К несчастью, я снова забеременела, но продолжать эту жизнь у меня больше не было сил. Еще одну нежелательную беременность я бы не пережила, надо было что-то предпринимать — так или иначе. И я решила избавиться от ребенка.

Как раз в тот день ты объявила, что хочешь вернуться в Париж. Насмерть перепугавшись, я начала сомневаться в твоих намерениях: видимо, ты отказалась от затеи поменяться со мной местами? А меня только это и поддерживало — единственная возможность сбежать из созданного ада. Поэтому весть о твоем отъезде обескуражила меня. Надо было убедить тебя остаться, и я придумала историю с праздником-сюрпризом по случаю дня рождения Ива — эта мысль пришла мне в голову в тот же вечер. Необходимо было внушить тебе мысль, что все возможно, поставить тебя на рельсы, как в случае с прической, а дальнейший путь ты проделаешь самостоятельно. Когда ты предложила заменить меня в доме всего лишь на один вечер, дабы я могла сама съездить в Ватерлоо, стало ясно: дело сделано.

Единственным препятствием была моя беременность. Не теряя времени, я приняла лекарство от язвы желудка, и результат не заставил себя ждать: ребенка больше не было. Отныне ничто не мешало нам поменяться ролями. Так ты попала в ловушку.

Самое смешное в этой истории, что Миранда старалась предостеречь меня. Как раз перед отъездом в Ватерлоо, когда я сидела в баре «Беседки», она настойчиво пыталась отговорить меня, убеждая, что задуманное нами — чудовищно. Она говорила о какой-то опасности, которой я, на ее взгляд, подвергаюсь. О том, что это непростительная глупость, чистое безумие. Она обвиняла тебя в каких-то преступных намерениях, стараясь меня убедить, спасти. А я не соглашалась, качала головой: нет, ты ошибаешься, тебе все только кажется, это глупости, все будет хорошо.

В конце концов она пожала плечами и произнесла: «Делай что хочешь».

Я так и сделала.

Прости меня.

Знаю, что все это выглядит сумасшествием. Вынести то, что делали со мной, и не взбунтоваться невозможно. Но этот ад обрушился на меня раньше, чем я успела оценить размеры катастрофы. И безысходность ситуации. Поначалу думаешь, что это так, случайность, но случайности множатся и множатся, тогда потом начинаешь понимать, что уже не владеешь ситуацией. И все же продолжаешь надеяться, жить, мечтать и уговариваешь себя, что еще не все потеряно. А между тем с каждым прожитым днем пропасть, куда ты катишься, становится все глубже и затягивает тебя все сильнее.

Дети ни о чем не догадывались и не страдали от такой жизни. По крайней мере я на это надеюсь. Они живут в красивом доме и ни в чем не нуждаются. По какому праву я могла бы лишить их этого комфорта?

Ну, вот и все. Сейчас 23.30. Твои мучения, должно быть, подходят к концу. Они скоро уйдут, не обернувшись, не взглянув на тебя.

И что же теперь? Не знаю. До вчерашнего вечера я не была уверена, что пойду до конца. Но я это сделала.

На что я надеюсь? Вряд ли смогу жить без своих детей. Значит, мне придется вернуться, и очень скоро. Возможно, уже завтра. Несмотря ни на что, я продолжаю питать надежды на лучшее. Теперь, когда ты знаешь, в каком аду я жила, не исключено, что мы сможем объединить усилия, вместо того, чтобы бороться друг против друга. Воспользоваться нашим сходством, чтобы покончить с этим кошмаром. Вдвоем мы сильнее, разве не так? Ведь ты такая решительная! Ну что? Как бы ты поступила на моем месте? Что будешь делать? Обратишься в полицию?

Возможно. Решишься на то, на что не могла решиться я. А я пойду за тобой. И вместе мы пройдем этот путь до конца.

Ты тоже зашла слишком далеко и не сможешь вернуться назад.

Ты уже не сможешь меня покинуть.

Ты не сможешь предать меня.

Потому что теперь ты — это я.

Входная дверь хлопнула так сильно, что задрожали стены. Затем послышались шаги, такие решительные, что эхо от них отдавалось в прихожей, на лестнице, ведущей в подвал, в коридоре. Несколько секунд спустя Ив встал в дверном проеме: он буквально кипел от ярости.

— Ты что, издеваешься надо мной? — остервенело заорал он.

Анжела вздрогнула. Измученная, униженная, она бросила на него подозрительный и испуганный взгляд.

— Что ты строишь из себя целку? — исступленно кричал он. — Ты хоть понимаешь, в какую ситуацию ты нас поставила? Если ты намерена продолжать тратить столько же, сколько тратим мы, то перестань выпендриваться!

Глаза его горели ненавистью, губы дрожали, скулы побелели, на висках проступили синие вены.

Он замолчал, прерывисто дыша, и медленно, тяжелыми шагами подошел к ней. Молодая женщина, пытаясь защититься, спрятала лицо в колени.

— Я не знаю, что мне мешает придушить тебя! — злобно прошипел он.

Чего он ждал от нее? У Анжелы не было сил даже задаться этим вопросом. В голове стоял туман, она не знала, что делает здесь. Жизнь снова плюнула ей в лицо: горькие слезы подступили к глазам, а вместе с ними прорвались и рыдания, которые она тщетно пыталась удержать.

Поскольку ничего не происходило, она осмелилась поднять глаза на «мужа». Он смотрел на нее усталым, неожиданно равнодушным взглядом.

— Мы поговорим об этом завтра, — объявил он бесцветным голосом. — Убери в кухне и иди спать.

Повернувшись, Ив вышел из комнаты.

Оставшись одна, Анжела долго не могла собраться с силами. Тело ее было осквернено, душа оплевана. Пролежав довольно долго, она с трудом встала, отыскала свое платье, кое-как натянула его, поднялась по лестнице и, шатаясь, пошла на кухню. Там залпом, жадно выпила целый стакан воды, словно хотела смыть грязь.

В доме было тихо. Стоя босиком на плиточном полу, Анжела потухшим взглядом обвела кухню: остатки еды, сырный поднос, к которому никто не прикоснулся, шоколадная бомба из лучшей кондитерской — тоже нетронутая. Ее усилия никто не оценил. Какой же здесь бардак! Она скользила глазами по окружающим предметам: грязные тарелки, второпях составленные как попало, пустые бутылки, контейнер посудомоечной машины, висящая на стене сушка для кастрюль.

Вдруг Анжела почувствовала, как изнутри, из самой глубины, стала подниматься волна ярости, подобная огненному смерчу, сжигающему все на своем пути. Нестерпимо, как железным обручем, сдавило череп, гнев ослепил ее. Она вцепилась в крышку стола, чтобы не упасть, кровь стучала в висках. Неведомая сила подхватила и понесла ее.

И тут она увидела ножи. Ножи. Аккуратно развешанные на деревянной подставке. Большие и маленькие, широкие и узкие, зазубренные и гладкие.

Сердце застучало чаще, рот наполнился слюной, оросившей наконец пересохшее горло, и это вернуло ее к жизни. Не спуская глаз с вожделенных предметов, она шагнула к ножам так поспешно, как будто от этого зависела ее жизнь. Она брала в руки один за другим, внимательно рассматривая, пальцем осторожно пробуя лезвия, как бы прикидывая, на что они способны.

Выбор сделан.

Длинный кухонный нож, скошенное лезвие которого было острым и тонким, как папиросная бумага. Она схватила его и, лихорадочно сжав рукоятку, сделала глубокий вдох.

Несколько мгновений спустя Анжела уже поднималась по лестнице, направляясь в супружескую спальню. Проходя мимо детской, она остановилась. Свободной рукой попыталась открыть дверь, чтобы убедиться, что дети спят. К ее удивлению, дверь оказалась запертой — впрочем, ключ торчал в замочной скважине. Выходит, что таким образом Ив охранял детей от психологической травмы, на случай, если кому-то из них придет в голову спуститься вечером в подвал.

Отпирать дверь Анжела не стала: пусть дети еще несколько минут побудут в полном покое.

Затем она продолжила свой путь.

На следующий день около полудня Люси вышла из такси напротив своего дома. Она была бледна, под глазами обрисовались темные круги. Женщина боязливо огляделась, и первое, что бросилось ей в глаза, была машина Ива, стоящая возле гаража. Люси вздрогнула: как могло получиться, что он до сих пор не ушел на работу? В то же время ее собственной машины не было. Неестественность ситуации путала еще больше. Торопливо расплатившись с водителем, она вбежала по ступенькам крыльца.