А потом ей вдруг стало легко. Голод исчез, потому что и тела не было. Цветанка стала прозрачной и быстрой, бесплотной, как мысль, а вокруг неё сомкнули радужные крылья три жар-птицы – Вчера, Сегодня и Завтра. Зыбкая, невообразимая Единовременность, разрывающая привычное к телесности сознание, окутала её облаком с картинками, среди которых Цветанка увидела нечто знакомое до тоски, до крика, до душераздирающей нежности: то была Дарёна, шедшая от колодца с коромыслом. Рванув к ней, Цветанка очутилась в Гудке – глубокой осенней ночью. Бестелесным, бесслёзным призраком носилась она по родным окрестностям… Вот Озёрное капище, вот дом Нежаны, а вот и её с бабулей домишко. Приникнув к окну, Цветанка-призрак разглядела ребят на полатях, знакомый заплатанный полог и саму бабулю на печке – ещё живую, крепко спящую… В её призрачном сердце распустила белые лепестки щемящая тоска по этому времени, и ей захотелось вмешаться в судьбу. Если бы она заранее знала, к чему приведёт встреча с Серебрицей, то ни за что не пошла бы за нею в её домик на морском берегу, не получила бы сковородкой по голове, не очутилась бы с нею в постели… И не было бы той проклятой царапины. Всё сложилось бы иначе! Они с Дарёной и по сию пору скитались бы по городам и весям, зарабатывая пением, беззаботные, как небесные птицы.

Цветанка хотела позвать саму себя, чтобы объяснить всё это, но из призрачного горла вырвался только тоскливый вой. Человеческой речи не получалось. А потом вдруг светлую и, как ей казалось, счастливую мысль чёрной тучей закрыло осознание: а ведь всё это уже было. Призрачный волк, который показывал ей снова и снова зеленоглазую деву, впечатал этот образ ей в душу и сердце. Она бредила этой девой, невольно ища её в толпе и вздрагивая, когда видела девушку, хотя бы отдалённо похожую на неё; когда же они прибыли в Марушину Косу, Цветанка сразу узнала в рыночной брадобрейше то самое видение и, как бабочка на огонь, полетела навстречу неминуемой судьбе – вместо того, чтобы бежать прочь.

Она сама и была Призрачным Волком. Она хотела обмануть судьбу, но только способствовала её свершению.

Цветанку начало засасывать в радужную круговерть междумирья. Проваливаясь с немыслимой скоростью в бесконечный сияющий колодец, она в лихорадочном отчаянии думала: в который уже раз повторялся этот порочный круг? Сколько раз она вот так «предупредила» себя, тем самым лишь подтолкнув на ту тропинку, с которой хотела, напротив, уйти?

«Вставай, засоня, – гулко, как летняя гроза из облака, прогремел над ней голос. – День уж на земле!»

Пещеру наполнял сероватый дневной свет, кострище чернело на полу, а уже одетая Серебрица расчёсывала волосы. Швы багровели на её бледном лице, и сердце Цветанки кольнула совесть: «Всё из-за меня». Серебрица, словно угадав мысли воровки, хмыкнула:

«Ничего, к вечеру уже можно будет убирать нитки. Говорю ж – на нас всё заживает быстрей, чем на собаке».

Цветанка пощупала свой непривычно голый затылок, нашла шов. Уже не болело, и то хорошо. Тряхнув «шапочкой» волос, оставшейся на макушке, она попыталась сбросить с себя гнетущее, горькое наваждение сна, открывшего ей тайну призрачного волка… Тайну тайн – хоть сейчас же сходи от неё с ума, но не такова была Цветанка, чтобы падать жертвой чего-то зыбкого и призрачного. Она всегда крепко стояла на земле обеими ногами, вот и сейчас тёплым комочком в груди забилось настоящее и насущное.

«Ты отведёшь меня к матушке?» – возобновила Цветанка свои уговоры.

Серебрица вздохнула и закатила глаза к потолку.

«Я не слезу с тебя, пока не отведёшь», – упрямо наседала воровка.

Голод на удивление стих, перестав быть безумным и кричаще-навязчивым, хотя от еды Цветанка сейчас не отказалась бы. Но желания брюха отступали перед потребностью сердца встретиться с янтарной сказкой.

«Ладно, пошли», – сдалась Серебрица, поднимаясь на ноги и откидывая только что заплетённую косу себе за спину.

Долго ли, коротко ли шли они по осеннему лесу, дыша пронзительной, крепкой свежестью, но постепенно Цветанку снова начали одолевать думы о призрачном волке. Сомнения надоедливыми букашками лезли во все щели души: а действительно ли всё было так, как ей сегодня привиделось в этом то ли сне, а то ли путешествии сквозь время? Волчьи глаза, точь-в-точь как у неё самой, безмолвно намекали: это правда. А если всё-таки просто чудной сон? Нагнав быстро шагавшую Серебрицу, Цветанка попросила:

«А расскажи про время…»

Девушка-оборотень взглянула на воровку пристально, и в её глазах проступила тёмная густо-зелёная мудрость многовекового леса:

«Что тебе про него рассказать?»

«Ну… не знаю. Про Сегодня, Вчера и Завтра. Они мне кажутся этакими яркими птицами-сёстрами, сменяющими друг друга», – проговорила Цветанка.

Лесная тишина нарушалась только шуршанием шагов воровки, а Серебрица ступала бесшумно – под её лёгкой ногой даже ни разу не хрустнула веточка.

«Времени нет, – сказала она. – Оно ощущается, как река, текущая только в одну сторону, лишь в вещественном мире. А для души времени не существует: настоящее, прошлое и будущее сливаются в единое целое».

Тёмные, мрачные ели задумчиво внимали её словам. Собрав пару дюжин сухих шишек, в изобилии валявшихся у их подножий, Серебрица выложила на земле что-то вроде стрелки, а справа от неё, примерно посередине, положила одну оставшуюся шишку.

«Стрелка указывает направление течения времени. Эта шишка – ты. То, что у тебя впереди – грядущее, а за плечами – минувшее. Но так ты чувствуешь время, пока ты находишься в теле. Душа такого разделения не знает. Она попадает в такие миры, где твои птички по прозванию Вчера, Сегодня и Завтра существуют одновременно».

Она раскидала стрелку носком ноги, шишки раскатились в разные стороны в полном беспорядке.

«А теперь представь, что эта полянка – невещественный мир. Душа может отправиться куда угодно: сюда, сюда, сюда… – Серебрица указывала подобранной на земле палочкой на шишки-точки. – Ну и скажи мне теперь, а тут где у нас прошлое, где настоящее и где будущее? В какую сторону движется время? Нельзя этого сказать, нельзя нарисовать указующую стрелку. Потому что таких понятий тут просто нет».

«Значит, душа может путешествовать во времени?»

«Может. Оно для неё просто не будет иметь значения, потому как в невещественном мире время не имеет направления, все времена равноправны. А в вещественном – да, это может оказаться и прошлое, и будущее».

Цветанка заворожённо слушала и смотрела с замиранием души – той самой, недавно попавшей в «невещественный мир» сна.

«А тебе откуда всё это ведомо?» – севшим почти до шёпота голосом спросила она.

Бросив палочку и распинав в стороны шишки, Серебрица ответила:

«Меня во время припадков порой как бы выбрасывает из тела. Но я не люблю вспоминать о том, что я там видела… Я и без того живу на грани здравомыслия и безумия. Идём же дальше».

У Цветанки было много времени по пути, чтобы попытаться уложить в голове и примерить к своим недавним ощущениям всё услышанное. Припадки, «выбросы» из тела… Вспомнился вдруг и странный кусок будущего – видение знатной, роскошно одетой незнакомки с большими тёмными глазами, до оторопи напоминавшими Дарёнкины.

«Любопытно, а во сне душа может покинуть тело?» – подумала Цветанка вслух.

Серебрица, услышав, обернулась:

«А с чего ты вдруг принялась меня об этом спрашивать?»

«Да так…» – замялась воровка. Она не решилась поведать Серебрице о призрачном волке.

А тем временем они пришли на укромную полянку, окружённую тянущимися ввысь тёмными елями – хранителями торжественно-печальной тишины. Посреди полянки возвышался поросший травой холмик, обложенный кругом камнями примерно одинакового размера. Вершину его венчала горка тех же камней. Цветанка вздрогнула, увидев надетое на эту горку янтарное ожерелье.

«Ну вот, – тихо и мягко, с уважением к еловой тишине промолвила Серебрица. – А ты меня торопила… Отсюда она уж точно никуда бы не делась».