Решать или не решать?

Макс Борн: "Все наше сознательное мышление основывается на предположении, что каждый человек может свободно решать. Но каким образом это совместимо с законами природы, со всеобщей причинностью? В соответствии с ними то, что я делаю, это просто замыкающее звено в цепи причин и следствий, за которые меня нельзя заставить нести ответственность. Когда детерминизм (механистический. — А. Г.) пошатнулся, считали, что имеется выход: если в отдельном случае господствует случайность, то воля, рассматриваемая как род духовной сущности, должна играть решающую роль. Однако это не выдерживает никакой критики; демон воли должен был бы тогда всегда быть настороже, как бы не нарушить статистические законы".

Итак, еще один демон. Демон воли. В этой книге нечистой силы накапливается уже многовато. Мефистофель чистого умозрения, демон Лапласа, демон Максвелла, джинны неопределенности и дополнительности. И вот — демон воли. Самостоятелен ли он? Или находится в услужении у джинна дополнительности? И раз уж мы разбираемся в причинно-следственных связях, случайно или закономерно такое нагромождение мифологических фигур в данной теме? Наверное, не случайно, ибо в интуитивном представлении народа-мифотворца как детерминированный ход событий (судьба, рок), так и все отклонения от него, чудеса всегда были одинаково непонятны и прежде всего подлежали поэтическому мифологическому осмыслению. А физики только подхватили эту традицию, верно угадав ее истинный смысл.

Итак, вернемся к примеру, с которого началась эта книга. Вы вышли рано утром на работу, приняв твердое решение. Сейчас вы скажете своему малокомпетентному начальнику все, что о нем думаете. При всех. Последствия могут быть весьма серьезными... или никакими. И для вас, и для начальника. И вот, чем ближе вы подходите к работе, тем больше чувствуете, как слабеет ваша решимость и вечный проклятый вопрос начинает шевелиться в мозгу: "А стоит ли? А что изменится? Что я смогу? А если смогу, какое это будет иметь значение для Мировой справедливости? А если промолчать..." И вы проигрываете и этот вариант, убеждаясь, что он содержит немало заманчивого: и с интересной, неплохо оплачиваемой работы, точно уже, не надо будет уходить (а между прочим, у вас дети). Да и начальник ваш... его и так уберут — разберутся там, "наверху". Правда, до тех пор он еще немало хороших дел испортит... Как же быть?

(Несколько оговорок по ходу дела. Первая. Сама модель такого мысленного эксперимента придумана не мной, а заимствована из одного научно-популярного фильма. Вторая. Эффекты неопределенности и дополнительности в жизни не являются, конечно, прямым проявлением одноименных физических принципов. Но они в общих чертах позволяют иллюстрировать "по аналогии" эти достаточно абстрактные и трудные вещи на простых и близких всем примерах...)

Да, может показаться, что любой наш поступок бессмыслен, ибо обусловлен рядом причин, а потому несвободен. И последствия его быстро затухнут в цепочках причин — следствий из-за принципа неопределенности, а потому его значение в крупном масштабе окажется ничтожным. Спрашивается, есть ли выход из этого заколдованного круга?

Перед такой проблемой оказывались многие. Лучше всего об этом рассказали не ученые, а писатели.

Раскольников (крайний случай) решил проявить свободу воли, "Наполеоном стать", совершив алогичный поступок, который ему лично пользы не приносил, — убив бесполезную и даже вредную старушонку. Он не учел эффекта дополнительности, гениально прочувствованного писателем задолго до появления одноименного (хотя и не тождественного, строго говоря) принципа квантовой механики. Дело не в том, что смешна и бессмысленна попытка стать Наполеоном, казнив старушонку процентщицу. Раскольников хотел стать личностью, "Наполеоном" только внутри себя и славы не искал. Дело в том, что, выскочив как будто из сонного течения жизни таким способом, он ровно настолько же увяз в тине, устилающей самое дно этой жизни. Он казнил частицу своего "я", и боль от этой ампутации привела его на грань безумия. Он не предусмотрел, студент XIX века, обученный по канонам механистического детерминизма... А неученая Сонечка прямо сердцем, без философской школы сразу поняла суть трагедии: "Это что же ты над собой-то сделал!"

Другой литературный герой, Дориан Грей, предусмотрел: зная, что все совершенное личностью остается в этой личности и может отравить любой успех, он отделил свое дополнение от себя в виде "портрета Дориана Грея". Но законов жизни не обошел и должен был в конце концов казнить свое дополнение, а тем самым и себя.

И наконец, сам Наполеон, герой, которым хотел стать Раскольников. Толстой как будто привел к абсурду не новую идею о ходе истории, где герои только пешки, подставные фигуры. Наполеон у него — слабый, посредственный человек. Он не только не в состоянии принимать блестящие решения, как а том гласит молва, он даже не в силах просто уследить за тем, что делается само, без его прямого участия. Кутузов же у Толстого тем и велик, что позволяет событиям развиваться, "как они того хотят", всеми силами отталкивая тех, кто хочет вмешаться. Да и сам Наполеон, разве не сказал он в минуту озарения: "Мой сын не мог бы заменить меня. Я сам не смог бы заменить себя. Я — порождение обстоятельств".

Да, один человек не может изменить ход истории, но он может замедлить или ускорить его. Случайно... А порой и намеренно, если он понял его путем интуиции, озарения, как Цезарь или Наполеон, или с помощью глубокого анализа, как Маркс и Ленин.

Человек обязан решать и исполнять свой долг до конца...

Мысль о сходстве, аналогии эффектов неопределенности и дополнительности в традиционно-философской проблеме свободы и несвободы воли с чисто научными явлениями возникла у самих создателей квантовой механики, И не случайно. Эти физики, на себе испытавшие, что значит недостаточно учесть эффекты неопределенности и дополнительности в реальной жизни (создав великое — атомное пламя, они стали очевидцами того, как это величие низменно, попадая в руки военщины), многое сделали для того, чтобы пробудить в людях бдительность и заботливость к своей маленькой планете. Они вышли — по доброй, свободной воле — из лабораторий на международные конференции, не имеющие никакого отношения к физике. Они боролись за мир, и теперь можно сказать" что не напрасно. Очень много думали они и над правами и обязанностями человеческой личности. Мне кажется не случайным, что любимым писателем Эйнштейна был Ф. М. Достоевский. И отражение духовного родства этих великих людей проглядывает в следующих строках А. Эйнштейна: "Ощущение того, как надо поступать и как не надо, растет и умирает подобно дереву, но никакое удобрение не может в этом сыграть существенной роли. Что должен делать каждый человек — так это давать пример чистоты и иметь мужество серьезно сохранять этические убеждения в обществе циников. С давних пор я стремлюсь поступать таким образом — с переменным успехом".