— Вот видите, он и вправду вас любит, — заявила Джилл, переведя взгляд на доктора. — Ему просто необходимо знать, что…

Слова застыли у нее на языке. Иэн улыбался коту — улыбался широко, во весь рот, радостно сияя, как мальчишка. Это была первая открытая улыбка, увиденная ею у него на лице, и это ударило ее с такой силой, как иногда бьет новичок на ринге. “Осторожно, Джилл, тебе и раньше приходилось из-за него обманываться! Помни, что над тобой он проводит эксперимент. Он воспринимает тебя как подопытного кролика или морскую свинку из лаборатории. Не попадись в очередной раз!”

Она наклонилась и поставила умиротворенного Мерлина на ковер, после чего вернулась к дивану и уселась в дальнем его углу.

— Вы хотели обсудить вопросы, связанные с симулятором, — усевшись, напомнила она ему. — Так давайте!

Иэн в последний раз погладил кота, а затем проследовал к дивану и уселся на другом его краю.

— Вы и на самом деле выглядите усталой, миз Полански. Если вам это более удобно, мы все обсудим завтра.

— Мы все обсудим сейчас, — проговорила она, скрестив перед собой руки. — Хочу как можно быстрее с этим покончить.

В уголках губ Синклера промелькнула горькая улыбка.

— Видите ли, у меня определенно складывается впечатление, что вы скорее готовы встретиться лицом к лицу с орком, чем говорить о том, что сегодня произошло в симуляторе. — Он пристроил локоть на спинку дивана и подпер подбородок кулаком, изучая Джилл с нескрываемым интересом. — Почему бы это?

Черт бы его побрал! Его напряженный, всепроникающий взгляд прорвался к самому ее сердцу в поисках сокровенных тайн, но сам не выдавал ни крохи эмоций. Хирург со скальпелем не мог бы быть более искусным — или более жестоким. Она ощутила себя одинокой и ранимой — и, неожиданно, ужасно возбужденной.

— Я не напрашивалась на то, чтобы стать частью вашего эксперимента, — тихо проговорила она. — Я вызвалась по доброй воле, потому что хотела помочь Эйнштейну. Точка. Я занимаюсь этим не ради науки и вовсе не для того, чтобы помочь страждущему человечеству.

Какое-то время он сидел молча, но челюсть его напряглась и вытянулась, а глаза обрели жесткий металлический блеск. И когда он, наконец, заговорил, то тон его был холоден и колюче-вежлив.

— Простите меня, миз Полански. Я не отдавал себе отчета в том, до какой степени полагался на ваш альтруизм. Я — как вы это сказали? — постараюсь как можно скорее с этим покончить.

Он вынул блокнотик из кармана и быстро сделал несколько пометок.

— При обычных обстоятельствах я попросил бы вас рассказать об испытанном в симуляторе в хронологическом порядке, но на это ушел бы не один час. Может быть, нам лучше в условиях реального мира восстановить события виртуального? Мы с доктором Миллер регулярно пользовались подобной практикой. Однажды я пробежал десять миль, чтобы воспроизвести ощущения при подъеме на виртуальную гору. В другой раз я бросился вниз головой с моста, чтобы…

— Вы бросились вниз головой с моста? — потрясенно переспросила Джилл.

— Да, во имя науки, — высокопарно заявил он. — Я прошу вас сделать то же самое. Вы готовы?

— Прыгнуть вниз головой?

— Нет, нет. Воссоздать один из эпизодов, происшедших с вами в симуляторе.

Джилл пожала плечами.

— Думаю, что готова, но не вижу, как это можно сделать. Видите ли, у меня в шкафу вряд ли найдется комплект доспехов.

— Я думал о вещи, гораздо более прозаической. — Он отложил блокнот и подался вперед, охватывая ее всю взглядом своих серебристых глаз. На посуровевшем лице его уголки губ дернулись вверх, но ничего смешного в его улыбке не было. — А именно, о поцелуе. Полагаю, что нам следовало бы воссоздать поцелуй.

Джилл соскочила с дивана и потрясенно, с открытым ртом посмотрела на Иэна.

— Вы, должно быть, шутите?

— Никоим образом, — заверил ее Иэн, удивляясь, как это она способна шутить по поводу вполне логичной просьбы. Возможно, он неясно выразился. — Изо всех событий, пережитых нами в виртуальном мире, поцелуй воспроизвести легче всего. Видите ли…

— Уж конечно вижу, — проговорила она, уперши руки в бока. — Я пригласила вас на чай — просто чай — а вы пытаетесь заполучить десерт сверх программы…

— Какой еще десерт? — спросил Иэн, теперь уже полностью сбитый с толку. — Вы не предлагали мне десерт.

— Черт тому свидетель, не предлагала, — согласилась Джилл, и ее карие глаза расширились от гнева. — А я-то гадала, почему это вдруг вы так заинтересовались моей деятельностью в области охраны окружающей среды. Теперь мне ясно. Вы решили, что, умаслив меня и пропев дифирамбы вашему симулятору, вы сможете заполучить меня по-быстрому. Так вот, я не из тех женщин, доктор Синклер. — Тут она направилась к столику и схватила обе чашки — в форме морской коровы и в форме панды — зажав их обеими руками, словно желая уберечь от его прикосновений. — Если вы так жаждете воспроизвести наши ощущения, то почему бы вам не пойти поцеловаться с доктором Миллер?

Язвительные замечания по поводу доктора Миллер наконец-то открыли глаза Иэну, что именно она думает, — однако, каким образом на базе его вполне логичных соображений она пришла к подобным выводам, находилось вне пределов его разумения.

— Миз Полански, да неужели вам пришло в голову, что я жажду вас поцеловать?

Вместо того, чтобы успокоиться, Джилл после этой реплики еще более расстроилась. Не говоря ни слова, она повернулась к гостю спиной и направилась в кухню.

“Зараза чертова, ну что я сказал такого?” — недоумевал Иэн, поднимаясь с дивана и следуя за Джиллиан. Он остановился на пороге и начал наблюдать за тем, как она осторожно поставила чашки в форме животных в раковину и пустила воду. Непонятным ему самому образом взгляд его устремился на ее руки и стал бессознательно изучать подсознательно грациозные ее движения, вбирать в себя внимание и заботу, с которыми она относилась даже к этим глупым игрушкам. Это было так на нее похоже: с глубочайшим уважением относиться даже к самым мелким и неважным проявлениям бытия. Чашки, морские коровы, приблудные кошки — все они могли рассчитывать на заботу и внимание с ее стороны. Но это не распространялось на ученых, обладающих добрыми намерениями, но не умеющих правильно выражать свои мысли.

Он прокашлялся и вдруг почувствовал себя неловко, точно подросток.

— Миз Полански, я не умею говорить красиво. Мастером красноречия я никогда не был. И если я вас чем-то обидел, то мне на самом деле жаль…

— Это неправда.

Какое-то мгновение он полагал, что она имеет ввиду его извинения.

— Прошу прощения?

— Это неправда, — тихо повторила она, продолжая мыть чашки. — Не знаю, чего вы обо мне наслышались, но то, что вы обо мне думаете, неправда.

Поскольку Джиллиан склонилась над раковиной, Синклер не видел выражения ее лица. Но безвольно опущенные плечи сказали ему больше, чем могли сказать слова. Иэн знал, что он не из тех, кто проникается сочувствием к кому попало по любому поводу, но безнадежность и одиночество, читавшиеся в позе Джиллиан, глубоко его тронули. Значительную часть своей жизни он прожил один и знал, какое это тяжкое душевное бремя. По до этой минуты он и не предполагал, что открытая в общении с людьми, пользующаяся всеобщим вниманием Джиллиан может страдать от одиночества и неуверенности в себе.

— Миз Полански, — заговорил он, как и она, приглушенным голосом, — единственное, о чем я сейчас думаю, — это о том, что не имею ни малейшего понятия, что именно вы хотели сказать. Что для сегодняшнего вечера, — добавил он с горькой усмешкой, — является скорее правилом, чем исключением.

Она бросила на него взгляд через плечо, и взгляд ее был пуглив, как у осторожной оленихи. Он вспомнил последние мгновения, проведенные ими в киберпространстве, когда она поравнялась с ним в разорванном платье, со множеством колючек в волосах, пахнущая мохом и глиной. Он тогда воспринял ее как лесную нимфу, сказочное создание, живое и огненное, как неуловимую мечту. А теперь, уже в этом повседневном мире мыльного порошка и кофейных чашек, он вновь поймал себя на том, что смотрит прямо в глаза этой самой лесной нимфы — или, точнее, в глаза, которые можно было бы счесть глазами лесной нимфы, если бы они не были затуманены подозрительностью и недоверием.