходи, проходи, — сказал Балагуров, поднимаясь ему навстречу.

— Наслежу по ковру-то.

— Высохнет, выбьется. На голове, что ли, теперь...

Мытарин был много выше Балагурова, а полнота при таком росте делала Мытарина прямо-таки богатырем. В росте он побивал даже Баховея и равнялся только с одним человеком в Хмелевке, со своим отцом. Но Яка был худ, жилист и справедливо носил устрашающую кличку Зверобой — ничего похожего со спокойным добродушным сыном, только глаза одинаковые, рачьи выпуклые глаза.

— Все растешь, что ли? — сказал Балагуров. — Совесть пора знать, до потолка вымахал.

— Семена такие попались, — сказал Мытарин и осторожно присел у стола на стул, заскрипевший под его тяжестью. — Вот пока принес- свои соображения по колхозу. — И подал свернутую трубкой школьную тетрадь.

Балагуров надел очки и развернул тетрадку.

Аккуратно вычерченные таблицы, колонки цифр, четкие строки пояснительного текста. «Кое-что». Будто экономист завзятый.

Балагуров просмотрел общую часть. Мысли интересные, дельные. Мельница. Кирпичный завод. Пищекомбинат с новыми цехами: рыбоконсервным, колбасным, хлебобулочным. Свой комбикормовый завод. Мясокомбинат. Все эти новые предприятия будут работать на сырьевой базе района и его соседей и обеспечивать в первую очередь местные нужды. Строить можно кооперативным способом, колхозы согласятся.

— Рыболовством займется ваш колхоз? — спросил Балагуров, поправляя очки.

Смешной он был в очках, гололобый, сосредоточенный, довольный. Очень смешной и хороший.

— Мы, — сказал Мытарин. — Создадим две-три бригады, катеров купим, сетей...

— А строительство мельницы, завода, пищекомбината? Ведь, кроме рабочей силы, потребуются средства, немало средств...

У Мытарина и это было рассчитано, и он, придвинувшись ближе к столу, перечислил, колхозы-пайщики кооперативной строительной организации, стал убеждать. Балагуров не возражал, но у него возникло много вопросов, и они просидели больше часа, пока Балагуров не утвердился в дельности проектов будущего председателя. Он был явно доволен, и поглядывал на Мытарина весело, благодарно.

— Тебе министром быть, Степан Яковлевич, а не зоотехником. И возможно, станешь, а пока давай-ка готовься в председатели. Веткина будем снимать.

— Отделается очередным выговором, — сказал Мытарин.

— Не отделается. Готовишься к выступлению?

— Можно; — сказал Мытарин.